ТЕМА:

ТЕМА:

Сибири - высокую культуру!

781 07:48, сегодня

Виктор Астафьев: "Мы же думали, что лучше всех живём, счастливо"

Для чего нам нужны юбилеи? Мне кажется, для того, чтобы немного остановиться и встряхнуть накопленный груз знаний, воспоминаний, отбросить всё лишнее. И задуматься, что же было главным, что остаётся людям, нужно ли им это?

Виктор Петрович Астафьев в 1999 году говорил мне в Игарке: "Забудут меня. И книжки мои забудут". И было понятно, что он имел в виду, время ведь очень быстро менялось в сторону бездуховности. Но было ясно нечто более важное -- забыть такой талант с провидением невозможно.

Массовость в отсутствии любви к чтению книг в какой-то период ещё ничего не значит. Всегда есть люди, для которых жизненно необходимо общение с чем-то сокровенным, проникающим в самую глубину корней. И в числе молодых людей я тоже вижу таких. Конечно, не сотни человек. Но они есть.

А кроме того -- время меняет нас и будущие поколения. Мы пережили даже за последние 30 лет столько всяческих изменений и потрясений. Меняется мир, отношения. Меняются и люди. Они ищут всё больше истинной чистоты, самого сокровенного.

Мои любимые произведения Астафьева -- "Последний поклон" и "Кража". "Последний поклон" приносит мне всегда несказанную радость, я смеюсь и плачу, восхищаюсь и замираю от красоты и чистоты языка. Для меня это часто -- лекарство. Если я попадаю в больницу, мне несут всегда именно эту книгу. Ну, а "Кража" -- ключ к пониманию того, почему Астафьев стал писателем, откуда пошла эта сила и решимость в литературном деле.

Главные встречи с писателем -- самое дорогое в моих воспоминаниях о Викторе Петровиче. Теплота и душевность, заразительный смех, забавные истории -- люблю вспоминать эти моменты. Ну, конечно, он многое поведал, чаще смешного, но и печального в рассказах тоже хватало. Тем более что в Игарке хлебнул он немало горя. Но как-то не смаковалось это.

О таком -- вскользь. А всё чаще рассказывал о драках детворы, их проделках, характерах и повадках друзей, местах обитания беспризорных подростков, о поступках взрослых -- от коменданта до кочегара в котельной городского театра.

Первая встреча с Виктором Петровичем проходила в 1994 году.

Всякий раз, когда он приезжал в Игарку, стремился попасть в первую очередь в музей и библиотеку. Именно здесь проходили встречи с игарчанами. Это всегда было не просто интересно. Каждый раз -- как новое повествование, как новая книга.

Для меня, музеянина, как любил говорить Виктор Петрович, главных встреч стало три. Все они были зафиксированы мною дословно. Хранятся записи в Игарском музее. Видеоинтервью использовались в музейном фильме "Астафьев и Игарка", который вошёл в электронный ресурс многих библиотек, музеев, имеется в частных коллекциях. Первые публикации этих материалов сделаны в 2002 году в брошюре "Тепло и холод Краесветска". Ну, а самые последние -- в моей книге "Детство на краю света" (2019 год).

Сначала был записан рассказ Виктора Петровича в 1993 году, когда мы с заведующей Игарским отделом культуры Н. С. Щенниковой впервые побывали у писателя в Академгородке в Красноярске. Смотрели фотографии, отбирали книги для Игарского музея. Коробку едва подняли. Виктор Петрович сам помог донести её до остановки автобуса.

Уже тогда В. П. Астафьев затронул нигде не описанные эпизоды игарской жизни. Меня интересовал в тот момент вопрос участия его в создании детской книги "Мы из Игарки". Дело в том, что она имеет довольно известную историю. Мне довелось встречаться со многими авторами книги, педагогами, но не всех удалось разыскать. В книге есть рассказы Васи Астафьева. Многие считают, что это Виктор. Некоторые исследователи утверждают, что это дядя Виктора Астафьева.

-- Нет,-- объяснил мне тогда Виктор Петрович.-- Это мой однофамилец. Я в тот период ещё бродяжничал, мне не до сочинительства было. Но очень хорошо помню, как ребята занимались литераторством, сбором своего журнала. Это было захватывающе! Я стал участником фильма Сергея Мирошниченко "А прошлое кажется сном" о создании книжки, о судьбах авторов, а больше -- о судьбе переселенцев, периоде сталинских репрессий. Замечательный фильм. Очень трогательный и правдивый.

Документальный фильм С. Мирошниченко открыл нам эпоху откровенных исповедей, мы узнали то, о чём не писали в книгах. Именно здесь Виктор Петрович говорит о Васе Астафьеве, своём однофамильце -- он написал два рассказа для книги "Мы из Игарки", в одном из них поделился сокровенной мечтой о том, что хочет стать поэтом или писателем.

В фильме Виктор Петрович говорит: "Вот я за него и стал писателем. А он погиб на войне". О том, что Василий Астафьев погиб на войне, говорили и те игарчане, которые приезжали в город детства на юбилей книги "Мы из Игарки" в 1988 году. Зинаида Михайловна Метельская, участница Великой Отечественной войны, лично знала Васю Астафьева. К сожалению, выяснить, когда и где он погиб, не удалось.

Неизвестно, где именно он призывался. Но фотографию Васи найти удалось. Её мне подарила мне Валентина Алексеевна Шершнева-Баженова, я встречалась с нею в 1987 году в Ессентуках, где она проживала. Это та самая Валя Баженова, автор рассказа "Мой зоосад" в книге "Мы из Игарки". На фотографии -- класс Пети Баженова, брата Валентины. Рукою Валентины Алексеевны записаны фамилии всех, кто здесь запечатлён. В белой рубашке справа второй сидит Вася Астафьев.

Виктор Петрович написал предисловие к новому изданию книги "Мы из Игарки". В тот же период шла активная переписка с бывшими авторами книги, их учителями. Откликнулась Нина Владимировна Кулеш-Якутович, Елизавета Георгиевна Пятницкая, нашлась первая пионервожатая Екатерина Васильевна Степанова, которая пробовала работать в детдоме Астафьева директором. С этими людьми у меня были личные встречи, переписка. Эти материалы нашли отражение в музейных книгах.

Вторая длительная беседа состоялась с писателем в 1994 году. Виктор Петрович приехал с Марией Семёновной и внучкой Полей. Мы встречали их вместе с сотрудниками музея и Леопольдом Антоновичем Барановским, летописцем города, бывшим репрессированным латышом. Виктор Петрович начал нашу встречу в музее так:

-- Есть у меня фраза в "Краже" о том, что в Игарке опять что-то горело. Так и в этот раз. Снова у вас что-то горит. Но всё равно домов деревянных много.

Мы долго изучали собранные в музее старые фотографии, все они небольшие по размеру, но очень чёткие и, главное, дорогие сердцу:

-- Люблю рассматривать старые фотографии -- вот театр, двухэтажное здание. Здесь с одной стороны библиотека была, я там книжку украл однажды. А ещё был кинотеатр, там стояла киноустановка. Бегали туда часто. Много фильмов посмотрели. Вот люди раньше искусство любили! В лесокомбинатском клубе тоже была киноустановка. Там стояла голландка. И недалеко от трубы прогал образовался. Чтобы его не заделывать, положили доску с гвоздями. А мы, недолго думая, ватник положили на гвозди, легли и кино смотрели. Я там "Пышку" Михаила Ромма увидел впервые. В этот клуб пробирались через пожарный люк. Сколько фильмов мы там пересмотрели! -- говорил Астафьев.

В кинотеатре Виктор смотрел "Большой вальс" в 1939 году. Во время нашей второй встречи он рассказывал об этом очень эмоционально:

-- Самый счастливый день в моей детской жизни. Пурга была. Я шёл от наших (своей родни.-- Прим. авт.) один по улице. Пальтишечко такое хлипкое. Ночь. Метель воет. Вдруг вижу -- реклама. Человек стоит со скрипкой. Сзади женщина порхает. Мамочки! Вот бы попасть туда! А уже поздно. Вот бы посмотреть! Рубль бы найти! Захожу в кассу. Окурки валяются, дымятся, на полу снегу натоптано. И вдруг -- рубль валяется! Хватаю и бегом к кассирше. А сам думаю: "Она ж меня не пустит". Схватил с полу окурок, дохнул ей дымом, воротником прикрылся. Она кричит: "Беги скорей, началось!" Я зашёл. Музыка... А мне шумят: "Что маячишь, садись!" И хрясь меня: "Садись, говорят!"

Это был верх очарования! Он с титрами был. Позже смотрел его, дублированный -- уже не то. Наше поколение помнит этот фильм как чудо, как откровение. Я плакал. Так жалко стало всех. Игарку, нас всех. Мы так устали от матов, от пайки, от бараков, от этой жизни... Мы же думали, что наша жизнь хороша, что мы лучше всех живём, счастливо. Что буржуи, короли -- сволочи. И вдруг -- и короли не сволочи, и герцог -- не сволочь. И музыка чудная. И жизнь прекрасная. Да, большой ошибкой партии было разрешать показывать нам такой фильм...

Эту историю любил пересказывать Виктор Петрович. Я не однажды слушала её и всякий раз удивлялась -- сюжет один, но воспринимался как театральная постановка: непременно с импровизацией, разными деталями и интонациями.

Довольно редкий снимок попал мне в руки несколько лет назад. В Великом Новгороде у бывшего игарчанина, журналиста Владимира Григорьевича Григорьева, бравшего у В. П. Астафьева интервью в Красноярске, я увидела уникальную коллекцию игарских фотографий 1938--1939 годов. На них запечатлены многие интересные моменты -- панорама морского порта, отгрузка лесного экспорта, виды города, школ, счастливые лица детворы.

На одном из снимков -- кинотеатр внутри. На стене под лозунгом "Новые звуковые фильмы советской кинематографии" -- реклама фильмов 1937--1939 годов, на деревянных щитах -- фотографии, в фойе висят портреты И. Сталина и М. Калинина, стоят скамейки для зрителей, которые перед сеансами слушали музыку.

Тогда же мы долго говорили с Астафьевым у экспозиции по истории города о Заполярном театре В. Н. Пашенной. Все описания в повести "Кража" о том, что беспризорные дети любили погреться здесь, не вымысел. Там было тепло, его же отапливали печами. А на вопрос сотрудников музея "Бывали вы на постановках театра?" Виктор Петрович рассказал:

-- Бывали много раз. Без билетов. Там сортир был. Мы в очко лазили. Один кто-нибудь покупает билет, заходит в театр, бежит в сортир и за руки остальных подтягивает через очко.

Подобных "картинок" в астафьевской прозе я не встречала.

Много комментариев мы услышали к документам в экспозиции Игарского музея о первом Заполярном театре. Васса Железнова в исполнении основательницы театра Веры Николаевны Пашенной, яркие впечатления от постановок, в которых не всё до конца было понятным в детском возрасте.

Игарка давняя выплёскивалась из кладовой памяти писателя ценнейшими для нас воспоминаниями. Зачастую они дополнялись уже знаниями, приобретёнными в зрелом возрасте. Например, о Р. А. Штильмарке, его творчестве и отбывании срока наказания в ГУЛАГе на Стройке N 503, написании романа "Наследник из Калькутты" прямо в лагерях посёлка Ермаково. Именно этот писатель оставил воспоминания о "крепостном" составе актёров из числа заключённых, ставившем постановки в этом же здании Игарского театра.

В музее мы вместе с писателем изучили многие материалы по истории города. Виктору Петровичу понравились фотографии 30-х годов. О каждой из них он мог говорить часами, мне кажется, можно было бы составлять отдельные рассказы, которые помогали бы воспроизводить картины жизни, быта, даже настроений.

Вопросов было много, но Виктор Петрович частенько сам угадывал наиболее волнующие нас темы. Это места старого города, дома обитания беспризорников, сочетание вымысла и реальности в описании Игарки, отношение к детям спецпереселенцев.

Писатель любил рассказывать о местном совхозе. Детдомовские ребятишки часто "тырили" прямо с полей турнепс, который они считали похожим на банан, хотя толком и не видели это экзотическое лакомство, и, конечно, местную картошку. Знали, что выращивала её знаменитая тётенька, которая выводила особые урожайные сорта.

Вот и нам Виктор Петрович с гордостью рассказывал о Марии Митрофановне Хренниковой, ставшей позже Почётным полярником. Мы, тогда ещё мало знавшие о ней и её трудах, слушали и восторгались этой удивительной женщиной, для нас она была такой же отважной героиней, как и полярные лётчики.

Слышали дети и о том, что выращивалась в Игарке каким-то учёным необыкновенная ягода -- клубника, а также цветы. Но детдомовские в это мало верили. Потому что никто из них не видывал никогда на Севере ничего подобного. А ведь профессор Шитт, направляемый сельхозуправлением Главсевморпути в Игарку, действительно, выращивал здесь ягоды.

Нужно сказать, что В. П. Астафьев умел оценивать заслуги самых разных игарчан -- от ставших знаменитыми на весь мир до обычных поваров, рыбаков и кочегаров, восхищаться их трудом.

В 1994 году мы встречались также в городской библиотеке имени Горького на улице Карла Маркса. Обычно в этой обстановке Виктор Петрович становился таким родным, полным счастья, что мы все -- библиотекари, музеяне -- чувствовали себя одной дружной семьёй. А наш гость шутил без перебоя, затягивал песни, мы, теряясь, что не знали всех слов, старались изо всех поддержать сильный, уверенный мужской голос.

Помню старое здание библиотеки, оно уже просело глубоко в вечную мерзлоту, деревянные полы даже летом пропускали дыхание холодной земли. Книг было так много, что в залах не хватало света даже в полярный день. Только в читальном зале можно было окунуться в простор, здесь было несколько столов, за которыми мы и устраивали чаепитие с писателем.

Серьёзных бесед никто в такие часы не поддерживал, к тому же с нами бывали в такие моменты наши дети. Виктор Петрович всегда выстраивал разговор сам, а мы только удивлялись его умению объединить нас одним настроением, душевным теплом. Моя дочь Дарья до сих пор помнит эту встречу, хоть и была ещё маловата.

Любил Виктор Петрович и просто так заходить в библиотеку. В своём предисловии к переизданной книге "Мы из Игарки" он написал: "Шёл я по улице Таймырской и почти уткнулся в утонувший в сугробах домик, к крыльцу которого протоптаны глубокие тропинки. Что-то знакомое мне в нём почудилось. Оказалось -- это старая библиотека. Детская. Зашёл в помещение. Сухое печное тепло в библиотеке, деревянные стены побелены извёсткой. Тишина. От окон, заваленных снегом, сочится полусумрак. Так и тянет, как в детстве, сесть за стол, прочесть страницу-другую и задремать в этом книжном уютном царстве. Книги в библиотеке сплошь изношенные. Хорошо это. Читают игарские дети..."

Какие трогательные и знакомые описания. И ведь есть теперь в Игарке просторные светлые библиотеки в кирпичных домах, а помнятся нам, старшему поколению, милые сердцу вросшие в землю деревянные домишечки, где книг бывало больше, чем света, а воздух был наполнен особыми запахами от переплётов, клея, типографских красок да старого дерева и опилок.

1999 год принёс много переживаний. Прибыв в Игарку, В. П. Астафьев сразу попросил поехать в музей. В экспозициях появилось много нового. Меня беспокоило то, что писатель с трудом передвигался сам, а территория музея -- это сплошные деревянные тротуары. Но Виктор Петрович был уверен в себе, никому не позволял себя поддерживать.

Общение в музее было недолгим. Мы решили, что нужно обязательно проехать по старой части города. Я попросила водителя остановиться на улице Полярной, 17. Виктор Петрович признал свой детдом.

Он был очень резок в прежние годы, когда я буквально тащила его в эти места. Никак не хотел уходить за улицу Логовую, к которой все привыкли и считали единственной оставшейся в этой части города. Мы долгое время пребывали в заблуждении. Много лет местная газета повторяла одно и то же по поводу бывшего детдома Астафьева: "Сгорел. Осталось только крылечко на месте бывшей конторы рыбозавода". Да и в письме, адресованном музею в 1993 году, Виктор Петрович писал о том же.

Однажды случайно, как это часто бывало с архивами, бухгалтеры отдела культуры нашли в старом здании горисполкома заброшенные чёрные папки с топографическими картами, чертежами. По нанесённым на них данным -- "Гипрогор. 1937 г." -- поняли, что это ценные материалы, нужно отдать их в музей. Ну, а нам пришлось покорпеть над ними, чтобы выудить нужную информацию.

Мы с главным хранителем Т. Н. Баженовой стали склеивать карту 1937 года по фрагментам копий с кальки "Гипрогора". Подобных карт в Игарке не сохранилось. Были очень удивлены, когда в районе 2-го спецпереселенческого участка на улице Полярной увидели здание с названием "Школа". Нигде никаких упоминаний о школах в этом районе не было.

Но стало понятным и другое -- что расположение улиц несколько изменилось. Для организации автобусного движения к парому главная магистраль была приближена к протоке. Улица Полярная осталась далеко в стороне, о ней все забыли. Детдом переоборудовали под жилое здание, хотя планировка не была изменена. Позже, уже в 2000-х, был найден технический план дома.

В фотоальбоме Игарской научно-исследовательской мерзлотной станции 1966 года (авторы А. М. Пчелинцев и Н. Е. Федотов) есть описание этого здания. Указывается, в частности, что дом построен в 1931 году, фундамент -- деревянные городки, проведён капитальный ремонт в 1956 году.

В 90-е, обследовав здание вместе с опытными строителями Л. Е. Филипповым и Ю. Г. Косенко, мы поняли, что оно довольно неплохо сохранилось. В основном благодаря тому, что в фундаменте использовалась лиственница.

Конечно, это чудо, что дом уцелел. Его сберёг Вячеслав Гончар, местный мастеровой, которому просто нужно было хорошее помещение для ремонта и всевозможных конструкторских экспериментов. Он напомнил мне при встрече чудака, который живёт в мечтах о создании собственного вертолёта, показывал даже лопасти для него. Но в жизни слывёт он в Игарке отличным мастеровым человеком, которому по плечу "лечение" любой техники да и не только...

Ну просто сам Бог послал этому человеку желание облюбовать заброшенную постройку, спасибо ему огромное за это! Снесён весь старый город, все деревянные дома, а этот стоит!

Какое счастье, что Виктор Петрович узнал свой детдом, какое везение, что он уцелел. Встреча у завалинки запомнилась откровением и особой душевностью:

-- Это мой детдом. Я так хорошо помню его. Здесь размещались десятки человек. Наша комната в середине была, восемь мальчишек. А девчонок больше в комнате -- по двенадцать человек. С другой стороны -- столовая, кабинет директора. Наискосок -- сортир, тёплый.

Позже я с интересом вглядывалась в технические документы здания. Даже в этом скучном чертеже можно увидеть расположение комнат, предположить, где жили мальчишки, а где -- девчонки. Многовато, конечно, в одной комнате по 8--12 человек. Но по-другому никак нельзя было, дети без присмотра оставались не только в Игарке, но и в факториях. Всех везли сюда.

Но вернёмся к рассказу Виктора Петровича у завалинки:

-- Отношения между нами были нормальные. Постоять могли друг за друга. Особенно за девчонок. На ножи из-за них шли, сражались яростно. С городскими мы не дружили. Были две банды в городе -- Обезьяны и Вдовы (это клички -- один на обезьяну был похож, второй -- по фамилии Вдовин). Однажды на 1 мая на нас налетела банда Вдовина, окружили детдом. А часть наших ушла на праздник в пионерский клуб. Мы стали отбиваться. А сражаться некому. Но крикнули: "В бой!" И мы стали всё тащить, что под руку попадёт. Даже кирпичи, горячие ещё от печки. Тётя Уля, повариха наша, ругается. Наши передали как-то своим в клуб, те -- на подмогу скорее. А мы не растерялись всё же. Жахнули им поджигом в форточку и попали в Заику (Пыпыкалка его звали). Долго мы их гнали, тут ещё наши подоспели.

Такие подробности я впервые слышала от Виктора Петровича. Дальше -- больше:

-- Малышей много было среди нас. И они самые голосистые. Чуть зацепишь -- они голосят. Директор детдома Василий Иванович Соколов говорил нам: "Маленьких детей бьют только негодяи". Да мы их и не трогали. Хотя они шпионами были, особенно Машка Черепанова. Ну, всё она знает! "Шу-шу-шу, Витька, слышишь..."

С девчонками отношения у Виктора всегда складывались неплохо. Они были заботливыми, своим всегда протягивали руку помощи. Рассказал Виктор Петрович, например, о Галине Ус, киевской девчушке, которая какими-то путями оказалась на сибирском Севере. Такая была во всём успевающая, других тянула в учёбе. Вот и Астафьева взяла на буксир.

Позже у Марата Валеева я прочитала замечательный рассказ "Астафьев называл её сестрёнкой". И в нём Галина Георгиевна, ставшая уже учителем, рассказывает о Викторе:

"Мы сдружились-то не сразу. Витька -- он был ведь какой-то поначалу нелюдимый. Всех сторонился, всегда ходил с какой-нибудь книжкой в руках или за поясом. На уроках читал, в столовой читал, в красном уголке читал. Само собой, всё, что рассказывали учителя, пропускал мимо ушей. А когда вызывали к доске, часто не мог ответить. Ну, его оставили на второй год в пятом классе. Вот здесь мы и стали с ним одноклассниками... Непросто было с Витькой: он ведь продолжал оставаться парнем очень ершистым и независимым, часто сбегал с уроков, от меня. А сбегал-то куда, оказывается: в лес или на Енисей! Он же вырос в таёжной местности, на реке и очень тосковал по природе. А в Игарке до леса надо было ещё добраться -- здесь же кругом тундра. И вот возвращается потом, на следующий день, просветлённый такой, послушный. И мы снова начинали с ним зубрить уроки".

Г. Г. Ус окончила Игарское педагогическое училище, поехала работать в Туру. Именно там в 1986 году состоялась её волнительная встреча с Виктором Петровичем. В своём автографе он выразил свою глубокую признательность подруге из детдома: "Гале Ус с уважением от брата-детдомовца. Виктор Астафьев".

Разговор шёл и о том, что в основном в интернате (по документам это не детдом, а интернат) были сироты. Отцов забирали в тюрьму. И вновь Виктор Петрович напомнил о печальной участи живописного Медвежьего Лога, где, по рассказам старожилов, расстреливали людей в период массовых репрессий. Астафьев поведал нам тут же, у завалинки:

-- У поварихи тёти Ули муж тоже был расстрелян. Но все помалкивали об этом. Я получил как-то письмо из Коврова от родственников тёти Ули. Они имеют сведения, что в 1938 году её муж Чёрных был расстрелян за участие в банде вооружённой. Но она говорила, что это не её муж: "Мой погиб". Люди не говорили об этом. Боялись.

В воспоминаниях снова и снова всплывали тяжёлые эпизоды. О бесконечном горе, которое так ярко было описано Астафьевым в повести "Родной голос":

-- Помню, как в кинотеатрах Игарки, в самый разгул ссылок и репрессий под звуки колыбельной, под умильные слёзы детей и баб бывших кулаков и всяческого вреднющего "элемента", на полотнище киноэкрана добрые советские люди передавали очаровательного негритёнка, спасая его от кровожадного вампира-империалиста. В это время за город, в лесотундру, в неглубокие ямки, выбитые в вечной мерзлоте, везли и везли гробы, в том числе и детские, всех почти народов, мыкающихся и гибнущих на самом краю земли, в самом интернациональном городе той поры.

Описания заполярного кладбища позже Астафьев сделает в повести "Кража". Добавлю лишь, что кладбищ в Игарке было много. И, к сожалению, не все сохранились.

Разговор о детдомовцах мог продолжаться, казалось, бесконечно:

-- Были у нас и свои компании. Друзей хороших было немного, но всех помню. На одной фотографии я с Колькой Березиным и Витькой Достоваловым.

Фамилии всех троих подростков можно увидеть в приказе N 238 за 1940 год по Игарскому гороно. Рассказал Виктор Петрович и о том, что Николай Березин прошёл дорогами войны до счастливого конца.

В общей базе данных МВД России в числе награждённых нетрудно увидеть всю информацию о Березине Николае Ивановиче, который родился в 1923 году в Козульском районе Красноярского края. Призывался в "Игаркинском ГВК, Красноярский край, г. Игарка". Разведчик Березин был награждён медалью "За отвагу" за подвиг, совершённый в августе 1943 года, двумя медалями "За боевые заслуги" -- за героизм, проявленный в ноябре 1944 года и 21 апреля 1945 года.

Оказалось, помнит Виктор Петрович всех обитателей приюта. И в беседе у родного интерната рассказал:

-- Дети разные были. Всех стригли. Вшей боялись. У нас только Женьку Шорникова не стригли. С чубом ходил. У него волосы были знаменитые, как будто стружка из-под верстака только собрана. У него родители были благородные, но их расстреляли в Медвежьем Логе, он рассказывал потом. И был он, наш красавчик, с голубыми глазами, карманник самый отъявленный. Ангелочек, да и только. Он глядит глазками, все умиляются, а тем временем с полки что-то исчезает. В магазине "Таймыр" таскал. Хлопает глазками ангелочек, а лопатничек уже передал. Ваши не пляшут! Вот вам и хороший мальчик.

Кстати, Женька этот Шорников стал одним из героев повести "Кража".

В детдом попадали уже со стажем скитаний. Жить порой было негде, искали и находили такие места:

-- Бараков, в которых мы собирались, в городе было много. Милиция -- всегда начеку. Комендатура была, первые годы отмечались все от мала до велика. А потом ходил только глава семейства. Дед у нас ходил. Позже и вовсе староста только. Был такой у нас староста -- хохол Дзюба. Нас часто таскал за ухо. За всю НКВД он нам "отпускал". Всё, что ему НКВД намотал в его сроке, он на нас разматывал, видать. А в брошенных домах мы всё равно собирались, хоть милиция и знала о таких бараках. Раз Колька Бердников вылил керосин из лампы и поджёг чердак над милицией, а мы в другом конце были. Но затушили быстро. Милиция сразу не поняла. Но второй раз нас засекли. Выгнали оттуда.

Конечно, вспоминали и воспитателей детдома. Тут Виктор Петрович вновь заговорил о Соколове:

-- В 1940 году пришёл к нам Василий Иванович. Он был кладовщиком, потом воспитателем, директором школы в совхозе. Там и умер, и похоронен в совхозе. Он пришёл к нам в холщовых мешках с биржи, где работал до этого. Мешковина, крашенная в чёрный цвет -- костюм из неё пошит. Опрятный. Бывший белый офицер. В своё время горя хлебнул, сам стал других понимать. Особенно детей. В жизни трагедия и добро рядом. Образованный человек был. Он о музыке говорил много. Целые пьесы разыгрывал, когда в школу не ходили. "На бойком месте" все роли играл сам. Если слышал, что кто-то матерится, говорил: "Эй, вы, варвары!" В кладовку не запирал, едой не наказывал. Идёшь нарастопашку, валенки загнуты, он смотрит на тебя -- уже неловко. Потом говорит: "Ну и что, весь как разгильдяй. Посмотри на себя". Вот это действовало.

В автобиографическом очерке "Стержневой корень" Виктор Петрович пишет: именно Василий Иванович Соколов "пытался сломать во мне то чувство самоуничижения, бросовости, сорности моей, которое внушали мне отец и мачеха, некоторые учителя в школе". Воспитатель прорастил в подростке "стержневой" корень, корень добра, поддержал интерес к чтению, убедил, что нужно развивать природные способности, научил быть обязательным, держать слово при любых обстоятельствах.

Рассказал у завалинки Виктор Петрович и о том, что у него есть фотография детдома:

-- С девчонками стоим -- Валя, Груня, Рая. Это был уже 1941 год. У меня первая кепка в детдоме была. Я работал, лес возил, купил себе кепку и штаны. А фотографировал нас парень один, он из семьи куркулей был. У них и мячики были, мы отбирали играть, и фотоаппараты первые -- ФЭДы.

Работал Виктор в местпроме коновозчиком, чтобы заработать на дорогу в Красноярск. Позади были только шесть классов, но по возрасту -- пора начинать самостоятельную жизнь, получать специальность, а для этого нужно выезжать в Красноярск. Коногон -- не такая уж сложная работа для подростков, многие из них в летний период работали даже на отгрузке лесного экспорта в морском порту. А в местпроме нужно было перевозить отходы лесопиления, "макаронник".

В Игарском музее появилась в 90-е справка из бывшего местпрома, которую подготовил Л. А. Барановский, старожил города, работавший как раз в этой сфере. В ней говорится, что "с 26.08.1941 г. по 25.10.1941 г. Виктор Астафьев работал коновозчиком". Так заработал себе на дорогу в Красноярск. Последним рейсом в навигацию на пароходе "Мария Ульянова" уехал из города, который вспомнится ещё не раз, и не только в книгах.

У детдома мы провели часа три. В тот год режиссёр М. Литвяков снимал свой фильм "Всему свой час. С Виктором Астафьевым по Енисею". Эта встреча с "домом из детства" никак не вписывалась в сценарий, она была спонтанной, незапланированной. Но это был поистине подарок для писателя, для всех нас, окружавших счастливого Виктора Петровича у родных стен. Рядом оказались сын Андрей, издатель и друг семьи Геннадий Константинович Сапронов, заслуженный лётчик России Виктор Карпович Сергейкин.

Уже и старой части города нет в Игарке, а стоит на краю этот чудом спасённый дом, где висит скромная доска, установленная теми, кто всегда будет помнить писателя.

Буквально на следующий день мы сидели с Виктором Петровичем в гостинице лесокомбината, уютном деревянном здании, и готовились к интервью, которое меня попросил провести местный телеканал. Виктора Петровича очень любили в Игарке, чисто "случайно" на завтрак появлялась свежая рыба, газетки кто-то приносил почитать. А вот сегодня на столе оказались ромашки. Обстановка почти домашняя.

Разговор был длительным и непростым. Интервью разместила полностью в своей книге "Детство на краю света".

И, конечно, важным для нас всех было посещение библиотеки. Это было прощальное свидание, Виктор Петрович уже понимал, что вряд ли хватит сил приехать в Игарку повторно. Он представил полное собрание сочинений, изданное в 1998 году в Красноярске. Мы знали точно, что книги нашего любимого писателя будут выходить вновь и вновь. Но вот живое слово Астафьева ловили буквально каждое, чувствовали себя благодарными судьбе и Виктору Петровичу за счастье быть рядом с ним.

Я мечтала о новой встрече с Виктором Петровичем. Мы все желали ему доброго здоровья при расставании в 1999 году. Очень хотелось вместе с ним продолжить поиск фотографии и документов о Василии Ивановиче Соколове. Но случилось так, что удалось всё это найти уже после смерти писателя.

Как жаль, что Виктор Петрович не порадовался вместе с нами находкам. И не узнал истинной биографии своего игарского спасителя, наставника, вселившего в него уверенность, прорастившего "стержневой" корень.

Василий Иванович был учителем, образование -- 4 класса и одногодичные педкурсы, работал в начальной школе у себя в селе Николевка Балаковского района Нижне-Волжского края (ныне Саратовская область), участник Первой мировой войны, служил в Белой гвардии. Арестован в 1929 году и осуждён как участник белогвардейского движения. У него уже была семья -- супруга-учитель и трое детей.

После отбывания срока наказания был отправлен на поселение в Игарку. К учительству поначалу никто не допускал. Сосланным было запрещено воспитывать детей. Но обстановка в Игарке с учителями была такой тяжёлой, что его взяли поначалу воспитателем в детдом, а позже стал работать в школах и даже в гороно.

Откуда пошёл слух о его смерти, не знаю. Но тот самый Василий Иванович Соколов жил в Игарке до 1952 года, уехал в город Горький по состоянию здоровья. Главное, что воспитателя детдома Соколова узнала на двух фотографиях Галина Филипповна Васильева, которая находилась в интернате вместе с Виктором Астафьевым и переписывалась с писателем в 80-е годы.

Как хотелось, чтобы всё это узнал Виктор Петрович, порадовался за своего Василия Ивановича, который в Игарке был дважды награждён медалями: в 1948 году -- "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941--1945 гг." и в 1949 году -- "За трудовое отличие". Подтверждающие документы я нашла в муниципальном архиве Игарки, и они опубликованы в книге.

Соколову, несмотря на ограничения в правах, не только доверили обучать детей, передавать им свои знания. Он часто инспектировал школы по разным вопросам.

Судьба так и не свела вновь этих людей. Василий Иванович умер в городе Балаково Саратовской области в 1971 году. Допускаю, что он мог слышать о Викторе Петровиче Астафьеве, который уже в 50--60-е был известен. В 1965 году была окончена повесть "Кража" Астафьева, где прототипом директора детдома В. И. Репнина стал В. И. Соколов.

Как жаль, что новая встреча не состоялась. Но как прекрасно, что встреча в Игарском интернате всё же была.

Кострома.