"Как пошла летом рыба, так сразу сто тысяч в кармане", - хвастанул сын ветра

Хорошее в том году на севере было лето. Середина августа, а серьёзного снега ещё не случилось. По утрам и ночью пробрасывало крупу. Но она долго не держалась.

Не заходящее солнышко, полярный день только кончался, быстро съедало и снег, и тонкий ледок по заливчикам реки Хатанги. К обеду оживали царствующие в эту пору ромашки, покачивалась на ветру светлая зелень осоки.

А для чаек любое утро - нормальная погода. Они важно расхаживали возле нас, растаскивали выброшенную Сергеем Яроцким из лодки снулую рыбу. Щука не только не первой свежести, но ещё и хозяин наступил на неё в лодке, раздавил в зубатую в лепешку. Чайки поднимали её в воздух, рвали по кусочку, снова остатки рыбы валились вниз, птицы орали как скаженные.

Мы сидим с Сергеем Ивановичем на борту его старенькой лодки, подживляем ногами холоднющую воду. Лёд её слышен даже сквозь болотные сапоги и шерстяные носки. У собеседника эти самые болотники на босую ногу.

- Ревматизм не схватишь? - удивляюсь я.

Яроцкий с улыбкой смотрит мне прямо в глаза, дескать, шутить изволите.

- Серёга - саха, а долганин мороза не боится.

Сергею Ивановичу ещё нет шестидесяти, но по северному стажу и за работу на шахте на заслуженном отдыхе. Правда, по местным ценам на пенсию по старости особо не разгонишься. Подрабатывает ветеран труда. Рыбачит, ягоду рвёт.

- У меня мать долганка, а отец - саха, якут значит. Все на речке родились и умерли, - хвалится он родословной, - а я шахтёром был, в Каяке уголь добывал. Мы там всегда хорошо получали. Скажи мне, кто в районе богаче шахтёра?

Собеседник хохочет от счастья: поставил журналиста в тупик.

- Только самый умный рыбак. Остальным не допрыгнуть. Я и в шахте деньги брал, и теперь зарабатываю. Как пошла летом рыба, так сразу сто тысяч в кармане. Потом осенью подлёдный лов - опять сто тысяч. А повалила корюшка, я деньгами балок обклеиваю.

- А что же тогда лодка убитая и сапоги на ногах без носок?

Сергей Иванович смотрит мне прямо в глаза, как самому любимому человеку улыбается. Наконец хлопает по плечу.

- Глотка больно широкая. Столько она мне чёрных дней родила. Но нет другой наживки, к которой бы ещё так сильно тянуло. Водка меня на поводке тащит.

Собственно говоря, по очередному "чёрному" случаю в его жизни мы и познакомились. Сергей Иванович вёз родственника и его подругу из Каяка в посёлок Кресты. Ещё вечером выехали. Заодно хотели там продать два ведра морошки.

По пути решили, дескать, удобней загнать ягоду в Хатанге. Она хоть и ниже Крестов на двенадцать километров по течению, зато в Хатанге водка дешевле, да и спирту проще достать.

Но ниже Крестов сломался такой же убитый, как и лодка, мотор. Вот и плавились всю ночь к районному центру на вёслах, мёрзли на холодном ветру. Это на моторе быстро, а без него река, оказывается, течёт медленно.

Теперь напарник, несмотря на раннее утро и усталость, побежал хлопотаться с морошкой, а Сергей Иванович ремонтировал двигатель, благодарил его всякими дерзкими словами. Хотя причём тут мотор, он давно отработал все свои мыслимые сроки и сейчас тянет только на собственной совести. Судя по всему, хозяин эту "железяку" с новья не баловал. Чуть притронулся, и весь двигатель скрипит и вздрагивает.

Громче чаек хрипит на собственную дурь и мотор-металлолом Яроцкий. И ключей нужных нет в подтоварнике лодки. И картон на прокладку потерялся. В такую горячую минуту мы с ним и познакомились.

Увидев фотоаппарат и диктофон, Сергей Иванович почему-то решил, что его будут показывать по телевизору. Обнимал меня в охапочку и хрипло расспрашивал, когда будет передача про Хатангу.

- Жену у меня Полиной Васильевной зовут, мы соседей позовём, директора шахты, пусть все смотрят, какой Серега молодец. Только не скажи, что я чуточку выпивши.

Мало по малу, хоть и сбивчиво, сложили судьбу героя. Всё от той же тяги к горячительным не раз терял семью. Увольнялся и устраивался на шахту тоже много раз.

- Был молодой, сильным хотел стать. Спортом занимался, - машет он рукой, - Потом водка из мозгов всё выкинула. Водка мне теперь и мать, и друзья. Она только греет.

- Продашь сегодня морошку, купи хотя бы носки.

Удивительные люди северяне. Они улыбаются даже на обидные слова.

Сергей Иванович опять обнимает меня за доброе предложение в охапочку, долго жмёт руку.
 
- Мы, долгане, особый народ. Такими, как вы, никогда не станем. И не надо нас подстругивать под себя. Ты сможешь за сентябрь пять тонн рыбы взять?

Почувствовав серьёзность в словах собеседника, жду продолжения разговора.

- Нам в тундре проще, в балке, на природе, где водки меньше. Там все работают, друг другу помогают. Северяне всегда добрые, никогда никого в беде не бросят. Зайди хоть ночью в чум, хоть днём, всегда лепешку получишь и кусок рыбы. Чаем тебя напоят. Ты меня в Москве встретишь, позовёшь к себе домой?

- Добрый - понятно, но пьёшь-то зачем? Пьяный упадёшь с лодки и нет тебя.

- Точно не будет. Сколько уже моих ровесников с дури попадало.

Он начинает считать, кто из его ровесников не спился. Тут же с шумом ужасается: большинство уже ушло на тот свет. Кто замёрз пьяный, кто утонул. Кто по пьянке сгорел вместе с балком. А которые в тундре живут, с оленями, те все целы. Потому что занимаются делом. Им некогда морошку в Хатангу возить, на спирт менять.

- Зачем мне нужна была шахта, не знаешь? - машет он мазутной рукой. - И я тоже не знаю.

Опять сбивчиво рассказывает, что друзья шахтёры копили деньги на путёвки на юг, на какие-то поездки, мебель везли в Каяк за тысячу верст. Одна перевозка обходилась дороже, чем сама мебель. А он, Яроцкий, никуда из Хатангского района и не уезжал. Некуда было ехать, да и незачем. Зато пил вместе с русскими, как русский и больше русских.

- Говоришь, купи носки, - улыбается он, - не куплю. Не получится. Надо уехать в тундру, к оленям. Там я не будут пить. Но что я могу в тундре? И в балке один на каком-нибудь озере не проживу. Не привык один.

Всё сложное в простом, а простое - в сложном. Сергей Иванович чертыхается на ни в чём не повинный двигатель, спешит вырезать прокладку на карбюратор. С минуты на минуту подскочит напарник, и они направят лодку в Кресты. Выпьют спирт вместе с родственниками, передерутся.

Машет мне рукой Сергей Иванович: посиди, друг, я пока двигатель заведу. Что-то хрипит про неудачу: целую ночь на воде. Попутчица в лодке кутается в фуфайку, ругает Сергея Ивановича на долганском. Он ей отвечает на русском, матом.

Я машу рукой Сергею Ивановичу и иду по берегу наверх, к гостинице. Думаю про себя, что всё можно оправдать и осудить. Но никогда не поставить точку справедливости ни в своей, ни в чужой жизни. Трагедии периодически вырастают в фарс, а фарс в трагедию.

Вырванный из тундры Сергей Иванович так и не стал шахтёром. И зря бахвалится, не было и не будет из него хорошего рыбака. На тони надо готовить лодку, мотор, сети. А на его "казанке" можно доехать только за спиртом. И то не всегда получается.

Анатолий СТАТЕЙНОВ.

Красноярск.