"Всю правду о войне, да и о жизни нашей, знает только Бог"

Так говорил Виктор Петрович Астафьев, и с ним трудно спорить

Прозаик, драматург, автор версии "Весёлого солдата" для драмтеатра Екатерина Садур как-то сказала: "Начавшийся в мае 1945 года День Победы не кончается никогда. Как и Пасха, и Рождество, и Троица - День Победы находится в литургическом, а не в линейном времени, и мы, встречая его здесь, посреди мая, каждый раз соприкасаемся с Богом, Вечностью и Россией!.."

* * *

Вопрос корреспондента: "Даже произносить трудно - "Прокляты и убиты?"; откуда это название?"

Ответ В. П. Астафьева:

"О войне я писал очень немного. О войне у меня три небольших повести, несколько рассказов и десяток "затесей". Я всё готовился к этому роману, подползал. А название романа, чтобы не пугало никого, слова эти не мне принадлежат. Слова из заповедей "оконников", старообрядцев.

Пусть не впадают в грех, называя всех старообрядцев кержаками. У нас ещё есть: если старообрядец - значит кержак, значит угрюмый скупой человек. Нет. Кержаки - это старообрядцы, выходцы из Нижегородской губернии с реки Керженец. Самые такие суровые, малодоступные, их уже почти не осталось, да, наверное, уже и нет. Хотя старообрядцев в Сибири очень много - и на притоках Енисея, и в Алтайском крае. Целые общины, и живут они хорошо. Очень хорошо сохранились физиологически, свой облик сохранили, свои обычаи. У нас есть старообрядцы, которые не получают пенсии, они говорят, что это деньги от дьявола.

Так вот, была такая секта, которая называлась "оконники". Они рубили избушку в тайге - на зарю, восход, и на закат, два окна - и молились природе. У них даже икон не было. Они откуда-то издалека шли, что принесли с собой только "складни", знаменитые "складни", которые сейчас пижонит, выставляет наша интеллигенция. А они были святыми вещами. Так вот, на одном из "складней" было написано,- Курбатов, из Пскова, так он вам сейчас прочитал бы по-старославянски, я не могу - "все, кто сеет на земле смуту, раздоры, братоубийство, войны, будут Богом прокляты и убиты". Вот последняя строка оттуда".

Из интервью с тележурналистом Владимиром Григорьевым. 1994 год, Красноярск.

* * *

В. П. Астафьев: "А что касается правды о войне, то я не зря ведь везде говорил и говорю, писал и пишу - это "моя правда, моя и ничья больше". Она может не совпадать с иной правдой, в том числе и солдатской... Ибо память и восприятие жизни, значит, и войны - у людей очень разные".

* * *

"Роман "Прокляты и убиты" вынашивался автором более полувека и, несмотря на обилие литературы о Великой Отечественной войне, всё же явился воистину откровением о России, русской душе, русском характере, о взаимоотношениях русских людей с людьми других национальностей, о величайшей трагедии обезбоженного и отправленного воевать народа, ослабленного коммунистическими экспериментами, геноцидом, репрессиями, произведёнными нашими безграмотными правителями.

Однако высокая трагедийность романа не разрушает надежды на возрождение человека, если он захочет извлечь уроки из столь тяжкого прошлого".

Из предисловия к роману "Прокляты и убиты". Собрание сочинений в 15 томах. 1997 год, ПИК "Офсет".

*

*

Выдержки из романа "Прокляты и убиты"

"- Значит, главное - вперёд. Вперёд и вперёд. За спину товарищей под берегом не спрятаться, хода назад нету. Видел я тут заградотрядик с новыми крупнокалиберными пулемётами. У нас их ещё и в помине нету, а им уже выдали - у них работа поважнее. И выходит, что спереду у нас вода, сзаду беда. Среди нас много народу млекопитающего. Поясню, чтоб не обижались,- млеком питавшихся, но воды, да ещё холодной, не хлебавших. Ворон ртом не ловить. Пулю ротом поймаешь, глотай, пока горяча, которая вёрткая, через жопу выйдет... Х-ха-ха-ха! - закатился сам довольный Герка-горный бедняк.- Ясно? Ничего вам не ясно. Делать всё следом за мной. Ну, а...- Герка-горный бедняк почесал соломинкой переносье, бросил её, пошарил в затылке.- Я тоже не заговорённый. Тюкнет меня, всё одно вперёд и вперёд...

И началось!

"Боже милостивый! Зачем ты дал неразумному существу в руки такую страшную силу? Зачем Ты прежде, чем созреет и окрепнет его разум, сунул ему в руки огонь? Зачем Ты наделил его такой волей, что превыше его смирения? Зачем Ты научил его убивать, но не дал возможности воскресать, чтоб он мог дивиться плодам безумия своего? Сюда его, стервеца, в одном лице сюда и царя, и холопа - пусть послушает музыку, достойную его гения. Гони впереди в этот ад тех, кто, злоупотребляя данным ему разумом, придумал всё это, изобрёл, сотворил. Нет, не в одном лице, а стадом, стадом: и царей, и королей, и вождей - на десять дней, из дворцов, храмов, вилл, подземелий, партийных кабинетов - на Великокриницкий плацдарм! Чтоб ни соли, ни хлеба, чтоб крысы отъедали им носы и уши, чтоб приняли они на свою шкуру то, чему название - война. Чтоб и они, выскочив на край обрывистого берега, на слуду эту безжизненную, словно вознесясь над землёй, рвали на себе серую от грязи и вшей рубаху и орали бы, как серый солдат, только что выбежавший из укрытия и воззвавший: "Да убивайте же скорее!.."

"...Большинство барахтающихся в воде и на отмели людей с детства ведали, что на дне всякой российской реки живёт водяной. Поскольку никто и никогда в глаза его не видел, веками собиралось, создавалось народным воображением чудище, век от веку становилось всё страшнее, причудливей: множество глаз, лап, когтей, дыр, ушей и носов, а уж одно только то, что оно там на дне, присутствует, всегда готово схватить тебя за ноги, увлечь в тёмную глыбь,- обращало российского человека, особенно малого, в трепет и смятение. Надо было приспосабливаться жить с рекою, с чудищем, в нём таящимся, лучше всего делать вид, что ничего ты про страшный секрет природы не знаешь,- так не замечают жители азиатских кишлаков поселившуюся возле дома, а то и в самом доме, в глинобитной стене,- ядовитую змею, и она тоже никого "не замечает", живёт, плодится, ловит мышей. И если б оно, то, деревенское, привычное водяное чудище объявилось со дна реки, как бы по-домашнему почувствовали себя бойцы. Но дно реки, душа её, будто тело больной, умирающей матери, обнажено, беззащитно. И тварь со дна ползёт, биясь хвостом, неслыханная, невиданная, души и глаз не имеющая. Да уж не приняла ли, наконец, сама война зрячий образ? Чёрная пустота, на мгновение озаряемая вспышками взрывов, и в ней извивающаяся, на человека неумолимо наползающая тварь?! Там, под водой, бездна - она поглотит, да уже и поглотила всё вещее, даже самоё реку с её поднятой и унесённой куда-то водой, и берега обратила в прах, и смела в бесприютные пространства веса не имеющую человеческую душу, тоже обнажившуюся, унесла её горелым листом в холодом дымящую дыру, из которой всё явственней, всё дальше выползает грязная тварь, состоящая из жёлтой жижи, покрытая красной пеной - да-да, конечно, это вот и есть лик войны, бездушная сущность её".

" - Товарищ полковник! - толковали комбаты командиру полка,- не получится одновременно мощного - река! Ночь. Надо в передовые отряды выбирать тех, кто хоть мало-мало умеет плавать, кто бывал...в боях; кто обстрелялся. Не надо всем табуном брести в воду, не зная броду...

- Да-да-да! Вы правы, ребятушки, вы совершенно правы...

Но "ребятушки" знали заранее: погонят войско, стадом погонят в воду, в ночь, и там не умеющие плавать люди станут тащить за собой на дно и топить умеющих плавать. Необстрелянные бойцы, хватив студёной воды, ошалев от страха, утопят оружие, побросают патроны, гранаты - всё побросают".

"С рассветом было подсчитано и доложено: у северного склона высоты "Сто" собралось и окапывается четыреста шестьдесят боевых душ. Не было никакой неожиданности для комбата Щуся, но он всё же качнулся взад-вперёд и глухо простонал, услышав цифру четыреста шестьдесят...ну, выковыряют парней, спрятавшихся на берегу и по оврагам, по кустам и закуткам, насобирают ещё человек двести... Это из трёх-то тысяч, назначенных в боевую группу.

Боже мой! - металось, каталось, гулко билось в черепе комбата смятение,- каковы же тогда потери у тех, кто переправлялся и шёл напрямую, лез на крутой берег? Ох, Володя,- отирая тряпицей рот Яшкина, облепленный мёртвыми мурашками, будто слоёный пирог маком,- нам не то что старой границы, нам... Да нет, убеждал себя комбат,- тут что-то есть, какой-то хитрый замысел скрывается... Ну не сорок же первый год - чтобы гнать и гнать людей на убой, как гнали несчастное ополчение под Москвой, наспех сбитые соединения, стараясь мясом завалить, кровью затопить громаду наступающего противника. Повоюем, повоюем, братец ты мой,- потирал руки комбат.- Вот партизаны ударят, десант с неба сиганёт, боевой наш комполка связь подаст..."

"Установили месторасположение батальона Щуся, данные разведки соседних полков и сникли горестно командиры. Выходило: завоевали они, отбили у противника около пяти километров берега в ширину и до километра в глубину. Группа Щуся не в счёт, она пока и знаку не должна подавать, где и сколько её есть. На сие территориальное завоевание потратили доблестные войска десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего, не считая урона в людях,- их привыкли и в сводках числить в последнюю очередь - народу в России ещё много, сори, мори, истребляй его - всё шевелится. А ведь и на левом берегу от бомбёжек, артиллерийских снарядов и миномётов потери есть и немалые. По грубым подсчётам, потеряли при переправе тысяч двадцать убитыми, утонувшими, ранеными. Потери и предполагались большие, но не такие всё же ошеломляющие.

- И это первый плацдарм на Великой реке. Какова же цена других будет? - выдохнул Авдей Кондратьевич, потянув выгоревшую трубку. Она пусто посипывала".

"Трупы на берегу которые зарыло, которые грязью и водой заплескало, иные воздушной волной откатило в реку, одежонку, какая была, поснимали с мёртвых живые. Мёртвые, кто в кальсонах, кто в драной рубахе, кто и нагишом - валялись по земле и полоскались в воде. С лица Ерофея снесло платочек, в глазницы и в приоткрытый рот насыпалось ему земного праху. Раздеть его донага не успели или не захотели - грязен больно, ботинки, однако, сняли. Что ж делать-то? Полно народу на плацдарме разутого, раздетого, надо как-то прибирать себя, утепляться. По фронту ходила, точнее, кралась таййно жуткая песня:

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, а просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки,

Нам ещё наступать предстоит..."

* * *

В. П. Астафьев: "Сколько же тратилось и тратится человеческого разума на то, чтобы убить в человеке человеческое? Для истребления человека сотворены сегодня такие ухищрения, что и самого ума, всё это измыслившего, не хватает постичь деяние своё. И в то же время звучит Гендель и Моцарт, стоят на полках Толстой, Пушкин, Шекспир, Бальзак. Но всего их человеческого гения, всех жертв, видно, оказалось мало, чтобы образумить род людской, чтоб вознести добро так высоко, что оно недоступно было бы злу..."

Подготовила

Галина ЧЕРНОВА.

Сосновоборск.