Вспомнить. Оглянуться. Поклониться

На исходе зимы завершился светлый земной путь Фаины Васильевны Рожковой, учительницы Шалинской средней школы с более чем шестидесятилетним стажем работы, педагога удивительно чуткой и тонкой души, приветливо распахнутой перед всеми. Педагога по судьбе, призванию и божественному предназначению, доброе сердце которой согревало многие сотни ребятишек.

И что-то сжалось в груди - где-то глубоко-глубоко. Многим, кто знал её, стало грустно и горько. Очень многим. Я подумал про себя: надо благодарить Бога, что твою линию жизни выстраивали такие мудрые и заботливые наставники.

В соприкосновении с ними твоя человеческая суть получала не только представления о конкретных предметах и дисциплинах, она обретала то необходимое и главное, из чего постепенно вырастала структура сознания и духа, характер, жизненные принципы и многое другое.

Такие люди, конечно же, достойны долгой памяти и того, чтобы о них искренне печалились и плакали. В свечении души этой великой женщины я глубже вижу и лучше понимаю прошлое. Качество людей, составлявших общество очень сложного периода в судьбе страны. Все изломы, обрывы и пропасти в истории Отечества. И прожитое смотрится более рельефным и чётким.

Встреча через тридцать лет...

Её педагогическая деятельность начиналась в 1951 году в посёлке Орешное Манского района. Чтобы представить себе эти места почти семидесятилетней давности, надо иметь воображение художника или писателя-фантаста.

Тогда даже из Камарчаги в Шало уехать было не просто. А Нарва, Орешное - дремучая глухая периферия. Никакой цивилизации, никаких автобусов. Только на попутной, в кузове, на мешках или ящиках, с реальным риском в любой момент оказаться за бортом.

Особенно разбитым был участок дороги между Кияем и Нарвой. Преодолеть сорок километров от районного центра до берегов Маны в рамках светового дня считалось большой удачей. Как она добиралась до места назначения, можно только догадываться.

В Орешном было две школы: средняя, которая находилась на улице Партизанской (примерно в километре от центральной части посёлка в сторону Баджея), и начальная - она располагалась в нижней части, на окраине, которая имеет своё название - Таёжный.

В этой школе, занимавшей обычный типовой деревянный барак, только с большими комнатами-классами, и прошёл её первый год самостоятельной работы. Год, может быть, один из самых трудных в жизни.

В августе девяностого с братом и сестрой мы отправились в Заманье, освежить память детства. Попутно собирались остановиться на часок в Шало, заглянуть к Фаине Васильевне и Василию Леонтьевичу Рожковым.

Давно не виделись с ними - не меньше тридцати лет. Поначалу даже немного засомневались, удастся ли найти - помнили, что где-то в районе старого базара...

Уточнили у первого встречного (разве в этом большом селе их кто-то мог не знать?). В общественной и культурной жизни Манского района чета Рожковых значила многое. Более полувека она служила примером интеллигентности и культуры, высочайшего профессионализма в педагогике...

Подъехали. И сразу увидели её во дворе, склонившуюся над цветочной клумбой.

- Фаина Васильевна, здравствуйте!

- Здравствуйте, здравствуйте,- повернулась она к нам, стряхивая с ладоней землю.

- Фаина Васильевна, когда-то, давным-давно, мы учились у вас. Вы могли бы сейчас, вот так сразу, сказать, кто это, что за люди стоят перед вами?

Она подошла ближе. Только чуть прищурила глаза, на секунду легли под ними морщинки, и тут же лицо расправилось, осветилось знакомой приветливой улыбкой:

- Ну как же... Конечно, могу! Михайловы.- И уверенно повела ладонью: - Володя... Марина... Саша!

На пару секунд как бы задумалась и добавила:

- В вашей семье ещё одна моя ученица была - Валя. Правильно?

Потом поочерёдно, как детей своих, обняла каждого.

- Фаина Васильевна, это же невероятно: тридцать лет! Столько лиц промелькнуло перед вами, и что - всех помните? Да с такой памятью не в школе - в разведке работать!

- Теперь уже, наверно, помню не всех, но очень многих... Так что, может, в дом? Чай поставим? Поговорим. Торопитесь? Тогда хоть скажите - где вы, кто вы, чем занимаетесь. Сашу иногда видим по телевизору, а Маринка, певунья наша, кем стала?

- Окончила наш политехнический, проектирую дороги.

- Ну вот... А я-то думала, артисткой станешь. Володя, а ты где? Много раз тебя вспоминала. Очень ответственным бригадиром был на нашем пришкольном участке, я всегда тебя в пример ставила, помнишь?

- Ну как не помнить, Фаина Васильевна!

- Вот с этого и началась карьера,- вмешался я на правах старшего.- Теперь он первый секретарь посольства СССР в Бразилии, седьмой год живёт в Рио-де-Жанейро, вот неделя как в отпуске.

Фаина Васильевна пристально посмотрела на брата:

- Это замечательно. Я не знала. Молодец! Вообще-то вы все молодцы. Упорные ребята. За вас я всегда была уверена и спокойна...

Рассчитывали заглянуть ненадолго, а разговор затянулся почти на два часа. Я смотрел на чистое, спокойное и по-прежнему красивое лицо своей учительницы и чувствовал, как тёплая волна её доброты накрывает меня.

В сознании искоркой вспыхнуло что-то очень далёкое, и совсем неожиданно для себя вдруг спросил:

- Фаина Васильевна, а вы помните своё зелёное платье? Такое красивое, с белым воротничком. Оно не сохранилось?

- Зелёное платье? - она удивлённо подняла брови, чуть задумалась.- Да, было когда-то зелёное платье... Правда. Мама сшила перед моим отъездом в Орешное. Но это так давно! Удивительно, что ты помнишь...

Да, удивительно, почему память иногда извлекает из глубин подсознания подробности событий, диалоги, звуки, интонации голосов, а то, что случилось месяц назад, так легко забывается...

За долгую жизнь на внутреннем экране этой памяти не раз возникала такая картина - чёткая, будто вчера увиденная: мы, ребятишки, сидим за партами. В класс входит молоденькая, стройная, очень красивая учительница в ярко-зелёном платье с белым воротничком...

Затихает гвалт, все встают и удивлённо смотрят на невесть откуда взявшуюся сказочную фею. А она останавливается у стола - прямо в лучах солнца - и, приветливо улыбаясь, громко говорит:

- Здравствуйте, ребята! Садитесь, пожалуйста. Я ваша учительница. Зовут меня Фаина Васильевна...

Это было первое сентября 1951 года. Её первый самостоятельный рабочий день.

У края тайги, в Таёжном...

Кажется, я не слышал, что она говорила, о чём рассказывала. С ощущением искренней детской радости, в предчувствии чего-то светлого и значительного, я принимал её с тихим внутренним восторгом, как редкое явление природы...

Отчётливо помню её с ярким осенним букетом рябины, в центре которого возвышалась веточка кедра - это мы ей подарили всем классом, когда собирали растения для гербария. В том же сентябре.

Она входила к нам каждое утро - безупречно опрятной и даже нарядной, обаятельной и приветливой, всегда с располагающей к себе тёплой улыбкой. Естественно, её внешность не вписывалась в наш пёстрый грязновато-серый фон, и мне иногда казалось, что она живёт в каком-то другом мире, на другой планете, в другой галактике, где всё прекрасно, где люди вообще не знают ни забот, ни печали.

Атмосфера доброжелательности, искренности и тёплого света заполняла класс с её появлением. Она несла ребятишкам то, в чём они очень нуждались. Потому, что это были не совсем обычные дети.

Это были дети из семей, депортированных в Сибирь с западных территорий страны - в основном из Прибалтики, Крыма, Северного Кавказа и прикарпатской Украины.

Если бы современному учителю удалось полистать классные журналы Орешенской (Нарвинской, Унгутской, Шалинской и так далее) школы тех далёких послевоенных лет, он изумился бы интернациональному составу учащихся.

Русских не больше десятка из тридцати - в каждом классе. Литовцы, украинцы, калмыки, греки, поляки, немцы, латыши, эстонцы... Большинство из них русским языком владели плохо, всего лишь на бытовом уровне.

Среди их родителей, конечно, были те, что сотрудничали с оккупационными властями, националистическими формированиями или каким-то иным образом выражали неприятие советской власти. Но людей невиновных, думаю, было больше. Как сухие листья, сорвал их жестокий шторм войны, унёс далеко и раскидал по самым дальним пределам Сибири.

Детям этого многоликого, как бы теперь сказали, электората уже пришлось перенести многократные стрессы. Они, кажется, не совсем адекватно реагировали на окружающий мир, не всегда и не сразу понимали, какую задачу ставит перед ними учитель, были насторожены, недоверчивы, замкнуты, внутренне напряжены.

Их надо было как-то растормошить, согреть и на первых порах хотя бы пробудить желание ходить в школу. Такое по плечу человеку большого жизненного опыта, мудрости и мужества.

Состав нашего четвёртого класса был неоднородным и по возрасту, и по развитию. Были переростки. Молодой учительнице дерзили. Однако её самообладанию мог бы, наверное, позавидовать Макаренко. Она делала паузу и спокойно говорила:

- Надо успокоиться. В классе должна быть спокойная, рабочая обстановка. Давайте продолжим...

Постепенно ей удалось расположить к себе всех - теперь я думаю, благодаря не только природному педагогическому таланту... а, возможно, ещё и каким-то особым генетическим свойствам характера, глубокой внутренней культуре.

Она щадила самолюбие каждого и никогда не унижала ребятишек, не выставляла на общее обозрение чьи-то слабости, промахи, недостатки. Случалось, вдруг расплачется кто-то (а такое не было редкостью в нашем маленьком интернационале) - подойдёт к парте, наклонится, что-то вполголоса поговорит, ладонь положит на голову... И постепенно всё приходит в норму.

При ней постоянно был небольшой запас канцелярских принадлежностей - чистых тетрадей, разных перьев, ручек, карандашей, флакончик с чернилами (тогда ведь шариковых авторучек не было, а когда появились, нам ещё долго не разрешали ими пользоваться, чтобы не испортить почерк). Свой портфель она открывала сразу, как только у кого-то из нас возникали технические проблемы.

Несколько раз Фаина Васильевна приносила нам печенье (возможно, это было по случаю каких-то праздников - точно не помню). Звонок прозвенит на перемену, она достаёт из портфеля две-три пачки и кладёт на стол.

- Ребята, может, кто-то не успел позавтракать? Угощайтесь, пожалуйста!

И чтобы никого не смущать, сразу уходила в учительскую.

Она испытывала искреннее и глубокое сочувствие ко всем нам - плохо одетым и обутым, не всегда сытым, вечно простуженным и сопливым. Её главное достоинство, мне кажется, в том и заключалось, что она поразительно точно и тонко, может быть, даже на уровне интуиции угадывала психологическое состояние каждого из нас, степень внутреннего напряжения.

Всегда с глубоким пониманием и состраданием относилась к чужой боли - потому что сама через эту боль прошла.

Все мы - и она вместе с нами - были дети войны, дети одной общей большой беды.

Эшелон для маленькой феи

Через много лет я узнал, что Фаина Васильевна из поволжских немцев, депортированных в Сибирь в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года.

Архивные документы НКВД дают повод предполагать, что Василий Васильевич Видеман с женой Евой Яковлевной и двумя детьми - Василием и Фридой (такое имя значилось у неё в метриках) находились в составе эшелона, следовавшего от берегов Волги на восток под номером 833. После двух недель изнурительного пути их выгрузили пятого октября 1941 года на станции Клюквенная.

Но тем не менее это всего лишь предположения. Вполне возможно, что они прибыли 811-м эшелоном, и не пятого, а второго октября. В своих рассуждениях я исхожу из того, что именно с этих двух эшелонов депортированные (или, как тогда деликатно называли - перемещённые) семьи поволжских немцев расселяли по деревням Саянского и Партизанского районов. А семья Видеман оказалась именно в Саянском районе, в деревне Малиновке.

Попутно обратил внимание на информацию о пассажирах эшелона номер 863, отправленного из республики немцев Поволжья пятого сентября 1941 года. В нём находилась другая семья Видеман - Яков Михайлович 1905 года рождения (глава семьи), его жена София Яковлевна Видеман, дети Эльвира, Амалия и Александр.

Их, судя по документам, привезли в Алтайский край и разместили в Славгородском районе. Родственники? Однофамильцы? Кто знает... Тем не менее это ниточка, за которую могут потянуть дети и внуки, если возникнет желание прояснить что-то о собственных корнях.

Кстати, о фамилии. В процессе поиска разных документов сделал запрос в Интернете о фамилии Видеман. И вот что появилось на экране: "Фамилия Видеман в России считается редкой. В исторических документах отнесена к сословию аристократии из славянского псковского мещанства, в XVII-XVIII веках имевших существенные царские привилегии"...

Вот так. Аристократия. И чего тут голову ломать, откуда эта интеллигентность, деликатность, чуткость, изысканность... Кстати, по поводу царских привилегий можно было бы добавить, что мудрая Екатерина II наделила ими всех немцев, приглашённых для возделывания российских земель - в целях большей эффективности. И надежды её оправдались многократно.

Однако это уже совсем другая песня, и не будем уходить в сторону.

В той тёплой и откровенной беседе у ворот я всё же как-то сумел приблизиться к деликатной теме перенесённых испытаний "перемещёнными" народами. И даже осторожно намекнул любимой учительнице, что с её участием готов снять документальный фильм о том, как это происходило.

Отказалась. Решительно. С такими примерно словами:

- Я перенесла не больше, чем те люди, среди которых жила. Всем было трудно. Теперь много говорят и пишут, что везли депортированных в товарных вагонах. Ну да. В теплушках. Но в тех же теплушках везли и солдат на войну. На каких-то станциях мы долго стояли, пропускали воинские эшелоны, санитарные поезда с ранеными - и раненых везли тоже в теплушках. А на что мы ещё могли рассчитывать? На персональные плацкарты? Разве было кому-то легко тогда? У всех - и эвакуированных, и депортированных - проблемы были одинаковые с жильём, питанием, одеждой, обувью, дровами...

Ещё много лет после этой встречи не отпускала меня мысль о том, как бы найти возможность ещё раз съездить к Фаине Васильевне, поговорить подольше о жизни, о её тревожном грозовом детстве, вспомнить детали и подробности погрузки людей в товарные вагоны, узнать, что и как происходило в пути следования.

В сочетании с кинохроникой её рассказ мог бы стать основой для интересного документального фильма - тем более что цензуры уже не существовало, Госфильмофонд был доступен. Однако инерция робости ученика перед учителем взяла верх.

Не решился.

Вообще, странная эта вещь - память. Я давно заметил, что она избирательна и бережна даже к мелочам, если эти мелочи находят потом отражение в делах и поступках людей, влияют на твои представления о добре, величии и благородстве. В её уголке хранится ещё один эпизод, совсем незначительный, но говорящий много о душе человеческой.

Через Таёжный, рядом со школой, пролегала узкоколейная железная дорога, она принадлежала Баджейскому леспромхозу и тянулась примерно на полсотни километров от Нарвы до Раздольного.

По утрам паровозы увозили на дальние лесосеки составы пустых платформ и два-три вагончика с рабочими, днём тащили обратно эти платформы, уже гружённые лесом, до Пимии. Там, на берегу Маны, его складывали в штабеля - до начала сплава.

После уроков мне иногда удавалось зацепиться за последнюю платформу поезда, порожняком уходящего в дальние лесосеки, и спрыгнуть на ходу у своего посёлка - это в четырёх километрах от школы, в глубине тайги.

Однажды едва не замёрз на морозном ветру в ожидании попутного состава. Буквально напротив школы. Уже совсем околевающим меня увидела Фаина Васильевна, сразу потащила к пыхтевшему поодаль паровозу и стала уговаривать машиниста:

- Пожалуйста, возьмите мальчишку в кабину погреться...

В кабине паровоза я доехал до самого дома, за что потом всеми силами старался выразить признательность любимой учительнице. Родители сразу обратили внимание на улучшение почерка в моих тетрадках, да и дневник подавать им я уже не боялся...

Через год - уже в Орешенской средней школе - она стала моим первым учителем иностранного языка. Немецкого. В пятом классе. А ещё через три года учителем биологии. Уже в Шало.

Не удивительно, что в моём детском сознании сложился устойчивый позитивный образ, ставший эталоном в оценке других учителей, которых я потом непроизвольно сравнивал с нею.

Благодарный след в душе оставили блистательные уроки русского языка и литературы Галины Алексеевны Шагеевой, немецкого языка - Зельмы Людвиговны Варкентин, представлявшей собой кладезь знаний европейской культуры. Я и сейчас слышу её тихий завораживающий голос, душевное, проникновенное чтение стихов Гёте...

За свою долгую жизнь я окончательно утвердился в том, что самые лучшие психологи - дети. В самом раннем возрасте они способны различать педагогов по их индивидуальным характерам, душевности и даже деловым качествам.

И никакие теоретические изыскания учёных, никакие практические навыки не заменят детской интуиции, способной безошибочно улавливать искренность и добрые намерения учителя, его расположенность к своим маленьким согражданам.

Труд таких учителей - это великая жертвенность, великий гражданский и человеческий подвиг... Духовный, гуманистический подвиг.

Судьба России - в руках русского учителя

Верность профессии, преданность школе выражали человеческую суть и высший смысл жизни Фаины Васильевны Рожковой.

И было вполне ожидаемым и справедливым награждение её знаком "Отличник народного просвещения", присвоение звания "Заслуженный учитель школы РСФСР", избрание депутатом райсовета, делегатом всесоюзного съезда учителей.

Вместе с Василием Леонтьевичем они составляли нечто большее, чем то, что заложено в понимание учителя, поскольку техника обучения у них блестяще дополнялась искусством воспитания. Они представляли собой типичный образец мудрых наставников советской школы, которые не только несли в себе священный огонь знаний, а ещё и учили нас поиску главного критерия истины на земле.

Их усилиями в каждом из нас складывались представления о долге, чести, совести и других основополагающих ценностях, определяющих в человеке его жизненные принципы и вектор собственной судьбы.

Мы были вполне адаптированы к социальным условиям своего времени - свободно владели всем набором столярных и плотницких инструментов, могли и лошадь запрячь, и управлять тракторами, автомобилями, комбайнами, выводить на пришкольных участках разные сорта сельскохозяйственных культур, разбираться в технологическом оборудовании животноводческих ферм.

Не хочу сравнивать образовательные стандарты - какие были тогда и как теперь - это так же глупо, как сравнивать тёплое с круглым. В новом тысячелетии и человеческие возможности, и жизненные смыслы, и образовательная парадигма стали другими. Но некоторые установки наших учителей, на мой взгляд, можно признать универсальными для всех систем.

Василий Леонтьевич, например, необходимость основательного закрепления знаний изучаемых предметов обосновывал несокрушимой логикой жизненной практики: совсем не обязательно любить физику, но её законы надо знать и помнить. Иначе вам не построить даже баню - она развалится.

Без знаний законов физики, химии, математики у вас всегда будет что-то падать, тонуть, гореть, взрываться. А без знаний законов развития общества невозможно построить прочного государства. Оно тоже развалится, как баня. Так что старайтесь запомнить всё, что вам рассказывают ваши учителя...

Как хочется донести до некоторых наших "политиков" и "государственных деятелей" глубокий философский смысл его простых наставлений!

Наверно, не совсем правильно, когда учитель приходит домой только для того, чтобы переночевать, но в жизни педагогических коллективов советской эпохи это было явлением обычным.

Дополнительные занятия, кружки, самодеятельные театры и много других всевозможных мероприятий становилось эффективным инструментом внеклассного обучения.

Там складывались взгляды и убеждения, привычки и характеры, определялись жизненные цели, формировался мировоззренческий вектор личности, её духовный стержень.

Школы, где работали такие профессионалы, как Фаина Васильевна и Василий Леонтьевич Рожковы, обладали невероятной силой притяжения. Их окна не гасли допоздна и светили нам, как маяки светят далёким кораблям в ненастную погоду.

Такие учителя сделали всё, чтобы дать своим воспитанникам максимальный объём знаний, сберечь тысячи душ от пошлости, грязи, насилия... а значит, оградить от беды Отечество. Они и теперь, издалека, негаснущим огоньком светят нам, восхищают одержимостью, верностью профессии, своим бескорыстием, чистотой и строгой взыскательностью.

Среди тех, кого они ставили на крыло, есть общественные деятели и доктора наук, организаторы производства, военачальники и дипломаты. И хочется спросить у них, у себя, у всех нас: а мы-то чем компенсировали их интеллектуальные и духовные затраты? Как сохраняли то, что хотели видеть и стремились взрастить они в каждом из нас? Как оправдали их ожидания и надежды? Как прикрыли их от леденящих душу ветров девяностых?

Вопросы невероятно трудные, болезненные. И размышления в этом направлении приводят к заключениям не совсем оптимистичным... И скажет кто-то себе: лучше их не касаться.

Но искорка надежды всё же тлеет в душе. Эту надежду даёт вечно живая мысль великого философа Ивана Ильина: "...Судьба будущей России лежит в руках русского учителя..."

Не затоптать бы, не погасить бы её нашим вождям.

Александр МИХАЙЛОВ,

режиссёр, сценарист, председатель Красноярского отделения Союза кинематографистов России.

Красноярск.