Тридцать лет тому назад я с семьёй выехал на полевые работы, связанные с испытаниями новой мелиоративной техники, в деревню Крутая,  Емельяновского района, которая расположена за аэропортом «Красноярск» в стороне от Московского тракта. В середине мая мы с женой вспомнили, что пора сажать картофель, и в первое же свободное время выехали в город. 

 Проезжая через деревню Сухая, что на свороте с дороги из Крутой на тракт, у последнего по правой стороне дома  я заметил дряхлую маленькую худую старушку, в залатанной телогрейке, сидящую на лавочке у ведра с картошкой. Жена вспомнила, что семян на посадку у нас нет, и мы остановились.  

Решили купить два мешка, и старушка пригласила меня в погреб, что-бы я помог ей набрать картофель и поднять его наверх. Накладывая мешки, я спросил старушку: - Сколько лет вам, бабуся? 

- Восемьдесят, сынок. Совсем недавно исполнилось.   

- А какая пенсия, бабушка, сколько платят? 

- Нисколько, – ответила она.  

- Как? - удивился я, - почему? 

И она рассказала мне, что жила в маленькой деревне, где-то, кажется, за селом Агинским. Дети и муж погибли на войне. Она работала в колхозе. В войну, когда мужчины ушли на фронт, приходилось быть и трактористкой, и на комбайне.  Потом у неё заболела жившая в деревне Сухой одинокая сестра, и она переехала к ней, чтобы помогать. Сестры не стало, и она на восьмом  десятке осталась в её доме. Надо было оформлять пенсию, и ей сказали в Емельяново, что надо ехать в ту деревню, где она проработала всю жизнь, чтобы взять справку о стаже работы. Приехав, она узнала, что её маленькой деревни больше нет, колхоза тоже, и архивов не сохранилось.  

- Так и осталась я без пенсии, – сказала мне старушка. 

Приехав домой, я написал в газету «Красноярский рабочий» письмо, в котором изложил историю старушки, добавив далее, что у моей знакомой, Инны Меировны Астраханцевой брат с родителями уехал в Сан– Франциско. Там старики получили социальную пенсию (кажется – по 500 долларов), при этом ни дня не проработав в Америке.  

 - Как же так получается? - написал я в конце письма, - «Родители Инны Астраханцевой, на дня не проработав, пенсию в Америке получают, а наша старушка, отдав Родине всё, живёт за счёт приусадебного участка, который возделывать ей уже не по силам.» 

           И отправил письмо в газету. 

В конце лета мы опять ехали из Крутой в город. И снова нам захотелось ку-пить картошки у той же старушки. Остановились, стали насыпать из ведра в сумку. И хозяйка вдруг внимательно посмотрела на меня и спросила:  

           - Не ты ли, сынок, бумагу властям написал про меня? 

           - А что случилось? 

- Да приехали власти из райкома и собеса Емельяновского, расспросили, что и как, про жизнь мою. Потом поговорили промежду собой и отвезли на своей машине в больницу районную. Там врачи посмотрели меня, прослушали, молоточком по коленкам постучали и выписали тут же вторую группу инвалидную. Сразу же проехали до собеса и пенсию оформили. Целых 40 рублей. Спасибо им и, наверно, тебе, сынок. Теперь заживу хорошо… 

         Аж целых 40 рублей! – со стыдом подумал я и не признался старушке в писании. И, продолжая путь, подумал: газета правильно сделала, что не опубликовала моё письмо, а дала ему ход через властные инстанции, которые и оформили старушке пенсию единственно возможным быстрым  путём. Наверное, им тоже стыдно стало. 

А  лет 20 спустя,  проезжая через деревню Сухая, на месте её домика увидел я новое кирпичное кафе. 

 А дело было так- Красраб публиковать письмо не мог - время советское, политика. Редакция переслала его в Крайком КПСС, те оперативно решили вопрос. Спасибо газете и Крайкому за это.