Из почты "КР": "Колчаковщина и бесовщина"

Владилен. Вот два кусочка текста про моего дядю Смирнова Бориса Павловича, судьба которого пересекается со статьёй Решетеня о Колчаке. Жду комментария, Вам верю.

Мой дядя, Смирнов Борис Павлович, сын Городского головы П.С. Смирнова, пройдя 1-ю мировую на передовой, вернулся домой. Объявили регистрацию офицеров, пришёл, посадили в тюрьму. Дальше как в романе "Щепка" - сидел в камере, ждал расстрела. Производительность расстрелов ограничивалась вывозом  трупов конным транспортом.  Подходили белые, охрана забегала, думали гранатами камеры закидать- не нашлось и разбежались. Колчак освободил, но воевать против своего народа Борис Павлович не пошёл. Далее пришли красные- посадили- и 37 лет в заключении. Вышел в 1955-м - пенсию дали 62 рубля (стаж в лагере не шёл). Вот его воспоминания и пара стихов, так что Решетень не прав, когда пишет, что всех белых отпустили. В воспоминаниях Борис Павлович писал: «Вспоминать прошлое неприятно. Ведь с 1917 и по 1955 год я не был полноправным гражданином. И все это потому, что мои родители были состоятельные люди, а я был бывшим офицером. Тридцать восемь лет, лучшую пору жизни я был бесправным человеком. Из жизни ничего не вышло. Воля была надломлена. В жизни я не смог занять место, которое соответствовало бы моим стремлениям и моим способностям…»  (Из «Воспоминаний» Б.П. Смирнова). Придя с фронта по здоровью, Смирнов был назначен комендантом лагеря на Краснодарской (не путать с начальником- комендант за хозяйством следит). Вот кусочек из его воспоминаний об этом периоде. А после стал заключённым этого-же лагеря. Такова жизнь.Отступавшая колчаковская армия почти вся осталась в Красноярске и была интернирована в военном городке - 32 тысячи солдат и 8 тысяч офицеров. Солдат проверяли и отпускали, офицеров тоже проверяли. Одних садили в тюрьму, других расстреливали, третьих эвакуировали из Красноярска в Вологодскую губернию. 

Уже летом, когда я был комендантом зданий, не помню, по какому поводу в военгородок прибыли минусинские партизаны. Они пьянствовали и буйствовали. Ездили на лошадях по внутренним помещениям лагеря, заезжали верхом и на второй этаж. Все лагерное начальство, в большинстве своем партийные, заперлись и забаррикадировались в своих квартирах. Меня позвали к Щетинкину. Он был трезв, но категорически потребовал, чтобы я освободил для партизан две большие казармы. Я сказал, что это может сделать только комендант военного городка, а он куда-то исчез. Щетинкин стукнул кулаком по столу и закричал: действуй, и никаких. Был уже вечер. Пришлось бегать и вытряхивать из казарм работников каких-то учреждений и организаций, а когда они протестовали и заявляли, что никуда не пойдут, я им говорил, тем хуже для вас, если вы не поторопитесь, придут партизаны и вас выкинут. При этом я охрип от ругани. Через 2 часа я явился к Щетинкину и доложил, что казармы освобождены. Не помню, долго ли пробыли партизаны в Красноярске. Кажется, не больше недели. 

 .