День завершает ночь. Всегда

В декабре 1903 года 29-летний лейтенант Александр Колчак после многолетний северных путешествий отправился в обратный путь - в Петербург, где собирался обвенчаться со своей невестой Софьей Фёдоровной Омировой.

Они были помолвлены четыре года назад. Теперь о таких человеческих тонкостях, как помолвка, никто и не вспоминает. Сошлись, разошлись, периодически с кем-то сожительствуют...

Неподалёку от Иркутска его застало известие о начале Русско-японской войны. Он вызвал отца и невесту телеграммой в Сибирь. Софья полетела к нему в Иркутск по железной дороге. Впрочем, пишут по-разному. Дескать, сначала она приехала в Петроград с острова Капри, а уж из него на поезде отправилась в Иркутск.

Сразу после венчания Александр Васильевич отбыл в Порт-Артур, а она - обратно в Италию, на Капри. К этому времени Колчак уже подал прошение о его переводе на Тихоокеанский флот, что говорит о его замечательном патриотизме.

Впрочем, этот случай в биографии Колчака описывается по-разному. Иногда в книгах очень серьёзных авторов я находил утверждения, что Софья Фёдоровна одна поехала к мужу в Иркутск. Иногда - что со свёкром, и именно свёкр убедил её немедленно ехать в Иркутск, в противном случае свадьбы вообще могло не случиться. Ведь Александр Васильевич отправлялся на войну, и только Бог знал, что его там ждало.

Теперь мы из архивов знаем, что он на войне тяжело болел, был ранен и попадал в плен к японцам. Но его содержали как офицера. Даже не отняли оружие.

5 марта 1904 года Александр Колчак и Софья Омирова обвенчались в Градо-Иркутской Михайло-Архангельской церкви. С тех пор это места для истории России памятное.

Храм и сам по себе знаменитый. Он был построен в 1732 году посадским человеком Емельяном Юговым. Потом к нему был пристроен нижний предел в честь великомученика Харлампия, и храм стал называться Харлампиевым. В 1932 году его закрыли, в 1998-м вновь вернули епархии. В истории храма венчание Колчака - особая и самая гордая строка.

В любом случае в Иркутске он с молодой женой провёл вместе всего три дня. Семейной жизни любого моряка, а Колчака особенно, не позавидуешь. Иногда супруги не видятся годами. О каком счастье может идти речь?

Александр Васильевич женился, когда ему было двадцать восемь, а помолвка у молодых людей состоялась за четыре года до этого. Сначала он плавал по северным морям с Эдуардом Толлем, потом искал следы экспедиции Толля, а это случилось лишь через год, как они с Толлем расстались в Ледовитом океане.

Пишут, что Софья Фёдоровна терпеливо ждала будущей свадьбы на острове Капри. И помолвленная, и в замужестве она любила проводить время до встречи с мужем именно в Италии. В окружении всяких поэтов, писателей, путешественников, каких-то других проходимцев, которые искали того, кто их накормит.

Всё это время будущий муж помогал будущей жене, писал ей тёплые, полные любви письма. Прекрасный офицерский оклад позволял содержать её и в Италии. Она жила там годами и ни в чём не нуждалась. В это время он писал ей в одном из писем:

"Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так жива передо мной вся картина нашей встречи, так мучительно и больно, как будто это было вчера. Сколько бессонных ночей я провёл у себя в каюте, шагая из угла в угол, столько дум, горьких, безотрадных... Без Вас моя жизнь не имеет ни того смысла, ни той цели, ни той радости. Всё моё лучшее я нёс к Вашим ногам, как к божеству моему, все свои силы я отдал Вам..."

Он действительно любил Софью Фёдоровну. Именем первой жены он назвал остров в архипелаге Литке и мыс на острове Беннета. Впрочем, в это время они были ещё только помолвлены. Эти суровые скалы среди северных морей и ветров стали символом будущей жизни самой Софьи Фёдоровны.

Соня - так называл её Колчак в своих письмах. Без слов "дорогая" и "любимая" ни одно из писем не обходилось. И без всех других сравнений для подобных случаев. В русском языке их очень много.

После войны с Японией они до 1914 года жили вместе - конечно, периодически. Такова судьба моряков и их жён. А когда его поставили во главе Черноморского флота, они жили как все нормальные семьи, в Севастополе.

В 1917 году адмирал уехал в Америку, якобы учить тамошних вояк ставить минные поля, и больше супруги не встречались. Что он делал на самом деле в Америке и Англии, о чём думал, можно только догадываться. Одно известно точно: он стал там масоном.

Когда я при подготовке книги о Колчаке знакомился с жизнью Софьи Фёдоровны в Париже или в его предместьях, пришёл к выводу: чем старше она становилась, тем больше говорила о Колчаке. Хотя не видела его уже десятки лет. Мечтала о новой совместной жизни с ним, пока не узнала, что его расстреляли.

Годы уплывали, она не только формально, но и фактически всё больше и больше погружалась в одиночество. Ехать на Капри после гибели мужа не имела смысла. Кому она там была нужна без денег?

Ей хотелось, чтобы прах мужа нашли, и они были бы похоронены вместе в Петербурге, где в свинцовых гробах лежат две его дочери. Но желания и фантазии никогда не стоят в одном ряду с правдой жизни. Это совсем разные категории человеческой судьбы.

В каком месте на дне Ангары лежат косточки искреннего защитника Отечества, никто не знает. О каких его похоронах могла идти речь? Ленин сделал всё, чтобы никто и никогда не нашёл тело адмирала. За скотскую жестокость небо отблагодарило Ильича, теперь он лежит в мавзолее, вот уже сто лет. И ещё сколько пролежит. Заслуги его перед мировым правительством великие - он уничтожил величайшую в мире империю.

Самые страшными для Софьи Фёдоровны были годы, когда муж уехал из Севастополя в столицу, а оттуда сразу отправился в Америку. Потом был Дальний Восток и, наконец, Омск...

Задурённые красными палачами матросы каждую ночь грабили в городе квартиры офицеров, убивали их семьи. Всё это заранее было продумано тайными обществами в Америке. Жестокостью планировалось убить волю русских офицеров. Перед убийствами офицеры, их жёны и дети подвергались самим изощрённым издевательствам.

Об этом уже много написано. Частично можно найти в Интернете. В том числе о подлом уничтожении красными офицерских семей в Уяре. Я уже писал об этом. При отступлении белых у них не было возможности дальше ехать со своими семьями. Пришлось оставить семьи на станции Клюквенной, позднее переименованной в Уяр.

Все дети офицеров, включая младенцев, были порублены красными шашками. Жёны, матери и другие их родственники изнасилованы, раздеты до исподнего, умирали они с долгими мучениями. Тут постарались воины-интернационалисты, нанятые китайцы и уголовники Кравченко и Щетинкина. Почти у всех женщин были вспороты животы. В том числе у беременных. У мужчин и подростов выбиты глаза и отрезаны половые члены.

Ещё страшней семье Колчака было, когда к власти в Петербурге пришёл палач, подобному которому мир ещё не знал,- Владимир Ленин, а Колчак возглавил Белое движение. Легко представить, что могло быть с Софьей Фёдоровной и её сыном Ростиславом по велению "самого доброго" в мире дедушки Ильича и брата его по партии - товарища Сталина.

19 апреля 1919 года французская газета "Эко де Пари" сообщала: "Жена адмирала Колчака вынуждена была писать из Севастополя в Сибирь: "Прибыли благополучно, самочувствие хорошее. Твоя, всем сердцем".

Конечно, без опыта общения с "нужными" людьми, да ещё в таких сложных делах, как собственное выживание, Софья Фёдоровна не могла организовать собственную поездку в Париж. Это сделал сам Александр Васильевич. У него было достаточно возможностей и средств, чтобы обеспечить жене выезд за границу.

Колчак, пока жив был сам, каждый месяц посылал ей по пять тысяч франков. С января 1920 года "Русская миссия" выплачивала ей ежемесячно по 15 000 франков. Совсем неплохие деньги для безбедной жизни вдовы с сыном. Увы и ах, Софья Фёдоровна никогда не умела вести свою семью и была совсем далека от семейных обязанностей... И уж тем более - не умела экономить деньги на чёрный день.

Что умеет женщина, которая всю долгую для неё молодость провела в Италии, в окружении многочисленных слуг, думаю, понятно. Она с момента помолвки с адмиралом любила чувствовать себя легко и свободно, ни в чём не отказывать себе. Зарплата мужа позволяла. Она могла подолгу гулять по берегу с каким-нибудь поэтом и слушать его стихи, а на кухне в это время готовили обед для двоих...

Сына она отдала на воспитание в колледж иезуитов, жила одна. Колледж уже в то время был старейшим учебным заведением Франции.

С начала 1923 года финансирование семьи Колчака было урезано до 300 франков. Только чтобы выживать. И не больше. Семья переехала в совсем бедный район Парижа, где Софья Фёдоровна и прожила до скончания своих дней. Там, в Париже, она и отошла ко Господу.

В 1927 году Ростислав окончил колледж, ему нужно было учиться дальше. Денег дома не случилось. Софья Фёдоровна рассылала всем, кого вспоминала, письма с просьбой помочь. В том числе и знаменитому норвежскому полярному исследователю еврейского происхождения Фритьону Нансену. Колчак как-то проходил у него обучение во время полярной экспедиции. Нансен дал денег на обучение из расчёта тысяча франков в месяц. Очень солидная поддержка.

Софье Фёдоровне также помогали генерал Н. Н. Юденич, сокурсник мужа по Морскому корпусу контр-адмирал А. А. Погуляев. "Морской журнал" собирал средства на завершения образования Ростислава.

Личная жизнь адмирала пока не исследована достаточно правдиво. Очень много пишут о другой его любимой женщине - Анне Васильевне Тимирёвой. Но излагаются только факты, без анализа. Скорее всего, часть этих фактов просто выдумана.

Давайте почитаем письма так любящих друг друга людей. Сколько раз Анны Тимирёва рисковала своей жизнью из-за Колчака? Думаю, сейчас её душа в раю, она заслужила его.

"Милый Александр Васильевич, далёкая любовь моя... Я думаю о Вас всё время, как всегда, друг мой, Александр Васильевич, и в тысячный раз после Вашего отъезда благодарю Бога, что Он не допустил Вас быть ни невольным попустителем, ни благородным и пассивным свидетелем совершающегося гибельного позора. Я так часто и сильно скучаю без Вас, без Ваших писем, без ласки Ваших слов, без улыбки моей безмерно дорогой химеры. Анна Тимирёва, 7 марта 1918 года".

"...Где Вы, радость моя, Александр Васильевич? На душе темно и тревожно. Я редко беспокоюсь о ком-нибудь, но сейчас я точно боюсь и за Вас, и за всех, кто мне дорог... Господи, когда я увижу Вас, милый, дорогой, любимый мой Александр Васильевич. Да хранит Вас Господь, друг мой дорогой, и пусть Он поможет Вам в Ваши тяжкие дни. До свидания - если бы поскорей. Анна Тимирёва, 21 марта 1918 год".

"...Милый Александр Васильевич, я буду очень ждать, когда Вы напишете мне, что можно ехать, надеюсь, что это будет скоро. А пока до свиданья, милый, будьте здоровы, не забывайте меня и не грустите, и не впадайте в слишком большую мрачность от окружающей мерзости. Пусть Господь Вас хранит и будет с Вами. Я не умею целовать Вас в письме. Анна Тимирёва, 17 сентября 1918 года".

"Но я же живая и совсем не умею жить, когда кругом одно сплошное и непроглядное уныние. И потому, голубчик мой, родной Александр Васильевич, я очень жду Вас, и Вы приезжайте скорее и будьте таким милым, как Вы умеете быть, когда захотите, и каким я Вас люблю. Анна Тимирёва, 14 февраля 1919 года".

C момента их знакомства до минуты ареста прошло пять лет. Бoльшую часть этого времени они жили порознь. У каждого была своя семья. Подолгу - месяцами, а однажды целый год - не виделись. Она жила в Ревеле, он командовал Черноморским флотом, потом она осталась в России, а он, это было в 1917-1918 годы, объехал вокруг земного шара.

"Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так жива передо мной картина нашей встречи, так же мучительно и больно, как будто это было вчера, на душе... Без Вас моя жизнь не имеет ни того смысла, ни той цели, ни той радости. Вы были для меня в жизни больше, чем сама жизнь, и продолжать её без Вас мне невозможно. Александр Колчак, лето 1916 года".

"...В минуту усталости или слабости моральной, когда сомнение переходит в безнадёжность, когда решимость сменяется колебанием, когда уверенность в себе теряется и создаётся тревожное ощущение несостоятельности, когда всё прошлое кажется не имеющим никакого значения, а будущее представляется совершенно бессмысленным и бесцельным, в такие минуты я прежде всегда обращался к мыслям о Вас, находя в них и во всём, что связывалось с Вами, с воспоминаниями о Вас, средство преодолеть это состояние. Александр Колчак, 9 мая 1917 года".

"Только о Вас, Анна Васильевна, моё божество, моё счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую минуту своего командования. Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла - о Вас, Анна Васильевна. Как хотел бы я увидеть Вас ещё раз, поцеловать ручки Ваши. Александр Колчак, 6 июня 1917 года".

"Для меня нет другой радости, как думать о Вас, вспоминать редкие встречи с Вами, смотреть на Ваши фотографии и мечтать о том неизвестном времени и обстановке, когда я Вас снова увижу. Это единственное доказательство, что надежда на моё счастье существует... Когда-нибудь я получу от Вас несколько слов, которые так бесконечно для меня дороги, как всё, что связано с Вами. Александр Колчак, 21 августа 1917 года".

"Моя милая, дорогая, обожаемая Анна Васильевна. Господи, как Вы прелестны на Ваших маленьких изображениях, стоящих передо мною теперь. Последняя фотография Ваша так хорошо передаёт Вашу милую незабываемую улыбку, с которой у меня соединяется представление о высшем счастье, которое может дать жизнь. О счастье, которое может явиться наградой только за великие подвиги. Как далёк я от них, как ничтожно кажется всё сделанное мною перед этим счастьем, перед этой наградой... Александр Колчак, август 1917 года".

"Дорогая, милая, обожаемая Анна Васильевна. У меня нет слов, нет умения ответить Вам; менее всего я мог предполагать, что Вы... так близко от меня. Получив письмо Ваше, я... отложил его на несколько часов, не имея решимости его прочесть. Несколько раз я брал письмо в руки, и у меня не хватало сил начать его читать. Что это, сон или одно из тех странных явлений, которыми дарила меня судьба. Ведь это ответ на мои фантастические мечтания о Вас - мне делается почти страшно, когда я вспоминаю последние. Анна Васильевна, правда ли это или я, право, не уверен, существует ли оно в действительности или мне только так кажется. Александр Колчак, 29 апреля 1918 года".

Анна Васильевна писала в заявлении о реабилитации:

"Я была арестована в поезде адмирала Колчака и вместе с ним. Мне было тогда 26 лет, я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние годы его жизни. Вот, в сущности, и всё. Я никогда не была политической фигурой, и ко мне лично никаких обвинений не предъявлялось".

Перед расстрелом, когда они оба находились в Иркутской тюрьме, Колчак написал ей последнюю записку, до неё, однако, не дошедшую. Но это предположения.

"Дорогая, голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне. Как отнестись к ультиматуму Войцеховского, не знаю, скорее, думаю, что из этого ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца. Не понимаю, что значит "в субботу наши прогулки окончательно невозможны"? Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я только думаю о тебе и твоей участи - единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь - ибо всё известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать. Пиши мне. Твои записки - единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя... До свидания, целую твои руки".

Потом, через много лет, она скажет.

"Во все прожитые мною годы, разбуди и спроси меня, чего я хочу больше всего на свете, я бы ответила - видеть его".

В моём архиве только эти письма. На самом деле их больше. Некоторые ещё предстоит отыскать. Но мне, простоте с улицы Трактовой в деревне Татьяновке, больше ничего пока найти не удалось.

Я писал книгу два года, так что во времени был очень ограничен. Расширять книгу, добавлять в неё что-то у меня уже не получится. По возрасту. Это не страшно. Придут другие, более талантливые, и напишут добрую, правдивую книгу об Александре Васильевиче Колчаке и его женщинах. Я также уверен, что фальшивок будет ещё больше. Но когда-нибудь люди научатся отличать правду от вранья.

Читаю и перечитываю письма двух женщин, которые искренне любили Александра Васильевича. Господь не дал ему времени ни с одной из них насладиться, как и положено, семейной жизнью. Отправляясь на работу, целовать в щёчки детей, играть с ними вечерами. Кушать домашние борщи и ещё пахнущие печью и теплом жены блины.

Понятно, что больше и крепче его любила Анна Тимирёва. За что страдала почти всю свою сознательную жизнь. Господи, сколько же ей пришлось мотаться по лагерям...

В 1922 года она вышла замуж за некоего Книппер. Муж постоянно ждал её из ссылок и лагерей. Он погиб в 1942 году. А сына от первого мужа убили в 1938 году.

За эту завидную для всех нас любовь она перенесла столько ссылок, тюрем и пересылок, что и подумать страшно. Слава Богу, что он отвёл от неё участь жён офицеров со станции Клюквенной.

Под конец жизни, в шестидесятые годы, она получила, наконец, квартиру в Москве, долгожданную пенсию, которую из-за тюрем и ссылок просто не могла заработать. Пенсия у неё составляла сорок девять рублей.

Но ей помогли подрабатывать. Многие режиссёры брали её на эпизодические роли в свои фильмы. В том числе в фильм "Бриллиантовая рука". За это получала она по три рубля в день. Думаю, была и другая поддержка, о которой никто не пишет.

И Александр Васильевич и Анна Васильевна по крови евреи. Но за всю историю нашего Отечества они в впервой сотне её патриотов. Хотелось бы, чтобы память о них сохранилась в памяти русов и всех других народов России, на долгие века и тысячелетия. Но от моих желаний ничего в мире не зависело и не зависит.