22.03.2023 12:35

|

0 201 0

ОХОТОВЕД ОЙМЯКОНА

ОХОТОВЕД  ОЙМЯКОНА
повесть
1.Кузница.
На Индигирке шла обычная жизнь. Это Москва шумела на митингах.  Героический Ленинград потомки «блокадников» - поменяли на «Питер». А на Колыме шла обычная – трудовая жизнь. Мой друг, старый колымский ээк в молодости, начальник СМУ ВИГРЭ Брытков улетел на пенсию в Иркутск. Колыма и Индигирка  соткана из лагерных судеб. Иван Иванович Брытков  пришел этапом из Магадана в Усть-Неру, где  было Управление лагерей «Индигирлага»  авторитетным «бугром».  Освободился из лагеря  опытным мастером  лесозаготовок,  строитель по жизни, до всего дошел к зрелым годам своим умом, не имея технического образования и институтских дипломов.  За  талантливую  организацию труда и дорос до начальников строительно-монтажного управления Верхне-Индигирской  геологоразведочной экспедиции.  Получил пенсионное удостоверение и в тот же день улетел в Якутск. С  концами.
Дома я не ночевал несколько дней, пропадая на усадьбе Фомичева. Друг начальника СМУ Фомичев держал баню горячей, ждали Брыткова с Балаганнаха на пару дней раньше, прежде чем идти ему в экспедицию за пенсионным удостоверением. Брытков покинул Тубдиспансер на берегу реки Неры за сутки до выхода на пенсию. Сашка шофер завез на квартиру Брыткова харчи для «отвальной». Звать Брытков никого не стал. Без приглашения никто не пришел. Прождали гостей с Брытковым в его квартире за кухонным столом до глубокой ночи.  Моя лайка Соболюха вволю костей нагрызся. Никто не позвонил, не пришел проводить на пенсию, не вспомнил. О неблагодарности человеческой и подлости много написано и сказано. Брыткова в поселке уважали люди и любили. Выпал человек с глаз долой на полгода, уже и привыкли к его отсутствию. Брытков сам виноват в своей беде, мог бы обзвонить, пришли бы люди проститься. Но звонить ему тоже было не с руки, вроде как «дезертир» - прятался на Балаганнахе, в тубдиспансере с ложным диагнозом «туберкулез» - последние полгода до пенсии, получалось, отлынивал от работы. А причина тому – смех: банальный запой. Как и велось годами – сходило с рук. А тут «новая метла»  - начальник экспедиции приехал из Якутска.  Брыткову до пенсии полгода осталось работать. Запил, как и водилось раз в год – на Новый год. Пил месяц – норма колымского «бугра».  Вот и вышло:  или в «благородство» играй и по шапке получай. Или остаток жизни обеспеченным пенсионером-северянином  доживай. Выбора не было. Брытков не попрекал меня за поход к главврачу тубдиспансера. С Юрием Егоровичем Кондаковым я дружил. Попросил главврача спасти судьбу человека от полного краха в завершение всех трудов и жизни на Крайнем севере. Встал перед Юрием Егоровичем на колени в кабинете.
- Неужели, так серьезно? – засомневался главврач.
- Серьезно. Новый начальник ВИГРЭ Валерий Константинович Филиппов – жесткий мужик. Так и сказал: появится на работе, наете, – уволю по статье, наете!
Геологи сразу и окрестили нового начальника экспедиции: «Наете».
- Это же должностное преступление?! А мужика знаю, очень хороший человек твой Брытков. Мою больную, беременную, на работу в СМУ уборщицей принял – чтобы получила она и «декретные», и бюллетень с оплатой. Хорошо, веди Ивана Ивановича ко мне, осмотрю его…
После «медосмотра» поехал Брытков на полгода лечиться в Тубдиспансер на Балаганнах. Народ в ВИГРЭ ахнул: «Ай, да Иван Иванович»…Не получилось у Наете уволить по статье начальника СМУ ВИГРЭ. Наете и меня уволил по моему заявлению. Состоялась беседа. Начальник экспедиции многое узнал от меня о Брыткове.
- Даже «Ветерана Севера» нет у Брыткова? Непорядок.
Филиппов лично добился для Брыткова звания «Ветеран Севера». Лично вручил Брыткову утром на планерке пенсионное удостоверение. После этого утреннего захода в ВИГРЭ, после бессонной ночи ожидания гостей на отвальную, минуя квартиру, Брытков потребовал отвезти его на аэродром. Я проводил к самолету старого колымского «бригадира», достигшего в жизни, не имея высшего образования, многих высот в делах, за которые он брался. Поселок Усть-Нера построен именно Брытковым почти на треть. Все благоустроенные дома и общежития для геологов строил начальник СМУ Брытков. Филиппов Валерий Константинович северянин подлинный. Он понял и мой шаг – спрятать Брыткова. И Брыткова, попавшего под раздачу, в свете решений партии – « бороться с пьянством», под «сухой закон» генсека Горбачева.
- Не думал, что именно ты меня будешь провожать до трапа самолета, - дрогнул голосом Брытков, прощаясь. – Не думал. Сколько добра людям сделал…


Вечером до отъезда на материк не винил  себя старый колымский заключенный Иван Брытков,  и не каялся, что спрятался «в больничку» от грозы. Так и сидели с ним за чаем, перекидываясь фразами о прошлой жизни. С думками о будущем.
- Учиться тебе надо. Все проходит быстро. Есть ли в твоей затее смысл? Вот вопрос.
- Смысл есть, - отвечал я Брыткову. - Напишу о людях, с кем рядом жил. О времени. Если не я, то кто же о тебе, Иван Иванович напишет? О том, как мы здесь жили на Индигирке – не тужили в этом прекрасном настоящем. Сам же говоришь: все быстро проходит. О Севере литературы мало. А жизнь здесь необыкновенная. Почему, именно на севере, человек стремится быть лучше, чище? Загадка.
Брытков вздыхал. Отвечал:
- Везде дерьма хватает. Здесь просто лишних нет. Каждый на своем месте. Вот, взять тебя: выпал из своей колеи геологической. Кто ты теперь есть? Маешься, семья бедствует. Место для писателя здесь не кормовое. Люди не помогут – пропадешь, сопьешься. Я на своем веку народишко повидал. Здесь ведь, на Индигирке, лет двадцать назад такой Вавилон был, что не приведи, Господи. Женские – мужские лагеря. Больничку на Балаганнахе, куда ты меня замастырил от Наете, в то время  строили под женский лагерь. Это уже в шестидесятых, когда лагеря отсюда вывели, лечебницу там открыли. Все проходит. Прошло и это, - Брытков имел ввиду свое вынужденное «замастыривание» на Балаганнахе.

Жена Наталья последнее время играла в молчанку. Она понимала, что с отъездом моего мецената, я вряд ли останусь на прежнем месте работы. Нужда у порога квартиры уже топталась на просторном крыльце, посматривая в окно моего кабинета с восходом солнца. Каким-то образом начальник экспедиции прознал о моей негласной отлучке в Магадан на семинар молодых писателей народностей Крайнего Севера и Дальнего Востока. По табелю я числился работающим в это время в цеху ДОЦа. Мирона Мисюкевича временно понизили из начальников ДОЦа в мастера. Валера Кайтуков, заменивший Брыткова, пригласил меня зайти в кабинет начальника СМУ.
- Наете требует уволить тебя за прогулы. Скидок он никому не делает. Пиши заявление по собственному желанию. Задним числом уволим. Но я тебе помогу: дам шабашку – рыть котлован под зольную яму новой котельной. Брытков просил помогать тебе. Работа и сдача  котлована под зольную яму новой  центральной котельной  - по графику в июне. Верхний слой земли оттает, сколько можно выберем ковшом экскаватора. Мерзлоту будешь долбить отбойным молотком. Дам тебе компрессор, механический подъёмник «Пионер». Напарника сам себе найдешь.
На том и договорились. Весь май был в моём распоряжении. Ждал я вестей из Москвы и был уверен, что творческий конкурс в Литературном институте пройду. По условиям конкурса требовалось выслать рукопись. Я отослал вместе с рукописью и журнал «Дальний Восток» с рассказом «Санька – добрая душа». Готовился в июле ехать на вступительные экзамены. Начальник экспедиции согласился на мое «собственное желание» уволиться. Пришлось идти к Филиппову, объясняться. Одна «тридцать третья» в моей трудовой книжке уже имелась. Я зауважал начальника экспедиции Филиппова за добро к Брыткову, уважение укрепилось к нему и за наказание: провинился – отвечай. Никаких поблажек. Сам я жил так, требовал того же и от других.
Предстоящее рытье котлована и хорошие деньги за работу делали будущее на ближайшие три месяца осмысленными. Прикидывал после Москвы пожить пару недель у родителей в Сибири. Каждую весну я увозил дочерей к маме - поближе к фруктам и овощам. В этом году решили с Натальей не отправлять детей на материк. Осенью Наталья купила рядом с домом добрую теплицу под стеклом; дети без овощей и зелени теперь не останутся. На Пасху Наталья высадила в теплицу рассаду помидоров. Топит печь дровами и углем в теплице с конца февраля. Зеленеют уже и тепличный салат, и петрушка. На центральном стеллаже радуют глаз уже и по три зелененьких листочка шесть корней огурцов «для закрытого грунта». Опытные тепличники едят свои огурцы уже на майские праздники. Теплица у нас первый год.
Под окна дома свалил землю - пять самосвалов - под посадку картошки. Добрая земля в совхозе «Дружба». Крайний Север, а на землях совхоза капуста вызревает. Колька Кукса возил чернозем и перегной на свою теплицу, насыпал земли самосвалом и под окнами моего дома. Я вырыл ямки по периметру земельной кулижки, утрамбовал столбики в ямках, приколотил гвоздями пролеты из бруска, привез из ДОЦа пачку штакетника. Палисад из штакетника покрасил голубенькой краской. Дивясь, когда все успевается, вроде, последний год дома и помалу живу, урывками и наездами.
Сосед через двор Иван Шилов шоферит в экспедиции. Живет он в ветхом бараке. Двор делит добротный сарай из досок. Для одного хозяина он великоват. Попросил Ванюшку поделиться сараем. Жена его Люба зовет Ивана Ванечкой. Ванюшка из породы «золотых мужиков». Спокойный – воды не замутит. Сухощавый и улыбчивый. Рано утром я выхожу на высокое крыльцо подышать рассветом. Ванюшка рано поднимается, если не в рейсе, курит в низкую форточку. Мы видим, друг друга, смеемся от избытка радости от летнего утра, кричим через двор, здороваясь. Холостяками жили в одном общежитии, в один год переженились. Первая его жена – тоже Наталья, как и моя женка, геологиня. Бабенка недалекая, но с гонором. Бросила Ивана, спуталась с промывальщиком в полевой партии. Ванюшка не запил, не растерял себя. Живет хозяином. Его дочурка дружит с моей Шурой, часто бывает в гостях у отца и у нас.
- Та, бери половину сарая, - согласился Иван.
Сарай я разгородил. Бензопилой выбрал проем для двери с выходом к моему крыльцу. Сарай в хозяйстве мужика рыбака и охотника необходим: замороженные зайцы, бочонок с хариусом, мешок соленой кеты – в квартире не сохранишь. Обустройство гнезда, хозяйства - делает текущую жизнь основательнее, прочнее. В детях рождается и укореняется чувство дома, места своего на земле рядом с родителями. Для моей Натальи, выросшей в интернате, нажившейся в общежитиях, пока училась в Старом Осколе, эта благоустроенная квартира и есть первый ее настоящий собственный дом.
Разбитые семьи, расхристанное жилье – для севера не типичны. Существует некая воля к «сцепке». Оттого и мужская дружба прочная, и бабы мужьям верные. Из поросли нашей начала 70-х на Индигирке, семья Ивана Шилова единственная и распалась. А молодых семей в те годы вышло из общежития пар двадцать. Не разъехались, народили детей, прижились. Работали хорошо и были каждый по-своему счастливы. Получали добротное жилье. Из бараков – в прошлом лагерных, в новые квартиры переселялись. Двухэтажные из бруса дома, как грибы, в новом поселке Геологов вырастали. По воле начальника СМУ Верхне-Индигирской экспедиции. По воле Брыткова. Я тоже начал свою семейную жизнь в одном из бараков. Теперь и мои дети нежатся в горячей воде в ванне и пользуются теплым туалетом. В бараках-то на ведро «ходили». Детей омывали в детских пластиковых ваннах. Для взрослого населения в центре поселка на берегу протоки каменная баня в два этажа имелась. Зимой на улице ночью минус шестьдесят, неоновые фонари на уличных столбах едва видно в тумане. Стужа.
Тревожился за лайку Соболя: кобелю три года, в Москву ведь его не возьмешь? К собаке привязался душой, пёс рядом круглые сутки. Иногда ловил себя на мысли: «…хоть бы не прошел конкурс». Тогда и ехать не надо. Выручил геолог Володя Прусаков. Парились в баньке при его теплице, он сам попросил лайку на лето в тайгу, чтобы не болтался пёс по посёлку хвостом за Натальей. В тот же час мы и заперли Соболюху в сарае, чтобы пообвык у нового временного хозяина. Но Соболюха оказался упрямым и верным: сгрыз конец крайней доски низа двери, подрыл землю и вытиснулся в узкий лаз. Три дня не прошло, как прибежал домой белой ночью, загавкал на крыльце перед входной дверью. Сошлись, что заберет Володя собаку в день своего отъезда в тайгу. Пока же Соболюха преданно и с тоской в темных своих глубинах собачьей верной души искоса поглядывал на меня, полеживая рядом с письменным столом. Начинал тосковать и я ввиду предстоящей разлуки с Натальей и детьми. О шабашке на котловане Наталья не ведала, знала, что вылетел из СМУ, но не попрекала, не гнала искать работу.
Майские праздники просидел за письменным столом, без спешки, наслаждаясь русским языком, читал роман «Усвятские Шлемоносцы» Евгения Ивановича Носова. Однажды Наталья заметила подчеркнутые красным карандашом предложения.
- Так долго ты ни одну книгу не читаешь, - подивилась.
Предложил ей прочитать повесть «Цветёт луговая овсяница» Евгения Носова.
-Русский язык богаче и образней - на порядок выше, сдается мне, чем у Бунина, - удивилась Наталья.
-Вот и наслаждаюсь, напиться этим языком никак не могу, как ледяную родниковую воду цежу сквозь зубы в жажду, - улыбнулся Наталье на её оценку повести Евгения Носова.
Я уже любил произведения и тексты Виктора Астафьева за стихию языка, за образность и диалекты. Но не слышал в них музыки. Читая «шлемоносцев», впервые услышал мелодию русского языка, растворился сознанием во времени и в пространстве, впервые почувствовал ту тревогу и угрозу в русском народе, которую принесла война на родную землю. Лучшей повести о войне и мирной жизни селян, о месте человека на земле и его причастности ко всему сущему - в Русской Литературе нет. Романы «Война и Мир», «Анна Каренина» Льва Толстого и «Усвятские Шлемоносцы» Евгения Ивановича Носова - рядом с «Капитанской дочкой» Александра Пушкина – горние духовные высоты одного порядка.
В летние белые ночи на Индигирке народ не спит. В основном зорюют. Под утро забудутся коротким сном и опять заботы. Июнь – разгар белых ночей. Небо высокое и просветленно прозрачное, будто в светлые ночи не на земле человек, а во вселенском Божьем храме призывается на молитву. И душа молитвенно очищается. И чувство восторга рождается от избытка жизни, когда слышится кукование кукушки в дальних речных островах, зеленых от строевого леса. Многочисленные острова на Индигирке, напротив поселка Неры жмутся к скалистому прижиму, над которым в заоблачной выси гора Юрбэ.
Гора Юрбэ развалена распадком от вершины. Все лето в этом распадке белым языком лежит и не тает ледник. На западном склоне Юрбэ, почти у самой вершины, стоит домик зеркальный из нержавеющей стали - метеослужба авиаторов. При заходе солнца, от этого вагончика, как от зеркала, пучками сверкают в небо и на окрестные горы ртутным свечением солнечные зайчики.
Чтобы не беспокоить семью, мы с Соболюхой уходим после полуночи на высокий берег Индигирки и ждём ледоход. Русло реки набухло рыжей верховой водой. В первых числах июня лед стронется, треск и шорох льдин в гулкие белые ночи, терпкий воздух снеговой воды и свежий леденящий душу ветерок лечат любую хворь. Любовь ко всему сущему разрывает оковы тоски с души. Душа как бы омывается в первозданности неба и в полой воде матушки Индигирки.
При первых лучах солнца на востоке, за гранитными великанами - кигиляхами на вершине горного хребта, приходится собираться домой. Ниже поселка – за Пивзаводом, за лесистым мысом у подошвы горного массива вдалеке река Нера вклинивается желтым мутным потоком в Индигирку. В среднем течении Неры стоит золотодобывающий прииск «Нерский». Оттого и желтая муть в реке. По долине реки Неры двести верст тянется автодорога на Магадан: Колымская трасса. Поселок Усть-Нера зачат и построен геологами 6 августа в 1937 году. Золотоносный район Колымы имеет продолжение в Индигирском бассейне.
Богатейшие золотые прииски «Хатыннах», «Юбилейный» - в низовья Индигирки до горного хребта Черского на востоке. «Эльгинский», «Маршальский», «Малтан», «Дражный» - на юге и западе. «Ольчанский» золотоносный узел с севера замыкает «золотое кольцо» в верховьях Индигирки. Отсюда до ее истоков не более двух сотен верст.
При первых лучах солнца на востоке пришел домой с реки, пропахший терпкой речной волной, будто выстиранный - выжатый и просушенный белыми ветрами. Наталья встает рано. Застал ее плачущей на кухне в домашнем сиреневом байковом халатике. На кухонном столе чернел ее кожаный кошелек, светилась медью мелочь.
- Не хватает. Не хватает дожить до аванса, - всхлипнула Наталья на мой растерянный взгляд. Воспитанная в интернате после смерти матери, не избалованная мужем большими деньгами, она редко показывала слезы. На этот раз жизнь достала, и мне стало не по душе, хоть в петлю лезь.
- Потерпи месяц. Кайтуков обещал шабашку. Без северных надбавок нет смысла куда-то устраиваться работать постоянно, -  «северных десять надбавок» лишила меня Наталья Хабарова, главный геолог Шмидтовской геологоразведочной экспедии.  Не пожелала отпустить меня работать в газету. Уехал с Мыса Шмидта самовольно. В редакцию районной газеты «Заря Севера» на Палатке пришла моя трудовая с «тридцать третьей статьей».  И где бы теперь я не работал, получал ровно половину от «северянина». Но я  не могу бросить  ремесло  литератора.

Соболюха растянулся на всю кухню и горячей пастью зверя, часто дыхая, лыкал розовым языком.
- Займу денег, - прикорнула Наталья к Соболю, погладила пса по загривку. – Один мужик только меня и понимает, - вздохнула она. – Да Чомбо любит преданно, - кивнула на черного кота, подсевшего на передние лапки на подоконнике кухонного окна.
- Три мужика в доме, а толку с вас никакого. Э-эх! – Заломила Наталья дугой руки над головой и хрустнула сцепленными пальцами.
- И я была девочкой юной, сама не припомню когда! Я дочь молодого драгуна, и этим родством я горда!
Голоса у Натальи нет. В застолье она молчит. Скороговоркой песенка получилось забавно.
- А ты, корнет проклятый, так бы убила… Лучше бы ты не возвращался. Остался бы на Палатке в своей газете. И я бы уже тебя за это время забыла.
- Ты серьезно?
- Вполне…

Такой Наталью я не знал. Замуж она вышла за меня без любви и не скрыла этого. Верилось, дети появятся – полюбит. И шептала ночами: любит… Но наступал день и я видел, что жёнка моя как бы за стекло уходит и не слышит меня. Угроза жить в постоянной нужде отравляла ей жизнь, и без того мало радостную с таким мужем.
 - «Я выходила замуж за хорошего человека, а не за писателя», - вроде как в шутку сердилась Наталья иногда. Муж - «бессеребренник» ей не нужен. Но в одночасье не изменишься. Бросить занятия литературой и идти заколачивать деньги Наталья тоже не требовала. А по чем фунт лиха в моем писательском ремесле, я уже испытал, работая корреспондентом в районной газете в Хасынском районе в Палатке. И это только начало. Впереди долгие годы ученичества и писательским ремеслом хлеба не добыть. Прав был Шалимов: «нужда задавит».

Промзона, где ремонтные мастерские и новая котельная, находилась через дорогу за высоким забором, напротив клуба «Геолог». Конец улицы Коммунистической. Улица эта главная в поселке. И тянется она с востока на запад на целую версту. Здесь, возле клуба «Геолог», перекресток с окружной дорогой вокруг поселка. За перекрестком гаражи экспедиции. Далее стоят старые жилые бараки вдоль самого берега до «Пивзавода». В поселке два ресторана «Северный» и «Солнечный». Вечернее кафе «Светлана» - в рабочее время - «столовая».
Наталья ушла на работу, увела трехгодовалую Анюту в садик. Старшая дочь Александра ходит в третий класс во вторую смену и еще спит. Бессонная ночь на берегу Индигирки, утренние слезы Натальи подстегнули сходить и посмотреть обещанную шабашку. Центральные ворота Промзоны на соседней улице. «Медпункт» ремонтников построен крыльцом на улицу Коммунистическую, рядом - калитка в промзону.
За высотным бульдозерным боксом широкая проезжая пустошь. Грязи – не пройти без сапог. Приземистая кузница рядом с новой котельной в дальнем углу территории. Кузнецов я знаю и люблю давно. Дядя Миша Самийло с десяток тракторных клапанов отковал для меня под ножи. Нож в хозяйстве полевика геолога первый помошник. Наждачный круг в кузнице добрый и заготовка обдиралась на наждаке мигом. Старый кузнец ковал лезвите ножа из тракторного клапана идеально. В ходу практичные якутские ножи с заточкой под руку.
Дядя Миша умер, но его подсобник в кузнице Серега Вяткин обучился в доброго мастера. Прежде чем идти к кузнецу на чай, осмотрел новую котельную за кузницей. Котлован под «зольную яму» рядом с кузницей на ее задворках. Май завершается и солнце горячее в затишке. Черная от угля земля грязью чавкает под резиновыми сапогами. Квадрат под будущий котлован уже сдирал ковшом трактор «Белорусь». Яма четыре на четыре метра - на ковш в глубину уже выбрана. После обеда решил идти к начальнику СМУ Валере Кайтукову. Наталья неоднократно просила подвезти к теплице угля. Рядом с кузницей заглушен оранжевый «Кировец» с широким ковшом впереди.
Серега Вяткин кучеряв так, будто только что бигуди снял и не распушил еще локоны. Широкий в плечах, как бульдозерный отвал. Кузница – берлога, а кузнец точно шатун медведь. В кирзачах, в черной одежде, руки в мазуте и копоти. Зарычит - испугаешься. Обнимет кольцом медвежатых рук в приливе нежности – дух испустишь от треска в костях и боли. Водитель «Кировца» «боцман» Володя Козлов, флотский парень, душа нараспашку. С Володей тоже хорошо знаком, живет он неподалеку в новом двухэтажном деревянном доме. Володька ходит вечно в тельняшке, волосом рыжий, усики пшеничные до золотистости. Кузнец и Володька – кореша, рыбаки. Летом к поселковому берегу Индигирки около сотни моторных лодок пришвартованы, каждая возле своего сарая или вагончика на берегу. У кузнеца своего лодочного сарая нет, корешит с Володькой Козловым. Белыми ночами лодочные сарайчики воль берега Индигирки на полверсты – пчелиными ульями гудят. Лодки мотаются по реке. Жизнь кипит. Большинство мужиков лодочников и домой часто не уходят, досыпают в лодочных сарайках. Утром – производство ждет. Поселок большой, народу густо, но редко днем праздно шатающегося встретишь. В мастерских работает народ оседлый, экспедиционный. Все знаемы по работе в полевых партиях.
- Володь, угля подвезем к теплице? – жена Наталья напомнила утром, что угля не хватит до теплых ночей.
Дело не хитрое. Возле котельной много кускового угля. Если нагрузить полный ковш, пожалуй, хватит топить печь в теплице и до конца июня, пока в том нужда отпадет.
К сапогам Сереги Вяткина жмется старая ****, серая от грязи и пыли. Сколько помню кузницу, кажется, еще и при дяде Мише Самийло эта **** здесь жила. Соболюха дыбком подскочил от дверей кузницы к суке. В кузне тихо. Я прошипел: «нельзя». Мужики моего шипения недослышали, но Соболюха, приученый к шипению, а не к словам, команду послушно исполнил, сник и виновато отошел к деревянному кряжу с наковальней, остался стоять там.
- Подгоню к углю – грузи. Я тебе не помошник – спина болит, - согласился флотский Володя.

Кузнец Серега Вяткин добрый мужик и молчун.
- Ножи еще делаешь? – спросил Серега Вяткин. - Есть у меня заготовка. Бери.

Первые годы на Индигирке, после женитьбы, в кузнице я часто вечерами пропадал. Ковали с дядей Мишей ножи из разной стали. Обрабатывал их на наждаке, доводил до шлифовки. Жил в многосемейном бараке с Натальей. Кухонные столы у всех в коридоре. Соберутся вечером бабы, каждая у своего стола готовят ужин на электроплитках. Судачат, смеются. Малыши по шаткому полу коридора снуют. После ужина – каждый в своей конуре, время мужиков наступает. Стоят часовыми у своих столов, курят. Я на кухонном столе и мастерил. Ручки для ножей делал из березового капа, наносил выжигателем рисунок, покрывал паркетным лаком. Ножны обшивал оленьим камусом. Добрые ножи получались: лезвие хорошо держали при разделке зверя, не ломались при колке льда. Закаливал дядя Миша Самийло лезвие ножа до пяточки. Спинка ножа вязкая сталью, хрупкости нет и в лезвии. Делает так же и кузнец Серега Вяткин. Порядочный северный таежник заводской охотничий нож в тайгу не возьмет. В любой геологической экспедиции кузнец у работяг и геологов в авторитете.
Отбойным молотком мне приходилось работать. Одну зиму работал геологом на Тане в Верхне - Тарынской геологоразведочной партии. Штольню били, разведка геологическая велась на сурьму. Отбирал «бороздовые» пробы со стенок рассечек отбойным пневматическим молотком, работающим от компрессора на сжатом воздухе. Наконечники быстро тупеют о вечную мерзлоту. Часто приходилось менять на острый. Старые наконечники в кузнице накалялись в горне, молотом до пики оттягивались. С десяток таких «пик» для пневматического отбойного молотка лежали на долгом верстаке из толстого железа. Я взял крайний и стал осматривать.
- Надо? Бери, - предложил кузнец.
- Пяток штук возьму? Понадобятся. Котлован Кайтуков обещает дать.
- Не этот, что за кузницей? – ухмыльнулся Володя флотский.
- Достал меня этот котлован. Каждый вечер приходится брать трактор «Беларусь» с ковшом и гнать сюда, - сердился на Кайтукова Володя Козлов.
– Оттаивает за день на солнце мало. Скребешь его скребешь ковшом. Плотная илистая глина.
За флотским Володей Козловым, кроме «Кировца», закреплен и колесный трактор «Беларусь» с ковшом.
- Будешь помогать – поделюсь, - намекнул я Володе. Чтобы охотнее грыз котлован ковшом.
Володе Козлову известно о моей крепкой дружбе с Брытковым. Знал флотский парень, что и слово мое верное. С другой стороны, Кайтуков обещал мне «два котлована» для меня в нарядах «вырыть». На метр Володя углубит котлован экскаваторным ковшом. Справедливо будет поделиться за его работу. Делил я мысленно «шкуру не убитого медведя».
Сторожа в проходной на воротах Промзоны нет. Ковш угля Володя Козлов вывез с территории без проблем. Помог он и тяжелые куски закидать в ковш. Блажил на больную спину. Но уже знал, что «пятихатку» с котлована будет иметь. Я радовался за Наталью: уголь для теплицы привез. Поработал за «трех мужиков в доме»…
2. «Корнет, проклятый».
Июнь поднялся жаркий. Где-то горела тайга, сизая дымка пропитала воздух. Дыханием ощущалась в дымке паленая сухая трава. Зной одолевал к полудню, от плотика котлована несло древним холодом. Насколько возможно Сашка помог выбрать грунт экскаватором. Но теперь он не помошник: стрела коротковата и ковш дна не достигает.
Рядом с ямой поставили дизельный компрессор на колесной тележке. Володя Козлов заправил бак соляркой, завел дизель. Подсоединили к компрессору шланг и пневматический молоток. Запасных наконечников к перфоратору нет. Серегины «пики» из кузницы оказались к месту и вовремя.
Работал отбойным молотком, кидал совковой лопатой мерзлую глину по восемнадцать часов. За смену иглы тупились о вечную мерзлоту, стачивались до округлой тупости. Серега кузнец покорно и без всякой мзды грел эти наконечники в горне каждый день, оттягивал механическим молотом пики.
Народ уже знал, что я получил вызов в Москву. И каждый старался помочь. Рассказы мои, опубликованные в районной газете, мужикам нравились. Москва, как и золото – слабым духом не дается. Котлован вырыть необходимо за две недели. К этому времени освободился в СМУ механический подъемник «Пионер» со стрелой. Серега кузнец выделил по дружбе квадратную железную бадью с тросом. По лестнице я выбирался из котлована, крутил, напрягая ручку лебедки «Пионера», поднимал тросом бадью, вывёртывал мёрзлые куски глины за бруствер вокруг ямы. В четыре часа  дня от жары валился дома спать. В десять вечера опять заводил дизель компрессора. С трудом верилось в рассказы старых колымских зэков, работавших на шурфовке уже свободными после лагерей, что может выдержать человек восемнадцать часов смену. Теперь знаю: может. В небо посмотреть некогда. Около двенадцати ночи Наталья окликала с края бруствера:
- Корнет, проклятый. Ужинать думаешь? – первое время Наталья звала домой. Живу рядом, за забором промзоны - через дорогу. Последующие ночи жена стала носить еду к моему котловану - будущей зольной яме под котельную.
Соболюхе надоедало шататься вокруг ямы, и он увязался за сворой кобелей: у суки из кузницы открылась течка, и Соболюха потерял верность. **** промзону не покидала, казалось, все кобели поселка теперь дерут и рвут друг друга рядом с кузницей. Досталось и Соболюха от клыков стаи: шрам на всю мордаху до правого глаза кровенит. Пришлось посадить его на цепь возле дома у крыльца, где имелась летняя для него будка. Днем позже Соболя забрал к вертолету Володя Прусаков. За Соболюху душа улеглась, до осени заботы о лайке нет.
Котлован сдал в срок. Кайтуков, как и грозился, закрыл в нарядах «два котлована». Флотский помошник получил обещанную сумму денег. Наталье дал тысячу. И с пачкой пятерок в кармане улетел в Москву. Наивный человек! Институт единственный на всю страну. Конкурс запредельный – тридцать человек на место. Не поступил.  Завалил  «историю партии» доценту Малькову. «Обществоведение и историю» - не понимаю и не знаю. Душа будто покинула бренное тело, а сердцем очень захотелось увидеть отца и маму. Напоследок рискнул сходить к ректору Литературного института Евгению Сидорову.

Евгений Сидоров вальяжно полулежал в кресле и снисходительно наслаждался моим жалким растерянным видом. «Этот не поможет», - понял с первого взгляда. Во время сессии при поступлении - из любопытства я взял в институтской библиотеке небольшую по объему книжку Евгения Сидорова. Ректор – «критик». После текстов Бунина и Евгения Носова сидоровская халтура в текстах так ударила по глазам, что произвольно, не успев и подумать, что творю - я зло швырнул эту книжонку в угол комнаты. А теперь еще и приперся к этому «автору», который на мою беду еще и ректор института. Сидоров пространно рассуждал о дилетантах в литературе, о расплодившихся графоманах, осаждающих Москву, словно тати.
«Зачем пишут? Для чего стремятся в институт? Вот вопрос…»
- Тебе, зачем институт? Далеко от Москвы живешь. Пустая трата денег, - спросил Сидоров и подвел итог своим мыслям.

От Сидорова я вышел с чувством брезгливости к этой ничтожной личности. Помочь, конечно, он мне мог. Но, будучи серой крысой, он уничтожает вокруг себя все живое и талантливое. Стараясь быть объективным, просмотрел еще несколько сидоровских тщедушных книжек. Везде ахинея, тень – на плетень о произведениях мне известных. И едко вонючий русофобский запашок в подтексте.
Спешить с отъездом не пришлось. Деньги кончились. Ждал деньги на билет от отца из Канска. Абитуриенты разъехались. Поступившие студенты – заочники, в означенный день, собрались в аудиториях Литературного института на своих семинарах для знакомства с руководителями. Николай Семенович Евдокимов набирал семинар, позволил мне присутствовать на ознакомительной встрече. Описатель Евдокимов  набрал новую группу  студентов - прозаиков, куда до экзаменов входил и я. Не получилось. Не сдал вступительные экзамены. Николай Семенович очень сожалел и наставлял поступать на следующий год.
- Кому, как не тебе у нас учиться, - вздыхал доцент Евдокимов. – А без образования ничего не получится даже из гения.
Я скромно сидел в актовом зале на семинаре Евдокимова позади всех особняком и наблюдал за происходящим. Не было ни зависти, ни ожесточения в душе. Покой и уверенность владели мной. Я уже понял, что Литературный институт – мой дом. И чувство, какое владело мной на Чукотке – это  всё равно вернусь  на Индигирку. Это чувство  и  похожая уверенность жили во мне и теперь. Терпение. Терпение. Именно это качество необходимо писателю. Виктор Астафьев однажды в узком кругу высказался: « Книги – пишутся "жопой". Терпением болезни. Терпением врагов. Терпением жены. Терпением немощи. Если даже не можешь физически, все равно пиши. Ибо никто за тебя эту работу не сделает. В нашем деле замены нет».
Среди поступивших Слава Дёгтев выделялся скороспелой, мало внятной речью, со слюнкой на губах. Стало интересно посмотреть его тексты. В завершение семинара Николай Семенович представил студентам меня и горько сетовал:
- Вот кто должен с вами учиться.
Славу Дёгтева это задело. В общежитии он пришел ко мне в комнату, принес свою рукопись. Походя читать - я не согласился. Решил, посмотрю после. Разговорились. Дёгтев работал в Воронеже пожарным бойцом. Рассказал, как пожарные в горящих квартирах шарят в поисках ценных веще и денег, пока тушат пожар. Я не поверил: дикость какая-то.
- И ты, тоже? – переспросил его.
- Случалось. Помог, раз вынести ковёр…
Мне и рукопись его расхотелось читать. Пройдет пару лет, Славу Дёгтева я вспомню, работая пожарным на Сарылахской обогатительной фабрике. Утром по тревоге мы выехали в совхоз «Дружба», который в километре от поселка Усть-Нера. Горел коровник. Рукава с водой тяжелые. Работали по двое, с подстраховкой. Я забрался по лестнице на плоскую крышу коровника. Петька Лапшин подал наконечник с пустым еще без воды рукавом. Я и крикнуть Петьке не успел: «давай воду». Как земляной и гнилой потолок провалился под моей тяжестью в пожарной амуниции. Обрушился в «доменную печь» горящего коровника. Брезентовый рукав без воды натянулся канатом. Я повис над полом в бушующем вокруг пламени. Мгновение – опытный Петька Лапшин выдернул меня обратно на крышу, благо, что рукав с наконечником я цепко держал. После пожара, отдыхая с расчетом, я припомнил рассказы Славы Дёгтева и поделился с ребятами.
- Какой же он после этого писатель? – возмутился Петька. – Мародер! В армии мы мародёров - «псами войны» звали.
Лапшин в армии служил пожарным рядовым бойцом. На Обогатительной фабрике одна пожарная машина. Расчет четыре бойца. Лапшин – начальник караула. Опытный пожарный.
- И тебе нельзя работать пожарным, - подвел Петька Лапшин. – Нас в армии по специальному тесту отбирали. «Героев» не брали пожарными бойцами. Сгоришь и ты когда-нибудь со своим характером - лезти вперед батьки в пекло. Не будь меня сегодня рядом с тобой на крыше коровника, точно бы сгорел в два счета.
Петька Лапшин меня убедил. Не стал я ждать очередного пожара, уволился. Бережет Господь. На Ольчанском перевале не дал погибнуть, в горящем коровнике не позволил сгореть. Значит, нужен Богу, размышлял я, продолжая усидчиво заниматься самообразованием.
Вторую свою поездку в Москву даже и не запомнил. Как сон прошла. Как с аварией на Ольчанском перевале: вышибло из памяти. Но Бог любит Троицу. Дело свое упрямо осваиваю. В «Полярной Звезде» вышла повесть «Чифирок». Софрон Петрович Данилов поторапливает с изданием книги. Патриарх якутских писателей предлагает с первой книгой стучаться в Союз писателей Якутии. Пока он жив. Настаивает. Написал рекомендацию в Союз писателей СССР, отдал её мне на руки.
- Мало мне осталось. Возраст. Успеть бы хоть тебя в люди вывести…
Я сердцем любил Софрона Петровича Данилова, душой принял его произведения. Писатель он был настоящий и честный. Якутский Союз писателей «многочленный», русских только трое. Якутия. Национальная республика. Большинству приехавших в Якутию временно работать, не до русской литературы. Добывают золото, алмазы, работают шоферами на зимниках. Живут одним днем. Для меня Север за пятнадцать лет стал родным домом. Мыслил жить на Индигирке до старости. Не понималась еще «старость» - «венцом всему». Не понималось и не думалось о том, что и отец с мамой не вечные. И что дети обязаны жить рядом с родителями в их старости. Обязаны хоронить их, прибравшихся в родную землю, после земных трудов. Обязаны присматривать за могилками. И в Родительскую субботу поминать их и любить, как живущих рядом. Не понималось. Собственная жизнь виделась устоявшейся, будто в одном нескончаемом дне текущая, как летние белые ночи на Индигирке. Жизнь – бессмертный день.

3. Жизнь – бессмертный день.
Творческий конкурс я одолел и по третьему кругу. Работал я уже охотоведом Оймяконского района.
Может быть, я бы и не поехал, из-за безденежья. Но получил вместе с приглашением на вступительные экзамены коротенькое письмо от Михаила Петровича Лобанова: « Уважаемый Валерий! Приезжайте обязательно. С уважением. Михаил Петрович Лобанов». Будто чувствовал мои сомнения Михаил Петрович, когда отбирал рукописи будущих своих студентов. Нашел время зайти на кафедру заочного отделения, попросил декана Низову Галину Александровну отправить его письмо вместе с приглашением. Галина Александра Низова любила одаренных ребят. И когда я поступал во второй раз и не поступил, жалела меня словно мать родная.
- Наберись мужества. Бейся на следующий год. И мы костьми здесь ляжем, но ты будешь учиться. Именно тебе Литинститут многое даст.
С Михаилом Петровичем Лобановым я не был знаком. Поднял журналы «Наш Современник» за прошлые годы. По оглавлению нашел его статьи о литературе. Отмечал эти статьи и прежде при чтении: дивился их чистоте русского языка, хрустальной прозрачности и глубине мысли. Человек я уже был искушенный Словом. Опытный читатель. Перечитав статьи Михаила Петровича Лобанова, понял: есть, кому доверить мысли и чувства в Литературном институте имени Алексея Максимовича Горького. Ехать в Москву следует. До поездки в Москву оставалось еще пара месяцев. Мой начальник, старший охотовед Оймяконского района Егоров Юрий Георгиевич пообещал:
- Денег я тебе на поездку дам.

Охотоведом работать в Райохотнадзор устроился случайно. Как-то сидим в камералке геологов в кабинете у Михайлова, начальника полевой партии. По случаю Дня геолога выпиваем. У мужиков дорожное настроение – скоро в поле. Говорим о рыбалке на знакомых реках, о медвежьих углах хребта Черского. И конечно, об охоте. Михайлов рассмеялся:
- Мужики, анекдот! Виталька Егоров – геолог нашей партии рассказал. Был однажды с братом охотоведом на весенней охоте. Подстрелил случайно глухаря. А стрелять глухаря запрещено. Юрка, его родной брат – старший охотовед района – на родного брата протокол за глухаря составил, оштрафовал. Как вам нравится?
Много злых слов от охотников - в адрес старшего охотоведа - я наслушался за минувшие пару лет, бывая на весенней охоте на уток. Но встретить его в тайге не довелось. Редко кто робко возражал:
- Справедливый. Честный мужик. Вам только волю дай…
Воли при единственном охотоведе на весь Оймяконский район и так хватало. В Артыке автобаза большая. На «Татрах» забираются шоферы к рыбным озерам, и морским неводом вычерпывают чира целыми кузовами. Зимой на снегоходах бьют лосей и оленей без лицензий и без меры. Старатели берут отгулы: кто в Москву самолетом «в Сандуны попариться» на недельку летит. Кабаки в Усть-Нере вечерами гудят. Деньги пачками старатели подкидывают под потолок ресторана. Пляшут, поют. Клондайк. Кто охотится и рыбачит.
Охотовед Егоров меня заинтересовал. Откладывать не стал, поехал автобусом в поселок Дорожный. Там мост через Индигирку. На краю поселка Аэропорт. Егоров жил с родителями. Отец его работал гидрологом. Мама – финка по происхождению. Семья добропорядочная, объяснили мне местные мужики.
- А Юрка, тот вообще мужик золотой!
- Так уж и золотой, - не поверил.
- Узнаешь его – убедишься: вечный труженик. В одиночку бокс для машины построил, - указали путь к гаражу на берегу Индигирки.
Заробел я что-то от таких оценок. В районном Охотобществе рыбинспектор Семён Винокуров масла в огонь подлил:
-Юра ищет помошника. Желающих много пойти в охотнадзор работать. Да он кого попало, не берет.
Ехал к Егорову с надеждой устроиться работать охотоведом. Слава в поселке у меня тоже скандальная. Но честность мою и враги признают. Справедливость – первейшее качество в человеке, если ты за перо взялся и стал марать бумагу. Размышлял я, достигнув высоченного бокса на одну машину. Стены набраны из бревен стоймя, добрые распашные ворота. Глухая калитка с кованым кольцом. Повернул – открылась. На рабочем месте охотовед. Я ожидал увидеть вездеход ГАЗ –66, который имелся в инспекции. Опешил от пустоты бокса и голой рамы на колесах. Егоров возился со снятым двигателем. Кабина снята с рамы. В боксе продумано все - для удобства работать. Под потолком кран-балка с подвижной электролебедкой. Кран – балка при надобности катается по швеллеру от стены до ворот. И не мудрено, что старший охотовед в одиночку разобрал и снял с рамы все агрегаты и кузов автомобиля. Везде порядок и системность.
Юра мне сразу понравился. Моложе меня на три года. Лицом светлый, голубоглазый фин. Высокий ростом, крепкий телом. Говорит не замысловато и до неожиданности прямо.
- Винокуров подсказал, говоришь.
Работу он не оставил. Сидел над ванной с соляркой и промывал шестеренки. В боксе тепло и светло. На стенах мощные неоновые лампы 500 ватт.
- Помошник нужен, – согласился Егоров. - Машину одному собирать сложно. Ставка охотоведа не занята. Зарплата маленькая. Прибавка от штрафов тоже не ахти какая. Но жить можно, если природу и зверей любишь. Наведу о тебе справки, поговорим. Приезжай завтра к девяти. Двигатель на раму поможешь ставить.
Так я и стал работать охотоведом. За месяц собрали с ним машину. Поставили на раму удобную и легкую будку с печуркой.
- Что за справки ты обо мне наводил, - спросил его, освоившись.
- Положено. В милиции – о судимости. В браконьерах тоже не числишься. Оружие охотоведу положено: наган или пистолет ТТ. В наркологии – может ты псих.
- Ну и как?
- Нормально. Работай.
Однажды я приехал угрюмый на работу.
- Что так?
- Жена. Денег совсем в семье нет.
Управление Охотнадзора Республики в Якутске. Бухгалтерия начисляет и высылает зарплату на сберкнижку. Мне еще зарплата не положена. Вечером прощались, Юра подает деньги.
- Двести рублей. Пока хватит семье. Тоже нет. Но я с родителями живу.
- Жениться не собираешься, - случайно брякнул.
- Рад бы. Да не на ком. Да я и не целовался еще ни разу.
Таким откровением я был потрясен.
- И женщину не знаешь? – осторожно, чтобы не обидеть человека, удивился вслух.
- Не знаю.
Потрясающая откровенность, открытость. Это – доверие. И я рискнул.
- У моей жёнки есть подруга твоих годов. Тоже ни с кем еще не целовалась. Моя проболталась. Девка зрелая. Не прочь с хорошим человеком познакомиться. Но застенчивая, упаси Бог. Познакомить?
-Познакомь…
Отдал Наталье деньги. Перед сном, поделился о непорочности в Егорове.

- Он хоть интересный с виду – твой Егоров?! Наталья за крокодила не пойдет. Девка - красавица.
-Еще какой! Редкий мужик. Не пьет и не курит. Окончил Иркутский сельскохозяйственный институт, факультет охотоведения. Сильный душой мужик.
Наталья Динвай родилась на Индигирке. Егоров тоже коренной потомственный северянин. Моя жёнка горела нетерпением свести молодых людей. С Егоровым я сработался. Восхищался им, после задержания следователя прокуратуры и двух милиционеров на браконьерской охоте. Помогли нам тогда старатели. Самосвал возвращался на участок с прииска, когда мы задержали прокурорский УАЗик в тайге и досматривали. Убить зверя браконьеры еще не успели, но три карабина пришлось им под протокол отдать. Оружие не зарегистрировано и разрешений на карабины нет.

После ледохода в июне мы разделились. Егоров контролировал верховья реки до Оймякона. Моя территория – низовья реки до хребта Черского, до первых порогов на реке. Две моторные лодки. В конце июня сенокос. На каждом прииске подсобное хозяйство. Держат коров ради молока детям в детсады и ясли. На сенокос прииск выделяет людей. Живут они в пойме рек и речек артелями и поодиночке. Косят. Хариуса острогой по ночам бьют на мелководье при факелах. Шалят – постреливают уток. И как водится, оружие нелегальное.
Погода установилась ясная и теплая. Решили с женой её подругу Наталью с Егоровым знакомить. Воскресным днем, на Юриной «казанке» поплыли отдыхать в рыбное место. День провели без напряжения. Женщины «смотринами» остались довольны.
Через пару дней жена с детьми улетела самолетом в отпуск в родной Воронеж. Остался один. Соболюха уже третий сезон в тайге с Володей Прусаковым. Зиму Соболь рядом со мной живет, а весной охотно селится в Прусаковском сарае, из которого когда - то удрал. Соболя любил и не на шутку обижался за его стремление покинуть меня летом.
После отъезда семьи, собрался пожить в палатке на берегу реки в низовьях у Софроновского прижима. Место там рыбное и сенокосчиков с прииска «Юбилейный» много. Хоть рыбу не дам острогой бить. Колька Кукса в отпуск пошел. Согласился на пару дней сплавать порыбачить. На борту моей лодки «казанки» белой краской трафаретная надпись «охотнадзор». Сорок километров до Софроновского прижима сплавлялись без мотора тихо часа три. То там, то там выстрелы. Причаливаемся к берегу, идем – находим. Ружья изымаем под протокол: закрыт сезон для охоты. Десяток нелегальных одностволок отобрали.
- С тобой порыбачишь, - заворчал Колька Кукса.
На Софроне землянка - вырытая в откосе берега, полная рыбаков. Рыба, жаренная в жестяном противне, вся в следах от остроги. Мужики нагло меня оттерли к двери.
Колька был на улице, на шум появился в дверях за моей спиной. В землянке полутьма от одной свечки. Не разберешь, сколько еще человек на нарах. Порвут мужики любого инспектора.
- Ты што ли писатель, - раздался вопрос из темноты. – Это вы с Егоровым ментов нынче повязали? А ну-ка - сели все! Место у стола дайте уважаемым людям.
Зимой при задержании прокурорской машины в охотугодьях старатели подвернулись свидетелями. Молва быстро среди золотодобытчиков прошла.
- Присаживайся начальник к столу. Потолкуем. – Поднялся с нар из темноты пожилой уже видом хмурый человек. По пояс без одежды, от синих рисунков - наколок на теле свободного места нет.
-Виноваты, начальник. Казни.
- Казнить я вас не буду, но остроги и огнетушители с факелами отыму, - нахмурился от такого поворота событий. Протоколы составлять глупо в такой темени; лодка с изъятым оружием у берега без присмотра.
- Иди, Коль к лодке, - попросил. – Я и один здесь справлюсь.
Колька Кукса ушел к лодке с оружием.
- Не боишься, что когда-нибудь тебя за твою борзоту кончат, - подал кто-то из темноты.
- Почему – борзоту? Поступаю справедливо. Сам не шакалю и другим крысятничать в тайге не даю.
- Э-э, браток, - усмехнулся «Синяк» в наколках. – Такие как мы, грешные, тебя не тронут. Мы справедливость и честность в людях ценим. Он о ментах тебе толкуют.
С милицией у нас с Егоровым действительно натянутые отношения. Приходил в кабинет Охотнадзора, просил за своих людей начальник райотдела подполковник Масленников. Прокурор Нечепорук дотошно изучал у нас в кабинете протокол на своего сотрудника, просил дело замять. Егоров жил и работал открыто и чисто, никого не боялся. Он старший охотовед, ему и решать.
- Ничего мы с ними не сделаем, - сказал Егоров, когда остались вдвоем.
- Сделаем. Напишу заметку, и отправлю в московский еженедельник «Неделя». После этого вынуждены будут исключить всех троих из охот общества. К уголовной ответственности, конечно, их не привлечешь, не успели зверя убить.
Так и поступил. Заметка в «Неделе» вышла удивительно скоро. Милиционеров после этой публикации уволили из милиции, следователь прокуратуры перевелся работать в военную прокуратуру в Якутск. Такого эффекта от заметки не ожидал даже Егоров.
- Теперь пойдет охота на волков – на санитаров леса. Обложат флажками – по одному отстреляют: с работы вышибут.
Так и случилось. В Охотуправлении в Якутске мне предложили уйти из системы добровольно. Два года охотоведом всего и работал. Чуть позже вынужден был оставить должность старшего охотоведа Оймяконского района и Егоров. Но это будет потом.

В сотне метров от землянки с сенокосчиками - выше по берегу, мы решили заночевать. Какая уж тут рыбалка. Выспались в палатке и поплыли с Куксой в поселок сдавать изъятое у сенокосчиков оружие. Три остроги и факелы с огнетушителями под солярку я все-таки у рыбаков от землянки забрал. Понятно, новые изготовят. Необъятного – не объять. Совесть успокоил.
В поселке на крыльце дома ждал меня Сережа Казаков. Студент третьего курса Литературного института. Познакомился я с ним в институтском общежитии, когда поступал по второму кругу. Парень сам меня нашел. Интересовался Севером. Пожелал приехать в гости. Дал ему адрес. И вот, приехал.
- Ты бы хоть телеграмму дал. Я мог и неделю дома не появиться, - обрадовался я Сергею.
Двадцать лет студенту, – какие мозги? Какой опыт? Особенно у творческой натуры. Мозгов – нет. Опыта житейского и подавно. Пожил у меня студент пару суток, и понял я, что в мое отсутствие он дом спалит. Плиту включит, забывает выключить. Конфорка от перегрева малиновая от жара плавится. Постельную простынь в первую ночь сигаретой прожег, курил в кровати. Ходит задумчивый, с мутными зрачками – гений парень, не иначе. Писал Сережа Казаков фантастику. Ну что тут скажешь? Решил отправить студента за горный хребет Черского, самолетом в эвенский поселок Мому. В июне вода в Индигирке высокая. Глубины для речных судов хватает. Баржи самоходки поднимаются от поселка речников на Белой Горе к поселку Мома. Грузчики разгружают баржи, бешеные деньги имеют: порта и кранов в Моме нет, все грузы на баржах на мужицком горбу выносятся на пристань в склады. Студент согласился посмотреть, как эвены живут, Мому. Не мешкая, отвез его в аэропорт, сдал на руки Вирусу Черпаку, второму пилоту АН-2. «Вирусом» приятели авиаторы звали Витька за энергетику, за способность кого хочешь завести и до бешенства довести. Витёк Вирус – бард, исполняет свои песни под гитару. Хорошие песни. Наш человек. Студенческий билет у Сережи Казакова солидный: «Союз Писателей СССР» – серебром на корочках оттеснен.
- Писатель? - Вирус повертел студенческий билет. – Поехали…
Приехали мы в аэропорт утречком. Не прошло и часа, мой студент уже летел в АН-2 над горами на восток.
Дома я не задержался. В лодке на берегу палатка, продукты и удочка. Прикупил в магазине у ресторана «Полярного» папирос «Беломору», посидел у костерка на каменной косе с мужиками и отвалил работать к Софроновскому прижиму.
Взял из дому кассетный портативный магнитофон – работает от лодочного аккумулятора, аудикассету с записями музыки Моцарта, трехтомник Александра Сергеевича Пушкина. Расчитывал не появиться в поселке неделю. Музыка Моцарта в потрясающей тишине среди гор, далеким эхом волнами наслаивается и возвращается. Чувство такое, будто эта музыка рождена горами и водной стихией Индигирки. Природная акустика всеохватна и чиста. Нет ни хрипоты, ни визгливости. Каждая нота слышится, каждый звук хрустальный.
На третий день, слышу утром из спального мешка, моторная лодка прет по реке сверху к моему берегу, к устью ручья, где моя палатка. Хариуса в устье ключа всегда много. Коренной берег высокий. Рослые в зелени лиственницы, сухой мшаник. Обзор реки дальний с крутояра. Костер жгу на галечной косе, где рыбачу удочкой хариуса в устье ключа. Под берегом лодка. Красотища и покой для души! Воздух – не надышишься!
Моторная лодка стукнулась дюралевым днищем о гальку. Лодочный мотор затих. Голоса Наташи Динвай и Юры Егорова.
- Спит, наверное, - громко позвал Егоров.
Я выбрался из спального мешка, натянул парусиновые брюки, сунул ноги в болотники и выкосился боком из палатки. Спустился по тропинке к становищу в устье ключа.
Егоров смеется счастливо, открыто. Таким счастливым я его никогда не видел. Они переглянулись с Наташей.
- Две новости привезли, - хитрила Наташа. Обнимая за пояс Егорова, поджимаясь ласково щекой к его груди.
- Одна – хорошая. Другая – плохая. Отгадай.
«Пожениться решили – по лицам видно, - прикидывал я. - А вот «плохая»? Неужели»…
- Студент вернулся? Жениться решили.
Угадал, - смеется счастливо Егоров.
 - Заявление в ЗАГС подали. Студент твой вчера вернулся из Момы, в форточку проник в твою квартиру. Дверной замок изнутри открыл. Ваня Шилов Куксе сказал. А Кукса Колька Наташе. Срочно пришлось плыть до тебя.
Колька Кукса и Наташа Динвай живут в одном доме, соседи через стенку, входные двери рядом. Колькина Райка работает в картооформительском бюро экспедиции вместе с моей женой и Наташей. Тесен мир. Пришлось сматывать палатку, грузиться и плыть в поселок. Натворит студент без меня дел.
Студент мой после Момы изменился. «Гениальность» с облика лица и повадка думать, подперев лоб растопыренными пальцами, испарилась. Полы в квартире вымыты и блестят. Везде порядок и ни пылинки. Даже электроплиту хозяйственным мылом отмыл до натуральной белизны эмали.
- В Моме комары крупнее пчел, - оправдывался студент.
- На какие шиши поедешь назад, в Москву. В июле и мне лететь на экзамены. У самого денег еще нет. Дать мне нечего. Устрою тебя грузчиком на базу комбината «Индигирзолото». Бригадиром там твой коллега Володя Яницкий – тоже литератор, - высказался я раздраженно, прикидываю дальнейшую судьбу студента.
Володя Яницкий приехал на Индигирку в самые морозы в середине декабря. Привез и жену, и шестилетнюю дочку, и даже японский ковер в рулоне. Этот ковер меня больше всего позабавил. Хотя, какое надо иметь представление о Крайнем Севере, чтобы ехать туда на работу в декабре, да еще с семьей?! Знакомые у Яницкого в поселке были. Позвали в свое время безответственно. Приехал. Время прошло, и знакомые уже перебрались в другое место.
Пару суток жил Яницкий в гостинице. Там ему подсказали, дескать, есть такой чудак в поселке, пишет рассказы. Володя купил литр «Вермута» и нашел меня вечером дома. Вино меня покоробило. Так дела не делаются. За бутылку я помогать не стану. Пить вино не решились. Время еще не позднее, пошли с Яницким к Сереге Вяткину кузнецу на квартиру. Серега как-то обмолвился, что домик матери в районе вигровских гаражей пустует под замком. Жить можно, печь исправная. Угля и дров в запасе нет. С женой Натальей мы иногда скандалили, и я порывался в такие часы уйти из дому. Мечтал о норе. Серега Вяткин предложил поселиться в этом домике. Я ходил, смотрел жилье. Дом разделен на два хозяина, на каждой половине кирпичная печка – «пенал» с одним окном в улицу. Но жить можно. Серега Вяткин согласился пустить Володю Яницкого в дом матери. Дал ключ от замка на входной двери.
Повел Яницкого смотреть жилье. На другой день, попросил Володю Козлова выгнать из теплого бокса на мороз «Кировца», навалил в ковш угля, подъехали к пилораме – доверху забил ковш обрезками чурок с комля, досками на растопку. Привез на двор хибары. А морозы будто взбесились. Володя Козлов не хотел и «Кировец» из теплого бокса выгонять. Но слово «помочь человеку» - для северянина закон. И человек человеку помогает в трудный час.
Не минула и неделя, привел Яницкого на склады «Индигирзолото» к начальнику базы Калоше. Сечевой казак с Украины, Калоша Дмитрий Тимофеевич был моим приятелем по казачьим понятиям. Я – сибирский казак. Ко всему прочему Калоша был великий книгочей и боготворил меня за стремление пробиться в Литинститут. Яницкий коротко отработал простым грузчиком. Освоил профессию и Калоша поставил его бригадиром. Володя Яницкий литератор настоящий, но тоже, как и я, «молодой писатель». Публикаций в журналах еще нет. Но в рукописях его было видно, толк из него выйдет в писательском ремесле.
Без лишних слов Яницкий взял моего студента Литинститута в бригаду грузчиков. Лето, основной грузопоток из Магадана, отгрузка на прииски. Заработки высокие.
Лето в Якутии жаркое, дожди редко. Я жил на реке в палатке и усиленно готовился к экзаменам. Читал Пушкина, Лермонтова в который уж раз. Главное написать сочинение.
Незаметно, в кутерьме дел подкатил срок отъезда в Москву. Студент жил в квартире аккуратно, собрался и август грузчиком отработать. За неполный июль он заработал девятьсот рублей грузчиком. Понравилось. В Москве мы должны были с ним встретиться в общежитии.
Юра Егоров дал мне на поездку в Москву семьсот рублей.
- Нет больше, - засмущался. – В августе хотим с Наташей в свадебное путешествие на недельку в Москву слетать. Получу отпускные за три года. В Москве подкину тебе денег при встрече.
День отлета выдался добрый. Прошел регистрацию. Иду в людском потоке пассажиров по летному полю к самолету АН-24. Обернулся на аэропорт, скользнул взглядом по высокому зеленому штакетнику, отделяющему летное поле от аэровокзальной площади. И обмер! «Соболюха мой?! Точно он!» Сидит на задних лапах черным зверем, уткнул мордашку между штакетника и повизгивает, гавкает - зовет меня. С сумкой за плечами побежал от самолета к штакетнику. Соболюха привязан долгой ременной конской подпругой к перекладине забора.
- Соболюха! – присел, расцеловал его в нос. Позволил облизать мне лицо, короткий ежик на голове.
- Соболюха. Друг мой. Где Прусаков?
У забора зеленый геологический вьючный ящик, объемный рюкзак «Ермак» и спальный геологический мешок в чехле.
Из Отдела перевозок вышел на крыльцо Володя Прусаков. Заметил меня в окно из помещения.
- Среди лета в другую партию начальником отряда назначили, - подошел Володя. - Утром прилетели с Соболем вертолетом. Вечером улетаем на Иньяли. Не забыл еще эту реку?.. Домой даже нет возможности заглянуть, - объяснил он свое появление в аэропорту в мой день отлета в Москву. Какое счастье, что их встретил! На удачу! Реку Иньяли я не забыл. Зеленый иней на осоке от первого ночного заморозка. Киевскую студентку Людмилу. Эрику с Мыса Шмидта не забыл…
Север! Люди! Какие, люди! Как хорошо и радостно жить в этом прекрасном мире!..


Войдите, чтобы оценить

Комментировать
Пожаловаться

Напишите свой комментарий

Гость (премодерация)

Войти

Войдите, чтобы добавить фото

Впишите цифры с картинки:

Войти на сайт, чтобы не вводить цифры

Другие публикации в разделе
«Взгляд»

Самое читаемое

Вы рассказали, мы написали

Живая лента

Два человека погибли в ДТП на трассе Красноярск - Ачинск

Гость
00:00, сегодня
А что не написали про Камри, водитель которой - виновник этого ДТП?

Мужское одиночество: причины и как его пережить с минимальными душевными переживаниями

Гость
23:17, вчера
Сайты знакомств по сути своей и созданы для мужчин у которых какие-то проблемы. ...

Красноярский бар оштрафовали на 450 тысяч за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений

С решением суда согласен, а владельцев бара почему не посадил . Это же пропаганд...

В Красноярском крае рядовой ушёл в самоволку и до смерти забил инвалида

Дикарь какой-то. Зачем? Ни за что. Это просто мрак. Я бы таким только расстрел д...

В Красноярске жители Академгородка протестуют против установки сотовой вышки

Гостю один вопрос: я представился, можете и связаться. А Вы чего боитесь, скрыва...

В Красноярске участника банды Малиновского будут судить за хулиганство

Не понял - зачем постороннего бить? Это же садизм. Что, других дел нет?

Двое подростков за 15 тысяч хотели совершить диверсию на ж/д в пригороде Ачинска

Я по подобному вопросу в школу обращался. Внучка и её подруга (9 кл) не знали, с...

Риелтора из Минусинска подозревают в обмане наркоманки при продаже квартиры

У меня такое в соседнем подъезде было. В СК написал - ответили: криминала нет У ...

Риелтора из Минусинска подозревают в обмане наркоманки при продаже квартиры

Знаю одного местного жителя, любителя выпить. Так он за ящик водки подписал доку...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Посмотрел биографию Митволя Обе диссертации на пустые темы- шелуха словесная. Пр...

Экс-замначальника полиции краевого Главка Привалихина будут судить за вымогательство взятки

Этот человек имел серьезный допуск к гостайне, и генерал Речицкий в него верил.....

В Красноярске участника банды Малиновского будут судить за хулиганство

Не понял. Избиение ногами - разве это хулиганство? Не правы они.

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

У меня и отец доктор наук, и многих знаю. В отличие от Митволя, у них на лицах и...

Двое подростков за 15 тысяч хотели совершить диверсию на ж/д в пригороде Ачинска

Гость
27.03.2024 18:03
Так и мать родную продадут. Так где школа, это потенциальные предатели-террорист...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Гость
27.03.2024 17:57
Однозначно и вор, и агент ин. разведки и... 

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Жена прокомментировала - Митволь не местный, откуда-то с Запада к нам воровать п...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

На сайте написано: арестованы квартира, нежилое помещение в Москве и 2 автомобил...

В Красноярске мужчина избил чернокожего студента, потому что не понял, о чём он говорил

Я бы нашего за глупость строго наказал. Подумаешь - извинился. А потом на другог...

Пользователи