Не даёт мне Казачка покоя

Добавить в закладки

Удалить из закладок

Войдите, чтобы добавить в закладки

06.07.2019 08:57
0

Читать все комментарии

1394

У каждого человека есть место, которое он считает самым родным. Чаще всего это та малая родина, где он родился и вырос.

Мне, правда, пришлось появиться в далёком от Сибири рыболовецком посёлке Преображение, который расположился в удобной бухте на берегу Тихого океана. Но после демобилизации летом 1954 года отец привёз мать и меня со старшей сестрой на свою историческую родину - в посёлок Казачка Рыбинского района.

С тех пор прошло 65 лет. Давно нет отца, пять лет назад умерла и мама. Сам живу семьёй почти полвека в городе Заозёрном, но память о тех счастливых годах, что провёл в моей Казачке, до сих пор не даёт покоя.

Не было года, чтобы я не побывал в родных до боли местах. Хотя вот уже 17 лет, как никто здесь не живёт. Последних жителей - Веру и Юрия Кошельских - забрали дети в Зеленогорск.

Повторю, тяга к малой родине так велика, что приходит время, и я не нахожу себе места от желания побывать в любимой до сих пор Казачке. А нынче уж и вовсе был повод съездить туда: Кан так разлился, что подтопил дачи и дома Канске, а моя деревня тоже стоит (или всё же - стояла?) на этой реке.

В принципе, по сибирским меркам до Казачки рукой подать. Мне лично нужно проехать 25 километров по асфальту до Малой Камалы, свернуть влево на Черемшанку, которая, по пути, через шесть километров, останется чуть правее, свернуть с гравийного тракта на разбитую дорогу и двигаться потихоньку дальше на первой и второй передаче, объезжая многочисленные ухабы и колдобины.

Через четыре километра - последний поворот, за которым и начиналась моя родная деревня. Сегодня в гущине выросшего сосняка трудно угадать, что здесь ещё каких-то лет сорок назад стояли дома, был барак для работников пилорамы. Потом опять шли жилые дома.

А ближе к Кану - справа на высоком берегу - стоял большой магазин, где продавцом был дядя Ганя Пронский. В 50-60-х годах и даже чуть позже товаров было много, хороших и разных. Даже живя в Заозёрном, мы здесь с женой обязательно что-то покупали. Жил дядя Ганя рядом с магазином по левой стороне дороге.

Чуть дальше, с правой стороны, стояла избушка моей бабушки Акулины. Она с мужем Василием и пятью ребятишками была одной из первых жителей Казачки, появившейся в тайге в 1935 году.

Дед Василий выстроил времянку и начал готовить лес для большого дома, но началась война, и он без вести сгинул в болотах под Мясным Бором во второй ударной армии генерала-предателя Власова. Больше бабушка Акулина замуж не выходила, надеясь, что её Василь всё-таки вернётся с войны.

Рядом стоял дом фронтовика Ильенко. В Казачке его все звали Уце - за то, что часто вставлял в свою речь это слово.

Как настоящий хохол, Ильенко был жадным до неприличия. В ту пору по осени мужики по ночам лучили рыбу. Заранее готовили смольё, складывали его в так называемую железную "козу", которую устанавливали в нос лодки, зажигали, и зарево костра освещало дно реки. Один рыбак грёб веслом, второй стоял впереди с острогой и колол рыбу.

У Ильенко в доме напарника не было, поэтому он звал на подмогу кого-нибудь из казачинских мужиков. После рыбалки начинал очень своеобразно делить улов:

- Уце, лодка моя, острога моя, "коза" моя, поэтому, уце, вот тебе щучка, а всё остальное - моё.

Понятно, что после такого дележа никто больше не хотел рыбачить с таким жадным напарником.

Следом на этой же стороне дороги стоял большой дом Семёна и Татьяны Иртюго. Дядя Семён тоже был очень своеобразным человеком. Когда в Казачке остались лишь три семьи, он почему-то не стал ладить с дядей Юрой Кошельским.

При встрече со мной всегда говорил:

- Ты напиши в газете про Юрку критическую статью. Он, когда был в лесосеке десятником, лес приписывал.

Надо сказать, и дядя Юра тоже отвечал своему обидчику тем же концом по тому же месту:

- Виктор, ты напиши о том, что Семён во время сенокоса совхозное сено ворует.

Но больше всех доставалось от стариков бабушке Тюрихе, которая жила на правом берегу Кана. Стоило ей показаться, как через реку неслись в её адрес страшные ругательства.

До сих пор не пойму, почему не было мира между людьми, которые прожили в Казачке бок о бок много десятков лет. Может быть, надоели друг другу?

Чуть левее и напротив дома Кошельских стояла ещё одна пилорама, а за ней - небольшая изба, в которой жил одинокий Сепп. Честно скажу, не знаю, как оказался этот замкнутый по натуре мужик в Казачке.

Скажу только, что много лет назад, когда после его смерти в этом доме квартировался мой троюродный дядя Миша Решетень, я случайно нашёл в столе красноармейскую книжку Сеппа. Оказалось, на фронте он был пулемётчиком, воевал храбро, о чём свидетельствовали боевые награды - орден Красной Звезды и медаль "За отвагу".

Напротив дома Сеппа стояла изба Леонида и Веры Кобылкиных. Интересно, что тётя Вера была нам в какой-то мере родственницей. Брат бабы Акулины, а мой дед Иван, до войны был женат на ней и даже имел дочь. Но после войны домой не вернулся, остался жить в Риге с женщиной, которую встретил на фронте.

Тётя Вера после этого вышла замуж вторично. Родила двух сыновей - Володю и Юру. Владимир ровесник мне, он окончил во Владивостоке высшее морское училище и служил на разных должностях подводником.

Когда в 2002 году мне удалось побывать в Вилючинске на базе атомных подводных лодок, я решил побывать у друга и земляка в гостях и страшно удивил всю семью своим неожиданным визитом. Владимир в ту пору был в звании капитана первого ранга и отвечал за связь всей флотилии подводных атомоходов.

Надо сказать, Казачка дала стране много уникальных людей. Пусть не все получили высшее образование, но работники были отменные, высококвалифицированные. И это притом, что у нас был один учитель сразу на четыре класса.

Причём Фёдор Яковлевич очень увлекался спиртными напитками. После каждого урока на перемене он выпивал сто граммов водки, а в большую перемену - двести, и у нас начинался урок пения.

Жил Фёдор Яковлевич с семьёй с нами по соседству - в большом бараке на восемь семей. Потом уехал, и на его место прибыла молоденькая учительница.

Лишь много позже мы узнали причину такого необычного поведения своего первого учителя. Оказалось, что в годы войны он служил у немцев. Узнала предателя пожилая женщина, когда тот приехал навестить места своих былых "подвигов". После чего Фёдор повесился.

Но не будем о грустном, ведь жизнь в Казачке, при всех трудностях, было совсем неплохой. Мужики работали в лесу, а женщины дома воспитывали многочисленных детей. Особенно много их было у сосланных в Сибирь немцев.

Мы, пацаны, дружили со всеми, но, каюсь, во время ссор, а порой и драк, иногда обзывали их фашистами. А потом, как ни в чём не бывало, опять играли вместе деревянными игрушками.

Очень весело было в деревне во время праздников. Они продолжались, как правило, весь день до вечера. Взрослые пели, пили и плясали, а мы, детвора, были представлены сами себе, что нас очень радовало.

И хотя мы жили у большой реки, за всю историю Казачки здесь никто не утонул. Наверное, потому, что уже лет в пять все умели плавать, а в первом классе уже переплывали реку туда и обратно.

Раз за лето мы обязательно ходили в поход на Комаровские породы. Иногда находили там оставленные рыболовные крючки и леску, что было очень ценно в те годы.

В лучшие годы, когда в Казачке работала ЦЭС, дающая ток в Таёжный Канского района, где был комбинат, добывающий монацит для первой атомной бомбы в СССР, и леспромхоз от нынешнего Зеленогорска, здесь проживали до двух тысяч жителей.

Потом ЦЭС закрыли, а следом пришла очередь и леспромхоза, где мой отец работал крановщиком. Батю звали на работу в закрытый город, но он отказался. Ещё с десяток лет в окрестностях деревни готовили лес для ОПХ "Солянское", куда перешёл работать отец - тоже крановщиком.

А в 1966 году нам дали квартиру в Солянке. Скажу честно, я сильно этому радовался, а теперь с грустью думаю, что зря. Ведь в Солянке я так и не прижился, хотя друзей у меня здесь было много, да и учился хорошо.

При первой возможности всегда старался уехать в Казачку к бабушке Акулине. Проводил там все каникулы и почти всё лето. А когда вырос, постоянно охотился в родных местах.

Наверное, моя родная деревня могла прожить дольше, чем прожила. Но настали перестроечные времена, в Казачке закрыли магазин, и народ стал спешно разъезжаться из этих благословенных, курортных, я бы сказал, мест. Уехала к сыну Ивану в Красноярск и моя бабушка Акулина.

Вскоре умер дядя Семён Иртюга, затем ушла из жизни его жена. Следом не стало их соседки бабушки Мили. Ещё какое-то время здесь жили несколько старушек из Зеленогорска, куда их привозили на лето дети, а затем моя малая деревня опустела.

Сегодня, 17 лет спустя после отъезда последнего жителя, Казачку не узнать. Заросло высоким тальником место, где стоял наш барак. А ведь кроме него здесь были контора лесоучастка, магазин, пекарня и даже клуб.

На другом берегу речки Казачки в высокой траве уже почти неразличимы руины бывших бараков, а ведь здесь были ещё школа и медпункт. Даже двухэтажное здание ЦЭС трудно рассмотреть в зелени кустарников и деревьев. Да к тому же оно тоже полуразваленное.

Остался в целости и сохранности только дом моего друга из Зеленогорска Петра Иванова. Он иногда с братьями наезжает сюда, чтобы вспомнить молодость и порыбачит по весне в Казачке.

А левый берег Кана в таком заросшем состоянии, что даже трудно поверить, что здесь когда-то жили люди, было шумно и весело. Грустно от этого и очень тоскливо. Слово вычеркнуто навсегда из жизни счастливое детство, юность и даже зрелые годы.

И только Кан нынче по-прежнему несёт свои могучие воды в Енисей. Хочется верить, что когда-нибудь придёт время, и берега этой величавой реки вновь услышат человеческие голоса, детский смех.

Виктор РЕШЕТЕНЬ.

несуществующая деревня Казачка,

Рыбинский район.

Напишите свой комментарий

Гость (премодерация)

Войти

Войдите, чтобы добавить фото

Впишите цифры с картинки:

Войти на сайт, чтобы не вводить цифры