ТЕМА:

ТЕМА:

Сибири - высокую культуру!

774 01.05.2024 18:57

Виктор Астафьев: "Сейчас в России не до жиру, быть бы живу"

"И всё не умолкает во мне война, сотрясая усталую душу,- писал Виктор Петрович.- Багровый свет пробивается сквозь немую толпу времени, и, сплющенная, окаменелая, но не утратившая запаха гари и крови, клубится она во мне".

"Для меня, бывшего окопного солдата, День Победы - самый печальный и горький день в году. Уже за несколько дней до праздника мне тревожно, я не могу найти себе места, мне хочется попросить у кого-то прощенья, покаяться перед теми, кто уже сгнил на бескрайних полях России и в чужом зарубежье, молиться Богу, если Он есть, чтоб никогда это больше не повторилось и мои дети и внуки жили бы спокойно, на успокоенной земле, история которой являет собой позор безумия и безответственности перед будущим и прежде всего перед нашими детьми.

Я не могу смотреть телевизор в День Победы. Он забит хвастливой, разряженной толпой каких-то военных парадных кавалеров и краснобаев, обвешанных медалями, и когда среди них провернётся, "для разрядки", инвалид горемыка, показывают документы и кинохронику - слёзы душат меня, и я часто, как и многие окопники, хватившие нужды и горя не только на войне, но и после войны, не могу совладать с собой, плачу и знаю, что во многих семьях дети и внуки уже не пускают к телевизору нашего брата-солдата, боясь его слёз, сердечных спазм и приступов.

Хвастливое, разухабистое действо в День Победы особенно кощунственно выглядит в исполнении наших генералов и маршалов. Им бы встать на колени посреди России, перед нашим народом, выбитым на войне, и просить прощенья за бездарность свою, за холопское исполнение дикой воли главнокомандующего, за браконьерство, учинённое в войну с русским народом.

А вот маршал Белобородов, так и не одолевший уровень начальной школы, хотя и "прошёл академии", и хвастающийся своим батрацким происхождением, со слезами на глазах вещает о том, как одержал "первую победу" под Москвой, освободив город Истру, и как отважные солдаты, по горло в ледяной воде, шли через Истру.

Как же этим можно хвастаться? Дело происходит под Москвой. Кругом деревни с деревянными строениями, телеграфные столбы, сады, леса, хоть обмотками бы связать плоты, да просто за бревно держаться, а у него солдаты идут, да не идут (врёт он, врёт!), гонят их по горло в воде. Его, сукиного сына, надо бы судить за такую "победу", а он маячит в телевизоре, бахвалится, и ведь не от одной тупости бахвалится, он упоён опытом "руководства" войсками.

На Днепре переправы тоже были не подготовлены, тоже на "подручных средствах" отважные солдаты плыли на смерть. И сколько их доплыло?.. Я-то знаю, как и сколько, сам плавал и тонул в Днепре... Вот бы и назвали хоть один раз правдивые цифры, правду бы сказали о том, как товарищ Кирпонос в 1941 году бросил пять армий на юге и как 11-я армия Манштейна (немецкий военачальник, генерал-фельдмаршал) перебила всё, что у нас было в Крыму. Без флота, с отдалённым тылом, оставив на время осаждённый Севастополь, "сбегал" Манштейн и под Керчь и опрокинул в море три армии под "героическим" руководством любимца "отца народов" тов. Мехлиса, Льва Захаровича (советский и военный деятель...).

...Но этого не будет. Будет гром, музыка, умильные обнимания, подстроенные встречи, "неожиданные" открытия героев и героических дел, прекраснодушие будет, лжепредставление на военную тему и такое, что ущипнуть себя снова захочется и спросить: "Да полно! На какой же войне я-то был?!"

Мой близкий друг Иван Гергель, которого, впопыхах драпая, бросили раненного на поле боя товарищи офицеры, ходившие на рекогносцировку, и которого я уж в последний момент выдернул из-под наступающих танков, понимая, впрочем, опытным нюхом, что они по нам стрелять не станут, не до нас им, двух обмоточных солдатиков, потому как по опушке леса стояли сплошь батареи, брошенные нашими "доблестными" артиллеристами. А вдруг да не все расчёты убегли? Вдруг да лупанут под башню подкалиберным из полуторасотки или из стадвадцатидвухмиллиметрового? Так вот, этот бывший солдатик, полтора года провалявшийся в госпитале, однажды при мне в городе Орске, на своей Родине, насмотревшись телевизора, горько заплакал: "Вот, Витька, как люди-то воевали, а мы чё-о-о?.."

Есть и ещё мой однополчанин в городе Темиртау - этот уж меня вынул из поля боя, умница, человек прямой, четыре созыва был секретарём райкома, а сейчас большой руководитель, много читающий, думающий, он спросил с обидой меня, глядя на телеэкран: "Когда, Витя, кончат нас унижать ложью? Когда вы перестанете врать?!"

И в День Победы я хотел задать тот же вопрос: "Когда нас перестанут унижать ложью? Когда наш многострадальный народ, утопивший фашизм в крови, проложивший и устеливший до Берлина путь телами своими, узнает правду о войне?"...

Лишь первый День Победы, будучи после госпиталя в городе Ровно, в какой-то убогой нестроевой части, я встретил с восторгом и радостью. Вся последующая жизнь не располагала к радостям. Год от года День Победы для меня становился всё горше и печальней - постепенно открывалась страшная правда войны. Руководство нашего государства и армии не зря ведь не объявило наши потери во время войны. Они столь огромны и удручающи, что даже при наличии такого огромного, находчивого бюрократического аппарата счесть их невозможно, исказить - это пожалуйста.

Объявлять народу о потерях страшно - сразу сделается совестно себя хвалить и прыгать в праздничном хороводе, брякая разноцветными медальками. Думаю, это - единственная война в истории человечества из пятнадцати тысяч войн, в которой потери в тылу намного превышают потери на фронте. Так сорить своим народом могли только преступники".

* * *

Вопрос Виктору Петровичу:

- А что бы вы пожелали народу нашему?

- Воскресения, воскресения, воскресения. Силы есть, способные это сделать. Не мешал бы впредь сатана и помогал бы Бог, которого мы гневим и гневим, но он иногда обращает к нам свой милосердный лик, прощает нам наши тяжкие грехи, спасает и врачует нас. На это и будем надеяться.

"Литературная газета", 1995 год.

* * *

"Английский писатель Гилберт Кит Честертон (1874-1936) в одной из своих статей заметил, что все победители в больших войнах в конце концов становились побеждёнными. Отечество наше дало наглядный пример этому умозаключению: десятки тысяч пустых сёл (основных поставщиков рядового состава), надлом общества, несколько больных поколений подряд, больных не только физически, но и нравственно, расправа над народом, начавшим прозревать и грозно ворчать, прежде всего над теми, кто побывал "за бугром", увидел воочию, что живём мы и работаем хуже "их", хотя от работы у нас хребет трещит. Я не имею ввиду только тех, кого из плена в плен препроводили, уморили в сталинско-бериевских концлагерях, то есть военный люд. Бедных вдов можно было добить непосильными налогами, уморить голодом, доконать бесправием, сделать крепостными в самом "свободном" государстве.

Двадцать лет никто не вспоминал о нас - фронтовиках, никто не помогал нам, всюду нагло заявляли: "Все воевали - и ничего!". А через двадцать лет вдруг с умилением запели: "Славься!". Медальки отлили, брежневскую "паечку" вырешили, позволили без очереди в больницу ложиться и билет покупать. "Спасибо партии родной - дала по баночке одной!" - самолично я слышал песенку инвалида войны в инвалидном закутке магазина. Он пел про "баночку" вполне серьёзно, ибо и она для его сделалась благом, и любое внимание вбивало инвалидов войны в умилённую слезу, как же, вот вспомнили, вознаградили по заслугам.

Нашим великим партдеятелям и в голову не приходило, что они остатки победителей (страшно подумать, сколько их поумирало сразу после войны, с улиц же через десять лет исчезли инвалиды) превратили в кусочников и крохоборов, на которых рычал, а то и замахивался остервеневший в очередях, всё ещё тупо дожидающийся благ и улучшения жизни народ".

* * *

"Книга памяти" и вообще всякого рода юбилейные издания, статьи - у нас носят казённый характер. Такие вот жестокие стихи окопного землеройки, написанные зимою 42-го года тех "памятных", ни за что бы не печатали и не напечатают:

"Мы на шарике пустом,

Мы на шарике земном.

Под мороженым листом

В землю брошены зерном.

Ах, какой холодный шарик!

Под рубахой ветер шарит,

Снег не греет, смех не греет,

Греет зуд, собачий зуд:

Вши от холода звереют,

Кости мёрзлые грызут..."

* * *

"Ну, вот и добились неизбежного результата: благостно-умильные, юбилейные издания почти никто не читает. И правильно делают люди, добавлю я от себя, очень правильно. Зачем дорогое время понапрасну терять и запудренные мозги ещё больше пудрить, лучше взять с полки книгу классика и сотворить праздник для души.

Я заметил: утомлённые и раздражённые наши читатели, живущие трудной жизнью, в бесконечной и жуткой борьбе с нуждою, быстро утомились и "лагерной" литературой. Навидавшиеся страшного в повседневной жизни, они ещё больше начали тупеть и глохнуть от этой "лавины", и как это случалось уже не раз с усталыми, растерзанными нуждой людьми, читатели наши непременно потянутся к мелодраме, к сусальненько-сексуальному, бездумному.

Читателям непременно захочется сладенького, красивой сказочки, чтобы забыться, уйти от жуткой, давящей действительности. И они получат то, чего жаждут. В искусстве всегда было достаточно угодливо расшаркивающихся "творцов-официантов" - "что изволите?"...

* * *

"Во время празднования 1000-летия Крещения Руси в Новгороде я разговаривал с командиром молодёжного отряда и с новгородскими парнями, занимавшимися собранием и захоронением убитых в Мясном Бору воинов (а там погибло две наших армии). Захоронили за лето пять тысяч трупов, укладывая по четыре скелета в одну домовину (сюжет с захоронением этих костей показывали по Центральному телевидению). Так вот, командир отряда сказал, что ежели убирать трупы такими темпами - только в Мясном бору хватит работы ещё на двадцать лет!

Нет, не только порохом пропах этот день...

Братья мои! Бойцы самой Великой и самой страшной войны! Наденьте чистые рубахи, не пейте горькую до потери человеческого облика в этот и без того скорбный день, повспоминайте, помолитесь, кто ещё не разучился молиться, не разучился уважать себя и тех, кто спит вечным сном в земле или неприютно, сиротски валяется по лесам и болотам нашей необъятной родины, с большим опозданием, с позором, со стоном вспомнившей о таких утраченных, святых словах, как милосердие и любовь к ближнему своему.

Я призываю своих братьев по окопам, невзирая на ранги, не кривляться в горький День Победы на площадях, не петь "бравых" песен - всё это давно выглядит кощунственно, а пойти и помолиться за души убиенных на поле брани братьев своих".

Из книги В. П. Астафьева "Писатель в окопах: война глазами солдата". Издательство "Родина".

* * *

Виктора Петровича обвиняли... в отсутствии патриотизма, в клевете на русский народ... Вырывали строчки из сказанных сгоряча фраз, переиначивали его слова, перетолковывали на свой лад. Он же хотел единственного - чтобы общество знало всю правду о войне, а не только официально разрешённую.

Для Астафьева самое страшное на войне - привычка к смерти. Когда смерть становится повседневной, обыденной, и уже не вызывает никаких эмоций, когда можно сидеть и без отвращения есть на замёрзшем трупе противника.

Страшные потрясения юного Астафьева, продолжающие тревожить память его и пожилого,- когда при отступлении от Житомира по отступающим, уже убитым, разбитым, шли наши танки, машины, транспортёры:

"...В шоссе, в жидкой грязи трупы, раскатанные в фанеру, только кое-где белые косточки вылезут, и зубы... Танки идут, гусеницы наматывают, шинелёнку, кишки, вот такое эстетическое зрелище".

Самое тяжёлое и трагическое в воинской биографии Астафьева - это форсирование Днепра осенью 1943 года. В воду, без подготовки, без передышки, развивая недавний успех на Курской дуге, солдаты прыгали голыми, несли узелки с одеждой и винтовки над головой. Переплавлялись без специальных плавучих средств, кто как может.

На том участке, где плыл Астафьев, из 25 тысяч человек до другого берега добрался только каждый шестой. А таких точек переправы было - десятки. В битве за Днепр советские войска потеряли около 300 тысяч солдат:

"Большинство потонуло бессмысленно, из-за бездарной подготовки, так ни разу и не выстрелив".

На Днепровском плацдарме Астафьеву повредило глаз и серьёзно контузило:

"Пакостно... ранило в лицо. Мелкими осколками кассетной бомбы, или батальонной мины и крошевом камней... повредило глаз, раскровенило губы, лоб, ребята боялись - до медсанбата не доплавят,- рассказывал он впоследствии".

В районе польского города Дукла Астафьев получил тяжёлое сквозное пулевое ранение левого предплечья с повреждением кости:

"Когда ранят - по всему телу идёт гулкий удар, откроется кровь, сильно-сильно зазвенит в голове и затошнит, и вялость пойдёт, будто в лампе догорает керосин, и жёлтенький, едва теплящийся свет заколеблется и замрёт над тобой так, что дышать сделается боязно и всего пронзит страхом. И если от удара заорал, то, увидев кровь,- оглох от собственного голоса и звона, ужался в себе, приник к земле, боясь погасить этот исходный свет, этот колеблющийся проблеск жизни".

В действующей армии солдат пробыл до сентября 1944 года, выбыв из неё по тяжёлому ранению, о котором говорилось выше, но продолжая мыкаться по нестроевым частям, выполняя обязанности то почтальона, то конвоира вплоть до конца 1945 года.

* * *

Почти каждой семьи коснулась война своим смертельным крылом. Были трагические потери и в семье Астафьевых.

24 сентября 1942 года под Сталинградом погиб дядя - родной брат отца Иван, до войны - рубщик на лесобирже Игарского лесокомбината. Как передовика производства в мирное время его портрет был помещён на городскую Доску почёта, а сам юноша направлен на учёбу в Ачинский сельхозтехникум. В войну Иван Астафьев был телефонистом или разведчиком, достоверные данные об этом не сохранились.

Не знал Виктор Петрович и место его гибели, уточнив судьбу дядьки только спустя десятилетия после окончания войны. Помог ему в этом волгоградский писатель, что интересно, родившийся в Игарке Борис Екимов (прототип образа Ивана в повести "Последний поклон").

Ещё один дядька писателя - Василий, всего лишь на десять лет старше Виктора - при его рождении стал крёстным отцом. Балагур, весельчак, любимец женщин, прозванный за неуёмный характер Сорокой, он был всех ближе Виктору в юношеские годы. Его в феврале 1942 года провожал Виктор на фронт из Красноярска.

Василий, хитростью обойдя военную цензуру, дал Виктору знать, что, дескать, воюет танкистом с ним рядом, на Украине. На Лютежском плацдарме под Киевом был тяжело ранен, направлен в госпиталь, но в пути был обозначен как без вести пропавший. Виктор, как сам впоследствии признаётся, придумал встречу с ним, уже мёртвым, описав её в главе романа "Последний поклон". На самом деле последнее пристанище солдата неизвестно.

Василий - прототип образа Сороки в повести "Последний поклон" - 1991 год. Сын Николай у Василия.

* * *

Корякины - родственники Марии Семёновны, супруги Виктора Петровича, участники Великой Отечественной войны:

Корякин Анатолий Семёнович,23.02.1916 года рождения, селение Чусовского завода Пермского уезда Пермской губернии. Шурин В. П. Астафьева. Чертёжник-конструктор в токарном цехе Чусовского металлургического завода. Сержант. Пропал без вести в ноябре 1941 года. Жена Галина Александровна. Сын Вадим.

Корякин Валериан Семёнович, 1924 года рождения, город Чусовой Уральской области. После окончания школы-семилетки поступил в ФЗУ. Работал электриком на станции Верещагино. Летом 1942 был призван на фронт. Рядовой. Пропал без вести в январе 1944 года. Прототип образа брата жены в повести "Весёлый солдат".

Корякин Сергей Семёнович, 13.05.1914 года рождения, селение Чусовского завода Пермского уезда Пермской губернии. Шурин В. П. Астафьева. Оперуполномоченный особого отдела МВД в действующей армии Западного фронта, начальник отделения военнопленных, лесничий, начальник отдела снабжения. Прототип образа старшего брата жены в повести "Весёлый солдат". Умер 25.08.1986 года.

Корякина Калерия Семёновна (в замужестве Хорошунова), 12.06.1918 года рождения, селение Чусовского завода Пермского уезда Пермской губернии. Свояченица В. П. Астафьева. Бухгалтер, диктор Чусовского радио. В 1943 ушла добровольцем на фронт. Работала в армейской военной цензуре, вместе с частью дошла до Германии. Умерла в возрасте 27 лет после родов. Прототип образа Калерии в повести "Весёлый солдат".

Муж Калерии Семёновны - Пётр Миронович Хорошунов, сотрудник СМЕРШа, после похорон жены уехал в Японию продолжать войну. Прототип образов капитана в повести "Весёлый солдат" и подполковника Владимира Фёдоровича Мукомолова в рассказе "Пролётный гусь".

И, наконец, Корякина Мария Семёновна (в замужестве Астафьева), 22.08.1920 года рождения, селение Чусовского завода Пермского уезда Пермской губернии. Училась в механико-металлургическом техникуме в городе Лысьва, прошла курсы в Свердловском институте усовершенствования. Работала лаборантом на Чусовском металлургическом заводе, регистратором в поликлинике, заведовала медканцелярией в эвакогоспитале 2569. В 1943-1945 годах служила при управлении НКГБ в частях Северо-Западного фронта, Первого Украинского, Закарпатского, Второго Белорусского. В селе Станиславчик Винницкой области 26 октября 1945 года вступила в законный брак с В. П. Астафьевым. Ветеран Великой Отечественной. Член Союза писателей СССР (1978), член Союза писателей России (1991). Автор 14 книг. Почётный гражданин Чусовского района. Прототип образов Жени Белоусовой (Женяры) в повестях "Так хочется жить" (1995), "Обертон" (1996), Марии в "Весёлом солдате" и других. Посвящён супруге рассказ В. П. Астафьева "Руки жены". Умерла 16.11.2011 года в Красноярске, похоронена в Овсянке.

* * *

Из интервью В. П. Астафьев читателям:

"...Сам я, задумавшись, во что святое верить, часто обращаюсь к книгам Гоголя, Достоевского, зная, что Гоголь и Достоевский часто обращались, в свою очередь к Священному писанию, древним летописям, народному фольклору... Уверен, нам сейчас в России не до жиру, быть бы живу. Весь трагизм положения, в котором очутилось общество, неясен в полной мере даже лучшим умам.

Ясно одно: нас ждут большие потрясения. Ждать, сложа руки - это негоже. Нужно всем миром браться за работу, кто может руками, кто лучше может головой - головой работать. Дремлющий разум... вот беда какая всеобщая.

...Честные люди пусть честно работают, а праздные и болтливые люди пускай не мешают работающим. Это к вопросу: что нам делать?"

Подготовила

Галина ЧЕРНОВА.

Сосновоборск.