На Север с "Циркулем", карандашом и тетрадью

В статье "За мечтами, за туманом и за запахом тайги", опубликованной в Красноярском рабочем" 9 июня 2023 года, я рассказал о путешествии В. В. Коневского на Нижнюю Тунгуску и острова Карского моря.

На этот раз речь пойдёт о дневнике, который Владимир Вячеславович вёл в июле - августе 1933 года, участвуя в экспедиции Сибирского гидрографического управления Северного морского пути под руководством Всеволода Ивановича Воробьёва.

В фондах Енисейского историко-архитектурного музея-заповедника имени А. И. Кытманова хранится тетрадь "Дневник пути: река Енисей, остров Диксон, Карское море, устье Пясины, берег Харитона Лаптева, мыс Медвежий, мыс Маяк. 1933 год". Большинство записей сделаны карандашом и с трудом поддаются расшифровке.

Автором этих путевых очерков был Владимир Вячеславович Коневский (Каневский). Попав из Нижнего Новгорода в енисейскую ссылку за участие в дружине скаутов "Арго", в 1929-1934 годах он работал добровольным помощником Енисейского музея. В годы Енисейской ссылки В. В. Коневский принял участие в научных экспедициях на Большой Пит (1929), Нижнюю Тунгуску (1932) и острова Карского моря (1933).

В 1933 году с целью экономического освоения Северного морского пути Сибирское гидрографическое управление (СИБГУ ГУСМП, бывшее Убекосибирь) организовало экспедиции по исследованию Карского моря и устьев сибирских рек. Весь судовой и личный состав СИБГУ размещался на главной базе в Омске (управление, склады, мастерские) и зимовочной базе в Енисейске (основной пункт зимовки флота СИБГУ, судоремонтные мастерские и склады).

Работы велись в трёх основных районах - Карском, Енисейском и Обском. Выполнение обширных планов обеспечивали гидрографические суда "Циркуль", "Фарватер", "Хронометр", "Штурман", "Штатив", "Широта", лихтеры N 1, 2, 3, 4, баржи N 5 и 6, моторные катера "Цапфа" и "Пент".

Личный состав включал партии астрономов, топографов, гидрографов, строителей. Топопартии располагали гребными шлюпками и плоскодонными лодками-тоболками.

В. В. Коневский был принят в отряд, направлявшийся в северо-восточную часть Карского моря и Пясинский залив. Ранее 1933 года на островах, в шхерном районе и на материковом берегу Пясины гидрографические работы не производились. Карский отряд занимался определением астрономических пунктов, топографическими съёмками, судовыми промерами глубин и подводного рельефа, постройками навигационных знаков.

Первая запись в дневнике была сделана на второй день пути - 6 июля 1933 года. Закончив приёмку угля и снабжения, пароходы "Циркуль", "Фарватер", "Широта" с лихтером N 1 и баржами N 5 и 6 отправились из Енисейска ранним утром 5 июля. Состояние ожидания начала поездки отразилось в описании кораблей и ночного города:

"Наконец последняя ночь - Енисей гладкий, блестящий, зеркальный. Над головой бледно-сиреневое небо белой ночи. На западе чёрным крылом залегли ряды грозовых облаков. Тихий пустой бульвар, стрелы белых молчаливых церквей. Где-то тренькает гитара грустненький вальс, отдалённо лают собаки. Тихий Енисейск спит, спит не аллегорически, но по-настоящему, ибо ночь уже ушла за первую половину. На востоке неугасающая заря разгорается ярче и ярче. Наши пароходы как бы задумались в эту ночь о предстоящем им пути, о тысячах километров, холодных ледяных бурях, о ледниках Карского моря. Прощай, тихий Енисейск, надолго прощай".

Автор дневника знакомит читателей с руководителем экспедиции В. И. Воробьёвым:

"Высокая худощавая фигура, тёмно-синий костюм, плотно облегающий тело, морская фуражка с крабом и белым чехлом. Бледное лицо, небольшая чёрная бородка, внимательный взгляд, уверенные движения, фразы и слова. Его нельзя не послушать - приветлив, но твёрд. Это Воробьёв, глава нашей экспедиции".

Именно таким предстаёт В. И. Воробьёв и на фотографиях, опубликованных в книге Б. А. Сергеевского "Гидрографические исследования юговосточной части Карского моря" (Ленинград, 1936 год).

В. В. Коневский разместился на барже N 6, где находились пять начальников топографических партий - М. К. Аликин, А. А. Черепанов, А. М. Поспеев, А. И. Гусев, А. В. Кастерин, пять старшин и рабочие. В кают-компании баржи звучала музыка Чайковского и Шумана в исполнении топографа Черепанова, велись литературные споры о Толстом, Маяковском, Белом.

Вспоминая Нижне-Тунгусскую экспедицию 1932 года, музейный работник отметил:

"Мелькают знакомые мне по прошлому году места - Подкаменная Тунгуска, Лебедь, Бахта, Мирное и т. д. Иногда берестяные конусы остяцких чумов. И снова без конца и края тайга с обоих берегов. Енисей за каждым поворотом открывает новые и новые перспективы, точно разворачивается лента какого-то кинофильма. Мерно работают винты, вспенивая серо-зелёный Енисей. С каждым поворотом винта, с каждым вздохом машины ближе и ближе Карское море".

9 июля, между Курейкой и Туруханском, часам к пяти вечера разыгрался шторм на 5-6 баллов, к одиннадцати вечера волнение достигло 8 баллов. В часы шторма "Енисей был величественен и грозен, а суда экспедиции казались маленькими скорлупками".

Листая страницы, узнаем, что 10 июля караван прошёл Туруханск и Игарку. 11 июля, миновав Дудинку, прибыл в Усть-Порт. Владимир Вячеславович писал заметки ночью при свете незаходящего солнца:

"12 ч. 35 м. ночи - пишу ночью на палубе, мерно шумят волны, холодный резкий ветер. На небе низко над горизонтом - яркое ослепительное солнце".

12 июля путники ощутили близость Ледовитого океана:

"Ветер очень сильный, приблизительно около 8-9 баллов. Деревянный мол, около него две парусных шхуны, несколько моторных катеров. Кроме них стоят на якоре три баржи, один лихтер далеко от берега. "Фарватер", "Широта", баржа и наша знаменитая N 6. Всё это сейчас танцует дикую пляску. Барка наша стонет, скрипит, поёт на разные голоса. Ходить по палубе затруднительно. Стакан чаю вместо того, чтобы попасть ко рту, описывает параболу и проливается на колени, стулья в каюте ползают как пауки. На палубе резкий, холодный ветер, грохот волн, белая пена, брызги. Всё это даёт знать, что мы в преддверии Ледовитого океана".

В Усть-Порту состоялось окончательное распределение личного состава и средств экспедиции по отрядам. "Циркуль", "Фарватер" и два лихтера сформировали Карский отряд, в Енисейский отряд вошли "Широта", "Штурман", баржи N 5 и N 6.

Дневник содержит рассказ о старшине 3-й топографической партии Иоганне Гофмане - австрийце, в прошлом солдате армии императора Франца Иосифа. Вместе с Гофманом и топографом Гусевым Коневский посетил посёлок Крестовый Мыс, находившийся в семи километрах от Усть-Порта.

"Среди безбрежной тундры обветренные кресты - это кладбище посёлка Крестовый мыс. Они колоритны. И так к месту среди этой горизонтальной однообразной тундры. Ни деревца, ни кустика, ни изгороди. Одни кресты. Тишина, рокот волн. Ветер. Ни души - только тундра и кресты. Приходит на память мотив Баркаролы Чайковского - вот эти звуки воплощают всё

Высокий берег спускается к Енисею. На берегу огромных размеров крест восьмиконечный с крышей. Что он видел? Кем поставлен? Свистит, мчится дикая, страшная, беспощадная пурга. Мороз сковывает цепями, холодными неумолимыми объятиями. Моросит мелкий дождь, падает хлопьями снег. Крест стоит, стоит и вынесет всё! Идут годы, он тот же - серый, неизменный и задумчивый".

Встретившись в посёлке с юраками, помощник Енисейского краеведческого музея посвятил несколько страниц дневника жизни хозяев тундры.

"Поют ветер и Енисей свою дикую вольную песнь. Жмутся домики друг к другу. Лают завывающим лаем остяцкие волкоподобные собаки. Гортанный говор, резкие восклицания. По склону горы взбирается группа юраков: 3 женщины, 4 мужчины. Яркое красное пятно - одна девушка в красивой яркой красной парке, воротник из белого песца. Волосы заплетены в ряд торчащих маленьких косичек. Лицо миловидное. Рядом молодой юрак в пиджаке, сапогах и русской рубахе, на голове кепка. Этот имеет вид уже почти русского.

Поёт ветер свою дикую песню, шумят волны непокорённого белогривого Енисея. Первобытный простор тундры, как море, расстилается кругом. А хозяева этой тундры вкрадчиво ступают по посёлку под волчий лай собак и пропадают в фактории, чтобы за искристо-белый мех песца, за тяжёлого, скользкого, чёрного как бревно осетра получить плитку чая, мешок муки, пёстрый ситец".

Чтобы придать картине художественную выразительность, использовались метафоры: юраки "пропадают в чёрной пасти раскрытой двери маленького домика - фактории", "став "культурными" и оседлыми бедняками, они заградили, закрыли свободную ширь тундры посёлками как Крестовый мыс".

Покинув Усть-Порт 18 июля, прошли Толстый Нос, Караул, Воронцово. 19 июля в районе Ошмарино и Сопочной Карги экспедиция вышла в Карское море.

20 и 22 июля "Циркуль" выполнил ледовые разведки и принёс неутешительные известия: путь на Диксон закрыт льдом. Из-за поздней весны кромка сильного невзломанного льда шла от мыса Лескина поперёк Енисейского залива к северному входному мысу бухты Омулёвой. При этом все бухты восточного берега - Широкая, Варзугина, пролив Крестовский - были забиты сплошным припаем.

Остановка у берега Енисейского залива дала Коневскому возможность ознакомиться с бытом рыбацкого стана юраков:

"На болотной почве пирамидки чумов, обтянутых мешковиной, обрывками брезента. В чуме грязно, дымит костёр, на закопчённом крючке из дерева чайник. Плачет ребёнок в одном из чумов и его плач - как общий аккомпанемент всей безнадёжности и беспросветности тундрового житья. Это не то, что у тунгусов. Там как-то больше бодрости, на лицах больше улыбок. И костры не дымят тлеющим пламенем плавника, а горят, потрескивая смолистым запахом кедровых и лиственных ветвей".

Лодки и стан юраков запечатлены на рисунке, расположенном между строк текста.

В Енисейском заливе внимание путешественника привлёк мыс Шайтанский:

"Слева от нас чёрно-коричневый, точно огромных размеров палец, выдаётся Шайтанский мыс. Вид у него дикий, суровый. Белая пена бурунов колотится у его подошвы. Ветры гуляют по его каменной голой вершине. Безбрежная даль Енисейского залива окутывает его. Волны ритмично покачивают, всё дальше и дальше берег, он уже издалека больше не покажется. Волны большие, ровные, гладкие, широко и вольно перекатываются. Мы растворились в водной дали, кругом море, небо и волны. Мы в море".

24 июля караван судов достиг бухты Широкой. На страницах тетради появляются размышления об арктических туманах и трагических обстоятельствах гибели судна "Руслан":

"К вечеру выглянуло солнце, холодное солнце этих широт. На барже кричат петухи, их крик необычен среди этой обстановки, странен и как-то приятен, слушаешь его с удовольствием. Так же странен и не вяжется с обстановкой плач детей. Вода голубеет, льдин больше и больше. Вдали на горизонте они плывут как корабли. К ночи туман. Белые нити сплетаются, свёртываются, растут. Вот и нет ни острова, ни баржи, ни лихтеров, ни бухты. Одна белая, молочная, светлая муть. Так закрыт белой ровной занавескою покой далёких прибоев. Льды и меланхоличный перезвон судовых колоколов. Холодом пронизывающая сырость. Вот он, туман севера. Вот они пелены смерти.

Среди такой же пелены в свинцовые волны, которые так же колыхались, как сейчас, в зелёно-жёлтую глубину погрузился обледенелый "Руслан". А за бледным непроницаемым саваном тумана метался и бился в стену рвущий, режущий ухо вопль сирены "Красина". Но напрасно он рвал воздух своей сиреной. Напрасно на мостике внимательные глаза сверлили биноклем белую даль. Завеса тумана - завеса смерти - была непроницаема.

И сомкнулись прикрытые ей свинцовые холодные волны над обледенелым "Русланом", и не выдала тайны молочно-белая пелена завесы смерти. В одно целое сошлось всё, нет ничего, нет мира. Только влажная палуба, холодная сырость и белые молочные стены".

25-26 июля ледовую разведку Карского моря осуществлял гидросамолёт Н-2, пилотируемый полярным лётчиком А. Д. Алексеевым.

27 июля В. В. Коневский записал впечатления о прогулке по тундре:

"Наши суда, пришвартовавшиеся у кромки льда, кажутся утомлёнными путниками, отдыхающими в пути. Я иду в первый раз в жизни в тундру. Блестящий, твёрдый, рассечённый трещинами лёд звенит и хрустит под ногами. Скоро кончается небольшой подъём, и я в тундре. Почва вязкая, мокрая, идти по ней чрезвычайно трудно. Ноги точно кто задерживает.

Лёд, пароходы, лихтера остались позади. Кругом меня раскинулась вдаль и вширь серо-жёлтая, бурая равнина. Она иногда переходит в холмообразные возвышенности, порой её пересекают овражки с ручьями на дне их. Но сама она остаётся неизменной и вечно однообразной. Ни малейшего намёка на кустик, деревцо.

Близ Усть-Порта встречается ещё карликовая берёза, сланцевая ива. Здесь же нет ничего. Ровно и голо, как колено. Покров преимущественно моховой, травянистый. Тишина царит вокруг. Слышно, как пульсирует кровь. Как будто всё умерло или же вообще никогда ничего не жило, не существовало здесь.

Иду и жадно вглядываюсь. Так вот красива тундра. Воображение рисует зимние картины. Безгранично, беспрепятственно гуляющий ветер. Дикие, необузданные вихри и вьюги. Молчание несколько подавляет. Хочется жизни, звуков. Пробую петь. Голос как-то глухо разносится, точно совершенно не имеет никакого резонанса.

Но здесь не так мёртво, как показалось сначала. Чьи-то следы на иле ручья. Какая малюсенькая серо-белая пичуга порхает передо мной. И на горке вижу песцовую ловушку. Знать, даже имеются и люди. Поднимаюсь на возвышенность. Там далеко, где берег делает излучину, что-то дымится. Посмотришь более пристально, видишь маленькие избушки - рыбачьи. Живут люди (!) - Чем? Как живут? - вопрос. Но живут.

Возвращаюсь к пароходам. Их чёрные силуэты у белых льдин резки, ярки и чётки. Люди, копошащиеся на льду, голоса, иногда мычанье коров создают необычную картину. Наверное, на этих пустынных берегах первый раз такая оживлённая и такая солидная компания - два парохода с двумя лихтерами".

Ожидание вскрытия Енисейского залива затянулось до 3 августа.

"Необычной была жизнь у пустынного берега тундры, вернее, у полукилометровой ледяной кромки, отделяющей от основного берега. Ходили по тундре, охотились. Партия строителей строила знак. Люди муравьями копошились на снегу. Пароходы дымили, на лихтерах завывали собаки и мычали коровы. Все вместе - и пароходы, и коровы, собаки, люди и лихтеры ждали, упорно ждали продвижения вперёд, ждали и нервничали каждый по-своему. Один лёд был невозмутим. Он спокойно сжимал нас своими цепкими белыми челюстями и непоколебимо преграждал нам дорогу вперёд.

Наконец однажды мы развели пары и, просвистев 3 раза прощание пустынному берегу, пошли... но не вперёд, а назад. Нашу партию высадили на Крестовском острове. Это была наша первая работа. Затем нас сняли и 9 августа мы прибыли на остров Диксон".

"Путь до Диксона навсегда останется у меня в памяти,- писал В. В. Коневский.- Голубой простор неба незаметно сливался с зеленовато-голубым морем. Кругом льдины. И вот это-то сочетание белого, голубого и зелёного создавало изумительные контрасты Белые искрящиеся льдины сверкают на закате. Это поразительно красиво.

Но кое-кому не до любований. На мостике две фигуры - Демидов и Воробьёв. Они внимательно смотрят в бинокли. "Циркуль" идёт осторожно, ощупывая каждый шаг, обходя льдины и выискивая путь. Очень часто под дном "Циркуля" раздаётся толчок. "Циркуль" вздрагивает всем корпусом, с шуршанием и громом разрушая льдину. Тогда быстро поворачиваются фигуры на мостике и тревожно смотрят на ползущий позади на буксире лихтер. Им не до любований природой - "Циркулю", капитану Воробьёву и лихтеру - для них это трудный путь и даже несколько рискованный".

Прибытие на Диксон Владимир воспринял со свойственной ему эмоциональностью: "Вот и я стою наконец на почве острова Диксона. Вспоминается, как я стремился сюда, как хотелось увидеть самому этот остров".

Дневник повествует о Бегичеве, Натальченко, радиостанции, норвежской могиле, городке ездовых собак.

"О Диксоне много можно писать, но приходится экономить бумагу. Что удивительнее всего - это чистые детские голоса, звенящие колокольчиками в свежем воздухе. Да, дети здесь есть, дети - это настоящая победа человека над Севером. Дети здесь рождаются даже, зимуют великолепно, жизнь Диксона на полном ходу. Держись, старина Север, держись - воля и энергия человека сломят тебя".

С 13 августа топографы приступили к работам на Каменных островах, расположенных в Пясинском заливе Карского моря. Ниже публикуется отрывок о высадке 2-й топографической партии с судна "Циркуль" на берег Западного Каменного острова:

"С Диксона ушли 12 августа. Вечер серый, мутный, слегка туманный. Вышли из бухты, море мерно колышется, как дыхание спящего, и на тёмной поверхности так же мерно колышутся льдины. У черты горизонта дымит уходящий "Фарватер". Скоро скрылся Диксон. Ночь светлая, но всё-таки ночь, холодно на палубе.

Долго шли морем. Водная ширь и небо сливались в одно целое. Картина очень своеобразная. Красивая. Небо уже сумрачно по-ночному. На западе тёмная, на востоке яркая алая полоса. Воздух наполнился какой-то голубоватой опаловой дымкой. Безграничное бескрайнее пространство моря, узкая полоска горизонта и то же море (небо) над головой.

Среди этой водной глади затерялся точкой наш "Циркуль". Пенит волны, а они тоже изумительны по своей красоте, зелёные с яркой белой жемчужной пеной. И, мерно содрогаясь корпусом, движется вперёд и вперёд. Изредка из воды выглянет любопытная нерпа или, буровя воду, проплывёт морской заяц, и снова водная пустыня.

Разметки на Лоте Томсенена (измеритель водных глубин) около 1-2 ночи понизились снова. Льды. Сначала отдельные небольшие льдинки, затем настоящие айсберги. Потом ледяные поля. Стало сразу холоднее. Ход тише, тише. Едем, ползём, затем встали. Пошли почти. То и дело удары льда по бортам, или характерный режущий звук форштевня по льдинам...

Демидов пристально смотрит вдаль, Дубровин безнадёжно машет рукой: "Не пройдём!" - "Два румба влево. Один румб вправо. Так держать". Лавируем. Может, и пробьёмся. Разводы, чистая вода, ход быстрей, так - льды слева, едва движемся. Так карабкались до 6.30. В 6.35 чистая вода и на горизонте чёрточка земли. Приближаемся к нашей резиденции.

Рассвет... туманный, серый... На горизонте ближе и ближе вырисовывается остров. Уже можно различить отлом и размывы берега. Иду в кают-компанию. Темно, свет потушен давно. Мерно рокочет скачущим шумом винт за кормой. Дребезжат стаканы и позвякивает графин. Выпиваю воды.

В дверях Войканд - "Ну, Робинзоны, скоро вылезать". На палубе К. и Воробьёв. На мостике Демидов. Ход тихий. Прямо перед нами серые камни, скалы гранита. Выше тундра, поднимающаяся горой. Серо и холодно.

С грохотом и звоном падает якорь. Спускают шлюпку и нашу несчастную посудину - "тоболку". На берегу чуть заметные точки копошатся. Астроном Карандашев собирает свой лагерь. Ну, всего хорошего, крепкое рукопожатие капитана, и мы отплываем.

Высадились. Раскинули лагерь. "Циркуль" свистнул и исчез чёрной точкой за горизонтом. Кругом нас пустыня. Остров имеет, как выяснилось, 35 км в окружности. По береговой полосе серые гранитные скалы. Они образуют причудливые коридоры, ходы, ущелья, выступают ступенями, имеют внутренние гроты, пещеры. Вид суровый и дикий.

Вылитая тундра. Однообразная, жёлто-зелёная. Она в свою очередь поднимается выше в некоторых местах. Иногда прорезана скалами, сопками. Почва большей частью болотная. Растительность обычная тундровая - чахлая травка да лишайники. Из животных видел ходы полёвок. Редкие следы оленя и, кажется, нет больше никого и ничего.

Близ лагеря нет дров. Приходится ездить за ними на лодке с километр. С утра начали съёмку. Скоро пришлось вернуться из-за резкого холодного ветра и тумана.

На другой день (15 августа) вышли снова, я остался в лагере. Проходит день, постепенно солнце склоняется к горизонту. Жду и не могу дождаться. 10 вечера - нет, 11 - нет. В 1 час иду спать. В 2.30 вышел из палатки и увидел Гладышева (рабочий нашей партии). Утомлённой походкой приближался он к лагерю.- "Где наши?" - "Они пошли другой дорогой. Я напрямки шёл".

Туман холодный, страшно плотный окутывает всё кругом. Плохо заметны очертания предметов, лежащих на 10 шагов от меня. Беру с собой хлеб, консервы, ружьё и иду на поиски. Возможно, что они сильно обессилены. Явно же где-нибудь в стороне от лагеря.

Скоро я совсем растворился в молочной белой пелене тумана. Ничего абсолютно не видишь. Иду как будто ощупью. И в то же время холодно от пронизывающей сырости. Вдруг впереди смутные очертания фигуры человека. Стреляю. Человек поворачивает ко мне. Это Кастерин. Очень усталый вид. В руках кипрегель.- "Лагерь далеко?"... Садится прямо в снег. Подзакусили. Он отправился дальше по указанному направлению.

Иду дальше. Туман стелется как волны, струится, движется. Поднимается ветер. Но ветер страшно холодный. Ствол ружья заледенел, покрылся ледяной корочкой. Солнцем и ветром пробило туман. Оказывается, я взял мало вправо и отошёл порядочно от береговой черты. Возвращаюсь к берегу. Горы кончились. Передо мной широкая равнина, постепенно снижающаяся, а дальше синеет море. Никого впереди, очевидно, разошлись в тумане. Так и есть. Вернувшись в лагерь, всех нашёл".

На этом месте дневниковые записи прерываются. Вероятно, по завершении топосъёмок на Западном и Восточном Каменных островах В. В. Коневский продолжил работу в партии А. В. Кастерина.

2-я топографическая была высажена "Циркулем" в шхерах Минина близ островов Челльмана с заданием идти материком к югу до мыса Рыбного. Остров на юге шхер В. И. Воробьёв назвал по фамилии топографа Кастерина, заснявшего остров.

23 сентября партию Кастерина с большим трудом удалось разыскать среди шхерного лабиринта Плавниковых островов, не нанесённых на карты.

Экспедиция не обошлась без потерь. 20 сентября на обледеневшей палубе "Циркуля" в тяжёлых условиях осеннего шторма был брашпилем убит боцман Никитин. 24 сентября между Диксоном и мысом Скуратова погибли во льдах 3 человека с лихтера Северопуть N 1. 4 октября у Гольчихи при аварии шлюпки из-за штормового берегового прибоя погиб механик "Фарватера" И. К. Турбов.

Вернувшись в Енисейск 20 октября, четыре судна Карского и Енисейского отрядов вместе с лихтерами и баржей N 5 стали на зимовку в устье реки Мельничной у Енисейского затона. Баржа N 6, совершенно негодная из-за ветхости к дальнейшей эксплуатации, была оставлена в Игарском порту.

В Кратком отчёте летних исследовательских работ Енисейского музея за 1929 год упомянуты план и зарисовки тунгусского становища и шаманского чума на реке Большой Пит, выполненные В. В. Коневским. Рисунки в "Дневнике пути" могут служить косвенным подтверждением вероятности существования не найденных плана и зарисовок стойбища питских эвенков.

"Дневник пути" и записи 1929 года об экспедиции на реку Большой Пит показывают, что участие в северных экспедициях служило источником ярких впечатлений и творческого вдохновения В. В. Коневского.

Участники экспедиции, упомянутые в дневнике В. В. Коневского:

1. Алексеев А. Д., полярный лётчик, пилот гидросамолёта СССР Н-2 (Dornier Wal).

2. Аликин М. К., начальник 10-й топографической партии, топограф первого разряда.

3. Войканд И. П., помощник командира гидрографического судна "Широта" (с 18.07 до 28.09 на "Циркуле").

4. Воробьёв В. И., заместитель начальника Сибирского гидрографического управления ГУСМП, начальник экспедиции.

5. Гофман И. А., старшина 3-й топографической партии, бывший солдат Австро-венгерской армии.

6. Гусев А. И., начальник 4-й топографической партии, топограф первого разряда.

7. Демидов Ф. П., командир гидрографического судна "Циркуль".

8. Дубровин В. К., помощник командира гидрографического судна "Циркуль".

9. Карандашев С. Г., начальник 1-й астрономической партии, астроном, магнитолог.

10. Кастерин А. В., начальник 2-й топографической партии, старший топограф.

11. Руденко И. С., старший помощник командира гидрографического судна "Циркуль";

12. Поспеев А. М., начальник 3-й топографической партии, старший топограф.

13. Черепанов А. А., начальник 5-й топографической партии, топограф первого разряда.

14. Шабунин А. И., начальник Карского отряда экспедиции, гидрограф.