ТЕМА:

ТЕМА:

Сибири - высокую культуру!

759 22:42, вчера

Три Баха с Енисея, не считая Моцарта

Красноярский камерный оркестр выступил в Санкт-Петербурге

Пройдя через огонь и воду

"Христофор Теодор Готлиб Лемм родился в 1786 году, в королевстве Саксонском, в городе Хемнице, от бедных музыкантов... На двадцать восьмом году переселился он в Россию. Его выписал большой барин, который сам терпеть не мог музыки, но держал оркестр из чванства. Лемм прожил у него лет семь в качестве капельмейстера и отошёл от него с пустыми руками: барин разорился...

Поклонник Баха и Генделя, знаток своего дела, одарённый живым воображением и той смелостью мысли, которая доступна одному германскому племени, Лемм со временем - кто знает? - стал бы в ряду великих композиторов своей родины, если б жизнь иначе его повела; но не под счастливой звездой он родился!.."

Так описал Иван Тургенев тихого немца Лемма, одного из тысяч иностранцев, волею судьбы попавших в Россию и принёсших нам свою культуру. То были не только вольнонаёмные учителя, но много пленных и ссыльных шведов, немцев, поляков, французов, значительная часть которых оказалась за Уралом, на бескрайних просторах Сибири и Камчатки.

Одним из них был граф Август фон Коцебу, по подозрению в шпионаже сосланный в 1800 году в Курган. За десять лет до того в Берлине и Вене с большим успехом прошла драма Коцебу "Ненависть и раскаяние", которую, по утверждениям немецких исследователей, перед самой кончиной мог видеть Моцарт, а в 1798 году пьесу прославила в Лондоне Сара Сиддонс. Во второй сцене пьесы героиня Эвлалия признаётся в том, что играет сонату Моцарта и поёт арию Паисиелло - то, что было на слуху и в моде того времени.

В сибирской ссылке Коцебу пробыл недолго - там он написал комедию "Лейб-кучер Петра Третьего", которую сумел ловко передать ко двору. Пьеса так понравилась императору Павлу, что он немедленно повелел освободить автора. Через год Коцебу написал воспоминания о ссылке "Самый странный год моей жизни", где своё первое знакомство с диким суровым краем сравнил со сценой из оперы Моцарта:

"Если бы я был склонен шутить, то мог бы сказать: подобно принцу Тамино из "Волшебной флейты", я должен был пройти через огонь и воду, чтобы быть посвящённым в сибирские мистерии, ибо однажды ночью мы достигли горящего леса, леса, который яростно горел по обе стороны узкой дороги... Ярко горящие ели то тут, то там склонялись поперёк тропинки к деревьям на другой стороне, и таким образом мы должны были пройти словно через горящую триумфальную арку".

Замерли даже ангелы

Лишь эти два примера - литературного Лемма и исторического Коцебу,- мгновенно пришедшие в голову, наглядно свидетельствуют о том, что немецкая музыка издавна была в ходу на бескрайних просторах России. Потому, увидев "немецкую" афишу гастролей Красноярского камерного оркестра в Петербурге, я не сомневался в исполнительском мастерстве гастролёров.

Первый из двух петербургских концертов красноярцев состоялся в эстонской кирхе Яани Кирик на улице Декабристов, бывшей Офицерской - и оба топонима, как бывший, так и настоящий, снова отсылают к взаимосвязи пространств, культур и наций, ибо куда как не в сибирские снега веками высылали тех, кто не встраивался в общество.

Шагая по Декабристской, я вспоминал и своих родителей, спецпереселенцев сталинской эры - мой отец отбыл депортацию на узловых станциях Козулька и Чернореченская, где начался его литературный путь, а мама заготавливала и сплавляла лес в таёжной Большой Мурте.

С ними были и другие ссыльные - мой двоюродный брат Николай, которого в детстве пытал о сибирской жизни, обычно уклонялся от ответа, лишь вспоминая о самом закадычном школьном друге, немце из семьи, высланной из Поволжья. Каждое утро брат встречал его приветствием: "Ты мой лучший друг, но если снова начнётся война с немцами - убью тебя первым". Так они и жили, ссыльные дети, в мире, любви и дружбе.

Отец тоже немного рассказывал о Сибири, всё пережитое им вылилось в небольшую повесть "Три рисунка" и эпический роман о ссылке калмыцкого народа "Тринадцать лет, тринадцать дней" - именно таким был депортационный срок "от указа до указа".

Когда я спрашивал напрямую, то отец лишь упоминал, как сильно тосковал по степи и оттого постоянно рисовал весеннее разнотравье, стремясь передать напоённую тюльпанным благоуханием далёкую родину. Вернувшись же, он с благодарностью вспоминал Сибирь:

"От таёжных зимовий вдали

Будит сердце сладкой тревогой

Горсть сибирской земли,

Горсть земли,

Что с собою я взял в дорогу.

Аромат её запахом трав

Напоит моё сердце досыта:

Не забыты огни переправ,

Новостроек костры не забыты.

Не жарки ли в руках зацвели:

Юность машет платочком с порога...

Горсть сибирской земли,

Горсть земли,

Что у сердца

Я нёс в дороге..."

- Есть ли кто-нибудь из Козульки или Мурты? - спросил я, едва войдя в Яани Кирик. Таковые нашлись, и я сразу почувствовал себя среди родных, очень близких мне людей.

Яани Кирик - не только лютеранский молельный дом, но и культурный центр эстонской общины Петербурга. Как везде, в советское время церковь была приспособлена для светских нужд и с годами без ухода разрушилась, а затем усилиями верующих была не только восстановлена, но превращена в прекрасный культурный центр. Потому в зале были эстонцы и немцы, но не только они - пришло много музыкантов и красноярцев, связанных узами с оркестром. Гости ожидали не только музыку, но и - оркестр.

Программа "Три Баха" представляла творчество знаменитого семейства: всеми любимого Иоганна Себастьяна Баха, его сына Карла Филиппа Эммануэля ("Гамбургского Баха") и дальнего родственника Иоганна Людвига ("Мейнингинского Баха"):

И.-С. Бах. Оркестровая сюита N 2 си минор;

И.-Л. Бах. Увертюра-сюита соль мажор;

К.-Ф.-Э. Бах. Концерт для флейты с оркестром ре минор.

Чинно вышли оркестрантки в белых пелеринах поверх чёрных платьев, и концерт начался. Бахову флейтовую сюиту исполняла Ирина Стачинская, приглашённая московская солистка, завораживающая девушка с золотой флейтой, словно бы сошедшая с эллинской фрески - высокая, стройная, чувственная.

"Свивайте венцы из колосьев златых;

Цианы лазурные в них заплетайте;

Сбирайтесь плясать на копрах луговых

И с пеньем благую Цереру встречайте".

(Шиллер)

Оркестровые сюиты Бах написал при дворе принца Леопольда Ангальт-Кётенского, где руководил придворным оркестром и был принуждён сочинять светскую музыку. Потому чувственность флейтистки не казалась неуместной, но наоборот - предельно женственный облик и выверенные с тактом движения рук, открытых плеч, всей её тонкой стройной фигуры словно бы оживляли, вызывали из далёких времён ажурную журчащую, струящуюся музыку барокко.

И под церковными сводами ясно представали образы блестящих дворцовых зал, полных холодного мрамора античных статуй и севрского фарфора хрупких ваз, где утончённые дамы и галантные кавалеры сходились и расходились в куртуазных танцах, то флиртуя меж собою, то напуская важный неприступный вид.

А когда прозвучало короткое скерцо, всем известное как "Бадинерия", то зал был покорён. Зал пал к ногам флейтистки, ибо то было совершенно необыкновенное исполнение.

Ирина Стачинская сыграла не показательную виртуозную пьесу, она не рвала темп стремительной аппликатурой, но совсем напротив - её золотая флейта прозвучала словно раздумчивый сказочный сон, в акцентированной минорной тональности, заворожившей всё вокруг. И даже ангелы под сводами Яани Кирик замерли в немом восхищении.

Особая школа, свой стиль

Очнувшись от взрыва оваций, я вдруг осознал, что замедленное, медиативное скерцо Красноярского камерного оркестра проявило отличительность исполнения баховой сюиты от многих других, слышанных мною за долгие два десятка лет жизни в Нидерландах, где школа барочной флейты признана эталонной.

Я вдруг ясно вспомнил и осознал особенную теплоту и выразительную мягкость исполнения Стачинской "Сарабанды", пропущенные мною из-за того, что, словно загипнотизированный, следил за взмахами волшебной флейты, за филигранной, отточенной позировкой движений исполнительницы. Ирина была сияющим лучом, фокусом внимания, и музыка разливалась вокруг неё осязаемым светом.

Удивление и восхищение необыкновенным скерцо вернуло сознание назад: к игривому "Бурре", чеканному "Менуэту", торжественно-манерному "Менуэту".

- Что это было? Почему такое исполнение? Есть ли в том какой-то особенный замысел? - спросил я после концерта художественного руководителя оркестра Михаила Бенюмова, когда мы сидели с ним на опустевшей сцене Яани Кирик.

Он зажёгся и долго рассказывал о том, как сложилась своя, сибирская школа академической музыки. Музыка там была всегда - принесённая, взлелеянная и выпестованная поколениями ссыльных. Да, это особая школа, свой стиль, тщательно сохраняемый, оберегаемый, без манерности и искусственности.

Подтверждением тому стал флейтовый концерт Карла Фридриха Эммануэля Баха (для краткости именуемого C.P.E.), придворного композитора Фридриха Второго, большого знатока, ценителя и исполнителя на флейте. Никогда прусский король не расставался со своей флейтой, которую именовал "моя принцесса", а флейтовые концерты были включены в ежедневный распорядок королевского двора.

На его самом знаменитом парадном портрете "Концерт для флейты Фридриха Великого в Сан-Суси" король изображён со своею неразлучною флейтой, а за клавесином ему аккомпанирует С.Р.Е., и кто знает, может быть, Старый Фриц исполнял именно концерт, сейчас представленный красноярцами.

Этот флейтовый концерт, довольно редкий,- истинно парадное придворное произведение, выстроенное на виртуозности солирующей флейты, перекликающейся с оркестром.

Перед нами разворачиваются, раскрываются то пасторальные пейзажи средневековой Германии с утреннею зарёю, томным днём, далёким лесным эхом (в Аллегро), то вдумчивые философские размышления о чувствах и мироустройстве (Un poco andante), то придворные бальные картины (в Allegro di molto).

Иоганн Себастьян Бах-отец закончил эпоху барокко, а сын его С.Р.Е. стал одним из зачинателей классицизма. Он обладал безупречным вкусом, и выбор этого концерта, как и великолепное исполнение,- характеризуют Красноярский камерный как коллектив, стремящийся не к успеху любой ценой, но тщательно выбирающий, выстраивающий репертуар.

А как же Ирина Стачинская в этом концерте? Она была необыкновенною, особенно во второй, "философской", части (Un poco andante), где продемонстрировала чудесную кантиленную технику, наполненную индивидуальностью, всеми годами жизни в семье академических музыкантов.

Очарование ею столь усилилось, что после стремительной финальной коды я понял, какими глазами Тургенев смотрел на Виардо:

"Богиня красоты, любви и наслажденья!

Давно минувших дней, другого поколенья

Пленительный завет!

Эллады пламенной любимое созданье,

Какою негою, каким очарованьем

Твой светлый миг одет..."

(И. Тургенев. "К Венере Медицейской")

Сразу после концерта Стачинская отправилась в Вильнюс на очередной концерт - такова жизнь гастролирующего артиста, а я, после долгой беседы с Михаилом Иосифовичем, отправился прогуляться вдоль Екатерининского канала.

"Для нас это очень почётно..."

Через день Красноярский камерный оркестр выступил в святая святых петербургского академизма - в Большом зале Филармонии на площади Искусств с насыщенной классической программой Моцарта:

Адажио и фуга;

Концерт N 17 для фортепиано с оркестром соль мажор;

Реквием для солистов, хора и оркестра.

Филармония - бывшее Дворянское собрание - за 180 лет существования видела в своих стенах множество мировых знаменитостей: здесь выступали Ференц Лист, Рихард Вагнер, Полина Виардо, Пётр Ильич Чайковский, здесь впервые вышла Лебедем Анна Павлова, а в блокаду прозвучала Седьмая симфония Шостаковича.

- Это будет совместное выступление с музыкантами Санкт-Петербурга, Концертным хором Санкт-Петербурга, Хором мальчиков Хорового училища имени Глинки,- сказал художественный руководитель Красноярского камерного оркестра Михаил Бенюмов.- Для нас очень почётно и волнительно выступать с такими замечательными коллективами в одном из старейших концертных залов России и самых престижных сцен Европы.

Волновался и я, подходя к филармонии по Итальянской - я живу в другом конце этой улицы и раз в месяц посещаю здесь концерты. В этот вечер я шёл не только послушать Моцарта, но и переживать за ставший мне близким красноярский оркестр.

Дирекция зала, уведомлённая о моём желании написать о Красноярском камерном оркестре, любезно предоставила мне место, удобное и максимально приближенное к сцене: ложу "А", артистическую, именно ту, в которой переводили дух упомянутые выше легенды музыкальной сцены. Как их встречали здесь? Что они чувствовали?

"Исполнение было ошеломляющим, после каждой части аплодисменты, требовали повторить "Шествие на казнь", и после финала ("Сон в ночь шабаша") меня вызывали пять раз,- восторженно писал Гектор Берлиоз после исполнения "Фантастической симфонии" в Дворянском собрании 25 ноября (6 декабря) 1867 года.- А какие объятия! Какой шум оркестра, хоров!!. Смейтесь надо мной, но исполнение "Фантастической" меня тревожило два дня, я от этого плакал в постели всю ночь..."

Так чувствовал гений, так принимали его петербуржцы. А что предстоит моим дорогим красноярцам?

На входе в филармонию желчно бурчал гардеробщик:

- Мало, мало сегодня публики. Почему не идут на нашего музыканта? Ведь не хуже иностранцев, а чаще - лучше...

Но ослепительно белый с золотом зал был полон, полны были и красивые старые фойе, где посетители рассматривали портреты музыкантов и концертные афиши.

Наконец, прозвучал третий звонок, и зрители заполнили места. Свет не гасили - старинные хрустальные люстры переливались огнями. Красноярский камерный вышел на большую сцену.

Светлая сибирская душа

Концерт начался Адажио и фугой, за пультом - петербургский дирижёр Владимир Беглецов. Я был на ежегодном январском вечере памяти Елены Образцовой в громаде Исаакиевского собора, где он дирижировал солистами Михайловского театра и Концертным хором Санкт-Петербурга, и запомнил его слова:

- Каждый концерт - это посвящение. Вам, слушатели. Авторам музыки, месту, где она звучит...

Тёплый густой звук наполнил огромный зал, разливаясь широкой енисейской волною. В переливах чистых нот звучало настроение Моцарта, светлой одухотворённой личности. Эта музыка была наполнена запахами жизни, и нагрянувшей весны, и венского шоколадного бон-бона.

Затем наступила очередь 17-го концерта. На сцене появился Сергей Редькин, красноярец по рождению, высокий нескладный молодой исполнитель. Он неловко подошёл к роялю и долго прилаживал стул, затем замер на долгий томительный миг.

Раздались ясные, тонкие скрипки, им подпели флейты, затем гобой, и следом аккуратно вступил рояль. Безошибочно - это рука и дух Моцарта, это он и только он, его мелодичное и утончённое Аллегро - здесь было далёкое дыхание горного воздуха, и тихое утро пастушьей пасторали, постепенно перешедшие в широкий простор, с горами, лесами и рощами, и перед слушателями ясно разворачивался ландшафт, в пении духовых, в нежных переливах рояля.

Неспешно, раздумчиво и лениво начали Анданте духовые, один за другим к ним прибавлялись густой звук контрабаса и виолончели, затем торжественно и спокойно - скрипки. Так же спокойно и раздумчиво раздалось пиано рояля, перешедшее в россыпь нот, а затем в лирическую элегию с подпевающими и перекликающимися скрипками.

Вот в палитру звучания добавили свои краски фагот и флейта, и затем снова на передний план выступает рояль, с раздумчивым пиано, тонкой чистой нотой, с переливами. Ему откликнулись духовые, и рояль ширился, укрупнялся и перешёл в высокую трель... Следом ему вторили флейты и гобой...

Элегия, предвестник романтической эпохи - общий звук оркестра вытягивается в единый призыв, и в ответ ему звучит тихий и нежный отзыв рояля...

О, Моцарт, гений настроения и бог чувства! Пианист сжимается на миг и затем взрывается, и чудесно ему подпевают красноярские скрипки - этот тандем рояля и струнных, словно чувствуя единородство, общую кровь далёкого сибирского края, звучит в унисон, и третьим номером к ним присоединяется флейта.

Вопрос - ответ, и соло рояля в утвердительной нижней октаве, затем тихое тремоло - и вступает флейта, а затем и все духовые, и, наконец, Анданте завершается переборами рояля.

О, Моцарт, Моцарт, передавший настроение и свою душу в этой чудной музыке, в этом живом настоящем венском звуке. Задумываются ли оркестранты о картинах и пейзажах, раскрываемых ими перед этим белым залом?

Наконец, долгожданный финал, концертная кода... Нет, ожидаем вовсе не потому, что слушатель устал, но тем, что то забавная и озорная шутка Амадеуса - пение скворца. Моцарт был счастлив, он купил певчего скворца, и птица насвистела ему Престо. В этом весь жизнерадостный Моцарт, вечно лучезарное дитя музыки.

Оптимизм коды заразителен, и ему невозможно противиться. Рояль то вливается в общий хор оркестра, то вырывается на свободу, на простор, в открытый радостным чувствам мир, а оркестр с упоением вторит ему.

Зал долго не отпускал молодого красноярца, он уходил и возвращался, и трогательно благодарил оркестр и зрителей. Светлая сибирская душа, видимо, заметно,- чувствительный и раздумчивый артист, художник.

Наш артист лучше заграничного!

Наверное, в этом возрасте мой отец был таким же - он писал и рисовал, комендант запрещал, орал и рвал его работы, а самого после избиений бросал в холодную камеру. Отец выходил и снова писал и рисовал. Сибирь - она загадочная.

В антракте меня позабавил пожилой красноярец, впервые попавший в филармонию:

- Скажи, как он играл? Ведь как так можно?

- Как это "как"? - переспросил я.

- Очень быстро. Словно у Сергея много рук.

И тогда я поведал старый анекдот о споре Моцарта и Гайдна, в котором старый композитор признал невозможным исполнить экспромт Моцарта. Но бойкий юноша сыграл - двумя руками и носом, что было недоступно Гайдну: тот был курносым.

- Ты прав,- простодушно попался на удочку сибиряк.- Я видел, как Сергей клевал рояль. Никогда бы не подумал...

На том мы разошлись по своим местам. Нас ждал оркестр с Концертным хором, нас ждал "Реквием", уместный здесь, на этой сцене - для петербуржцев как память о блокаде, для красноярского оркестра - уважением к тысячам ссыльным, а для меня - то была благодарность всем сибирякам, поддержкой которых мои родители выжили в самые суровые годы жизни.

Я снова покидал зал одним из последних. На выходе гардеробщик был олицетворением любезности.

- Ведь я так и говорил вам: наш артист лучше заграничного!

- Это так,- поддакнул я.- Наша страна, заметьте, огромная. Везде своя школа, свой стиль, своя манера.

- Вот-вот, вы совершенно правильно подметили. Никогда не угадаешь, что услышишь и как будет. Ведь разве ожидали сегодня столь прекрасного исполнения? Ведь никто у нас не знал Красноярский камерный. А он совсем не потерялся на нашей большой сцене. Пусть приезжают снова. Будем ждать.

Я вышел на Невский проспект и прошлифовал его до Пушкинской и обратно. Сиял, сверкал и переливался тысячами огней вечерний Невский, красная линия города, впитавшего лучшее в единый неотразимый сплав.

Большое спасибо Красноярскому камерному оркестру, Санкт-Петербургской филармонии имени Д. Д. Шостаковича и чудесной Ирине Стачинской за предоставленные материалы.

Цецен БАЛАКАЕВ.

Санкт-Петербург.

Об авторе

Лауреат Всероссийской литературной премии имени А. К. Толстого Цецен Балакаев - сын Народного писателя Калмыкии Алексея Балакаева, спецпереселенца в 1944-1957 годы, станция Чернореченская, впервые опубликовавшегося в печати в возрасте 20 лет на "Литературной странице" газеты "Красноярский рабочий", в N 254 от 19 декабря 1948 года.

#krasrab

Подписывайтесь на "КР" в отделениях связи или через онлайн-сервис "Почты России", а также - совершенно бесплатно - на канал "Красноярский рабочий" в "Яндекс.Дзен", читайте и комментируйте статьи вместе с многотысячной аудиторией!