Виктор СЕРГАЧЁВ: "Я был свободен всегда"

90 лет назад, а именно 24 ноября 1934 года, родился уникальный человек, замечательный актёр, народный артист РСФСР Виктор Николаевич Сергачёв.

Мне довелось дважды встретиться с ним при его жизни. В 90-е годы, когда МХАТ во главе с Олегом Ефремовым приезжал в Красноярск на гастроли и привозил туда три спектакля, что игрались по три раза каждый, мы встретились, чтобы записать интервью для краевого радио в гостинице "Октябрьской", куда поселили весь коллектив театра. А в 2005 году, в Москве, я пришла к нему домой на Никитский бульвар, чтобы взять интервью для газеты "Театральный курьер".

И оба раза между нами происходил интереснейший разговор. Но если первый был наполнен юмором и иронией, в том числе над самим собой, то во втором я ощутила тайную печаль в этом спокойном и мудром человеке, который видел, что происходит в стране и мире, и всё же с благодарностью принимал жизнь такой, какая она есть.

Перечитывая последнее интервью с Виктором Николаевичем Сергачёвым, я не могла прийти в себя от восторга! Ведь то, что он думал и говорил почти 20 лет назад, пронзает душу остротой истины, что уже давно перестала быть непреложной для всех. Но не для него и для тех, кто жаждет познать её и жить ею. И для кого одно сознание, что эта истина есть и кому-то так же дорога, как и ему, делает его счастливым.

Яркое комедийное дарование Виктора Сергачёва в сочетании с драматическим, а порой и трагическим мироощущением вкупе с виртуозной импровизацией резко выделяли его среди других артистов. Может быть, поэтому он и стал вместе с Олегом Ефремовым одним из основателей "Современника", театра единомышленников, а потом ушёл за ним во МХАТ. Ведь его решениями и поступками всегда руководило чувство творческой общности и соборности, что заставляло его забывать о себе ради дела, которому он служил всю свою жизнь.

Жизнь и судьба

- Виктор Николаевич, откуда вы родом, где ваше начало?

- Вопрос о моём происхождении с годами становился для меня всё сложнее. Определённо знаю, что родился я на станции Борзя Читинской области. Причём в паспорте записана одна дата, а в метриках - другая. Может быть, такая таинственность связана с тем, что это происходило в 34-м году, а вы знаете, какое тогда было время.

Деда моего раскулачили, хотя он был простой крестьянин с Волги, из села Майна Ульяновской области. Окончил церковно-приходскую школу, женился на дочке сельского батюшки, взял кредит и открыл кондитерскую. У него была мечта - построить для своих одиннадцати детей огромный дом, где бы они все жили или хотя бы на лето приезжали с семьями.

Он это осуществил. А ещё поставил там фисгармонию собственного изготовления. Мечтал, чтобы мой отец был астрономом. "Мы-то ладно,- говорил дед.- А ты езжай в Москву и изучай звёзды". Вот какие были люди!

- А как ваши родители попали на станцию Борзя?

- Отец приехал туда строить дорогу "Совмонголторг", а мама была из местных, налаживала там комсомольскую работу. И даже ходила с пистолетом, хотя ей всего-навсего было лет 17-18. Во время войны отец строил аэродромы в тылу, и мы объездили с ним весь Союз в грузовике. А потом родители перебрались в Москву и здесь обосновались.

Я почему-то всегда хорошо учился. Во всех классах у меня были годовые пятёрки, а потом и золотая медаль. И не потому, что зубрил: просто мне было интересно. После школы решил, что самую большую пользу принесу, если стану выращивать на одном колоске десять колосков, и тогда будет бесплатный хлеб.

Меня приглашали в какой-то военный закрытый вуз и на физмат, потому что я часто побеждал на олимпиадах, но я подал документы на биолого-почвенный факультет. Вот такой был наивный идеалист. А так как увлекался театром, попробовал одновременно сдать экзамены и в школу-студию МХАТ. Честно скажу: ни на что не надеялся. И вдруг с ужасом и восторгом увидел: принят!

Попал я на курс к Массальскому. Не знаю, каким Павел Владимирович считался педагогом, но то, что он был выдающимся человеком и истинным аристократом театра,- это точно. Жил довольно скромно, но в кино тем не менее соглашался сниматься редко: считал, что это не то искусство. Кроме театра, по-моему, для него вообще ничего не существовало.

- Счастливо ли складывалась ваша актёрская судьба?

- Что вы? Сплошные холмики погребённых идей и замыслов. В театре ведь ты играешь, что нравится, раз в три года, а в остальное время делаешь то, что нужно. Правда, в "Современнике" и во МХАТе была организована некая эстетическая общность, где люди разговаривают в профессии на одном языке. Для актёра такого порядка, как я, это не роскошь, а необходимость.

К тому же я человек привязчивый и для меня сменить театр из-за того, что где-то платят больше, очень сомнительно. Сколько раз мне хотелось уйти из "Современника" и из МХАТа! Не смог: театр для меня - вся моя жизнь и даже семья. А как её бросить?!

- Известно, что вы читаете со сцены стихи. Что послужило толчком к этому увлечению: не было работы в театре? Или вы изначально любите поэзию?

- В юности есть такой период, когда какие-то впечатления или строки обжигают. Когда я в школе прочёл Блока, он меня поразил. Я, может быть, мало что тогда запомнил, но во мне остался ожог от соприкосновения с этим поэтом. Во время учёбы на актёра я серьёзно занялся поэзией, стал читать стихи со сцены и однажды попал на концерт в университете, где присутствовал поэт Семён Городецкий, современник и хороший знакомый Блока.

А я в то время увлёкся теорией Михаила Чехова, который утверждал, что каждая гласная выражает определённую эмоцию. Вдруг Городецкий в заключительном слове говорит: "Вот тут молодой человек читал Блока. Он же его декламировал, а сам поэт читал свои стихи очень просто". Я решил тогда, что действительно не умею читать, и бросил этим заниматься.

А потом был в моей жизни момент почти отчаянья, как бывает у каждого человека, когда я опять вернулся к Блоку. И понял, какой это великий поэт, самый близкий к нашей современной жизни. Он меня буквально спас. Я понял, что можно сколько угодно изучать литературу, думать о ней и всё равно ничего не поймёшь, пока что-то не произойдёт внутри тебя. Тогда вдруг открывается дыхание, и стихи начинают ложиться на твой собственный опыт - любви, радости, отчаянья.

Именно в период постижения Блока произошла встреча, которая изменила мою жизнь. Я собирался на отдых в Болгарию и мучительно думал: "Что-то надо делать. Второй раз женюсь!"- решил я и поехал. Конечно же, всё произошло не специально, просто так судьба распорядилась. Моя жена - болгарка, к искусству никакого отношения не имеет, занимается русской филологией и историей.

А ещё у меня есть две замечательные дочки. Старшая - врач, а младшая, Вера, актриса, хотя и поступала на режиссёрский факультет во ВГИК и попала на платное место к Абдрашитову. Но после первого курса у нас нечем стало платить, и я лично просил о помощи Калягина и Михалкова. Но это оказалось бесполезным делом, хотя Михалков каждый год жертвует ВГИКу несколько тысяч долларов. Чтобы не терять время, дочка поступила на 2-й курс актёрского факультета школы-студии МХАТ и стала работать в Ленкоме у Марка Захарова.

Думаю, всё, что происходит с нами в жизни,- не случайно. Всё имеет свой скрытый тайный смысл. Однажды со мной случилось несчастье, после которого мало кто выживает. Это было на пятидесятилетии Георгия Буркова в городе Брно. Праздновали его день рождения в двухкомнатном гостиничном номере, балкон которого выходил на крышу ресторана. Четвёртый этаж, внизу - бетон.

Было много народу, гуляли долго. И я решил через окно пойти на балкон покурить. Оступился и упал. Получил 17 переломов, в том числе 8 на позвоночнике. Меня положили в больницу, а я почему-то решил, что должен ехать в Россию. Перевозить меня в таком состоянии было невозможно. Но я требовал, чтобы меня отправили в Москву, и у меня из глаз, как из водопровода, лились слёзы. Пришёл главврач, увидел всё это и приказал: "Немедленно положите его в гипс и отправьте в Москву".

Потом я ещё четыре месяца лежал в ЦИТО (Национальном медицинском исследовательском центр травматологии и ортопедии имени Н. Н. Приорова.- Прим. ред.) в подвешенном состоянии, когда верёвки впиваются в тело. Наверное, Бог меня зачем-то сберёг.

Театр и его зигзаги

- Виктор Николаевич, что вы думаете о нынешней театральной реформе?

- Мне кажется, всё уже и без реформы изменилось. Казалось бы, театр - дело коллективное: он невозможен без обсуждения пьесы на труппе, без какого-то художественного направления. Сегодня ни о каком единомыслии и речи нет. Всё отдано на откуп директору и художественному руководителю, которые, хотя и негласно, выступают как частные владельцы государственных репертуарных театров. И то, с чем мы сталкиваемся, уже не театр, а антреприза, некое зрелищное предприятие, работающее на коммерческий рынок. А он учитывает самые низкие интересы публики.

Работа актёра - даже не творчество, а именно работа - состоит из вопросов: "Почему я так говорю? Зачем я это делаю? Люблю я её или нет, или просто голову морочу?" Если актёр не может ответить на подобные вопросы или мало их себе задаёт, задача режиссёра - побудить его к этому. Иначе нельзя выходить на сцену: ничего же не получится.

Но сейчас появляются перед публикой киногерои и киногероини, что-то говорят, шепчут или орут и думают, что это интересно само по себе. А зрители просто приходят посмотреть живьём на человека, которого видели по телевизору. Вот и всё содержание.

Однажды Олег Николаевич поругался с Лужковым, который попенял ему, что во МХАТ ходит мало народу. На что Ефремов в ожесточении ответил: "Сколько есть интеллигенции, столько и ходит. Это вам не концерты шоу-бизнеса". А сегодня к нам интеллигенция попасть не может: дорого. Залы заполнены людьми, существующими около олигархов. А ведь Художественный театр создавался как общедоступный.

Что же касается новой реформы, думаю, она подразумевает акционирование театральных зданий. Главных режиссёров и директоров соблазняют тем, что они станут владельцами акций. Я знаю, как Врагову уговаривали: "Разве плохо будет, если вы станете совладельцем театра "Модерн"?" А она ответила: "Чтобы через год меня убили, а вместо театра сделали казино? Ведь вряд ли владелец здания допустит, чтобы мы работали в убыток, как всякий театр".

В Болгарии через это уже прошли. Там была реституция, то есть возвращали собственность прежним владельцам, и артисты лучшего Молодёжного театра страны вынуждены были бросить всё и поехать скитаться в Германию.

- Вы много играете в театре?

- Нет. Занят в четырёх спектаклях. Это "Белая гвардия", "Кабала святош", "Новый американец" и чешская пьеса "Нули", где я играю поэта, которого не печатали, когда травили за правду, не печатают и сейчас, когда всё разрешено. Потому что в его стихах есть "напряг" - то, что обращено к человеческой душе.

С этой пьесой мы ездили недавно в Прагу. Оказалось, что основную часть средств на эту поездку внесли наши угольные короли, которые живут за рубежом. Пока они ещё растеряны и говорят: "Мы в этом ничего не понимаем. Вот вы - мастера". Но пройдёт время, и они будут считать себя знатоками. Станут диктовать свои вкусы и оказывать сильное влияние на искусство. То есть это будет не просто меценатство, а диктат их пристрастий и понимания того, как надо и не надо ставить, снимать и играть.

- Как, по-вашему, отражаются перемены в стране на состоянии театра?

- Парадоксально. При прежнем режиме в театрах говорили: "У нас нет свободы, многое запрещают. Когда это кончится, вы увидите, что мы сотворим!" Всё кончилось, и началась деградация. Оказалось, что борьба с запретами и цензурой привела к падению нравственности и художественного уровня искусства.

Вы послушайте, о чём стали говорить в интеллигентной среде?! Кто что ел, кто что пил, кто какие получил удовольствия. А ведь в этом мера личности. И сейчас весь мир так живёт, сползая в духовную пропасть.

Россия и люди

- Меня когда-то поразил в книге об Антуане де Сент-Экзюпери рассказ о его встречах с другом-писателем. То, что они никогда не говорили о литературе и искусстве, а рассуждали о жизни, дружбе, любви, о каких-то вечных ценностях, о чём мы совершенно перестали разговаривать.

- Экзюпери был не только замечательнейшим писателем, но и пророком этого оползня духовной жизни человека. Посмотрите, что делается сейчас на материально процветающем Западе. Где великие писатели, художники? Где то, что мы называли настоящими классическими авторитетами? Их нет. Они исчезли, как по мановению какой-то непонятной закулисной палочки. После войны ещё был расцвет в литературе и драматургии, а сейчас ничего этого нет.

- Может быть, действительно трудная жизнь вынуждает людей искать истину и стремиться к совершенству? И то, что Россия столько страдала, подвигло нас к осмыслению происходящего и к тому, что мы ещё не погибли как нация?

- В России изначально другое понимание жизни. Когда-то мне одна знакомая старушка в Ленинграде, которая до революции была женой крупного фабриканта, рассказывала: "Мы с мужем жили в бельэтаже, в лучших гостиницах, а дворяне снимали худшие номера. Но ведь с мужем они не здоровались, хотя половина из них была ему должна".

А потому что не почиталось в России богатство, никогда не было оно главным в жизни. И купечество у нас было хоть и безграмотное, кресты порой ставили вместо подписи, а всё у них держалось на честности. Попробуй обмануть кого-нибудь: тебе уже никто не поверит. И на первый же миллион, который купец заработал, он тут же церковь строил или ещё что-нибудь придумывал, чтобы имя своё добрым делом прославить.

- У вас есть ностальгия по прежней России?

- Ностальгии нет: тогда тоже жилось тяжело. Но в каком-то смысле существовать сегодня гораздо сложнее. Вы знаете, в 60-е годы в Европе на второе место по смертности вышло самоубийство. Было проведено исследование врачами и социологами, по какой причине люди кончают с собой. И оказалось, что 80 процентов самоубийств происходит потому, что человек теряет смысл своего существования.

Это называется аномия: когда ты перестаёшь чувствовать внутренний закон, по которому идёт жизнь. Зачем жить, терпеть трудности, если нет ни перспектив, ни законов, ни правды? Вот и мы попали в эту полосу, во всяком случае, образованная часть населения России, для которой деньги - не главное.

Вы заметили, что сейчас совершенно не говорят о творчестве? Не кричат, не ругаются, не спорят. Вообще молчат. Или говорят как дельцы, потому что пришла власть наживы. Всё ей подчиняется и ею контролируется.

- А как же свобода слова? Вы ведь не можете сказать, что её нет?

- Сегодня существует тотальная власть человека, у которого в кармане деньги. И это гораздо более сильная вещь, чем наша идеологическая цензура. Так что, пожалуйста, говори, что хочешь, создавай, что хочешь, только у тебя это никто не возьмёт. При Ельцине ещё были и "Куклы", и дебаты, и всякие оппозиционные разговоры. А сейчас того же Зюганова просто не приглашают никуда, вот и всё. Неважно, что он говорит: это его позиция. А если у нас и появляется нечто вроде дискуссии, то видно, что люди заранее договорились: "Ты будешь за, а я буду против". А, в общем-то, все они из одного гнезда.

Сейчас, например, организуют общественную палату, где будут находиться люди, которые вхожи в Кремль. Они соберутся и станут выражать мнение. Понятно, что моё мнение, так же, как и ваше, они выражать не будут. Произошёл очень сильный разрыв между народом и властью. И название ему - апартеид. Небольшая часть людей живёт при дворе, при кормушке, при деньгах, при презентациях и поездках. Остальные существуют изолированно от придворных, сами по себе, не желая участвовать в этом спектакле. Я знаю много таких людей.

- А вы лично стали жить более свободно, чем раньше?

- Я был свободен всегда. Потому что внутренняя свобода - естественное условие для любого художника. Правда, мне это часто мешало в бытовом плане. Сейчас тоже есть свобода, но не интуиции и творчества, а соображений и предпринимательства. А она прямо противоположна внутренней жизни человека.

- Как вы относитесь к сегодняшней Москве?

- Совсем неплохо. В Москве много строится. Правда, всё какие-то офисы, фирмы, банки. А вот магазинов продуктовых в центре почти нет. А в тех, что есть, совершенно безумные цены. Три года назад я оказался летом в Москве во время отпуска. Рассчитывал получить деньги в двух фильмах и поехать на отдых в Болгарию, но съёмки сорвались, и я остался дома, живя полтора месяца на 30 рублей в день.

Конечно, это было полуголодное существование, но я доволен, что попал в такое положение, потому что увидел жизнь интеллигентных москвичей очень близко. Какие-то женщины покупали две помидорки и пять кубиков бульона. "Нет, не хватает денег, дайте мне 2 кубика и 130 граммов сахара". Я - кофеман и вынужден был покупать "спитый" кофе - без кофеина. Подхожу к кассе и вижу, что не могу купить два лимона. Один пришлось отдать обратно.

- Смотрите ли вы сериалы и снимаетесь ли в них?

- Сериалы - это не художественное кино. Но актёры к ним тоже приспособились. И, знаете, мне интересно. Потому что сериал всё равно отражает нашу жизнь. Может быть, это плохо и непрофессионально написано, но за этим всё равно стоит какая-то достоверность. Каждый персонаж имеет свой жизненный настрой, или, как говорил Товстоногов, свою эмоциональную природу. Во всём есть свой реализм, в который я и стараюсь попасть.

- Вам интересно сегодня наблюдать жизнь?

- Да. Потому что на вопросы, которые возникали в течение жизни, именно сейчас приходят совершенно простые и определённые ответы. Всё как-то проясняется. Например, как сделать, чтобы всем было хорошо? Оказывается, надо, чтобы 50 процентов населения на земле и ещё один человек захотели помочь друг другу. Тогда все проблемы отпадут сами собой. Потому что помочь кому-то - это наивысшее наслаждение в жизни. Гораздо большее, чем себе нахапать, отобрав у других. И если это произойдёт, то только в России.

Фотографии предоставлены киноконцерном "Мосфильм".

Москва