И на душе у меня стало светлее, чище, надёжнее...

Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как нас покинул выдающийся писатель земли русской, сибиряк Эдуард Степанович Мордвинов. И хоть прожил он немало, а успел сделать не столько, сколько хотел. Но даже то, что им написано, поражает глубиной проникновения в души людские и в мир наш, полный тревог и страданий, радости и открытий.

Мне хотелось бы сегодня чуть-чуть коснуться того, что я знала об этом удивительном человеке и талантливейшем творце. И начать с нашей первой встречи в редакции моей родной газеты "Красноярский рабочий".

Было это в 90-е, когда многим из нас казалось, что можно жить лучше, веселее, ярче и гораздо свободнее, чем в Советском Союзе, который на западе называли совком, а нас - совками. И редко кто тогда понимал, что обещанная свобода от запретов, законов, идеологии и традиций обернётся разрушением нашего Отечества такой силы, которой не было даже во время Великой Отечественной войны.

Но были провидцы, понимающие, что проиграет в этой борьбе за пресловутую свободу только наш многострадальный народ. Эдуард Степанович Мордвинов - один из них.

Поиски и открытия

Седой человек пришёл в мой кабинет и оставил свой рассказ "Уход". Я тогда замещала заведующую отделом духовно-нравственных проблем Валентину Майстренко, ушедшую в отпуск. Не сразу стала его читать: были срочные дела, а лишь ближе к вечеру.

От первой же фразы задохнулась: "Геннадию Ивановичу Ускову расхотелось жить". Взяла лист белой бумаги, закрыла им следующие строки, чтобы не забежать вперёд, и, не отрываясь, вошла в брошенную в меня какой-то неведомой силой трагическую судьбу героя. Прочтя, позвонила автору:

- Эдуард Степанович, кто вы? Откуда? Почему я вас до сих пор не знала?

Он рассказал, что родился в 1930 году в деревне Бушуй Пировского района. Его отец, Степан Данилович Мордвинов, прошёл за три года боевой путь от Москвы до Крыма с добровольной партизанской дивизией под началом Василия Блюхера, был тяжело ранен, контужен и на войну в 41-м призван не был. В Бушуе он организовал колхоз "Красный партизан", в голодном 1933-м из первого намолота зерна выдал колхозникам по нескольку килограммов муки, и суд приговорил его к принудительному вычету 20 процентов из зарплаты на полгода.

Его очень ценили и любили в народе. Колхоз при нём укрепился, первым в районе приобрёл на свои средства грузовую машину-полуторку, которую в годы войны мобилизовали на фронт.

В 1937 году отца перевели на работу в исполком райсовета, и семья переехала в село Пировское. Там Эдуард учился в средней школе, в 1954 году окончил литфак Красноярского пединститута, в 1966 году - химико-технологический техникум по специальности "Технология резины". Шесть лет преподавал русский язык и литературу в школах Тувы и Красноярска. 34 года работал на Красноярском шинном заводе на разных должностях, в том числе начальником отдела технического обучения кадров.

В молодости писал очерки и публиковал их в местных газетах. Первые рассказы в 1956-1957 годах напечатали в "Тувинской правде" и "Молодёжи Тувы", позже - в журналах "Енисей", "День и ночь", в краевых и городских газетах. Побеждал в красноярских и союзных конкурсах. А когда появилась семья и дети, понял, что писательский хлеб ненадёжен. На заводе не говорил о своём призвании, боялся, что назовут писарчуком.

В "Красноярском рабочем" напечатали тогда три его рассказа. А вот рассказ "Бродяга" я увезла с собой в Москву. Потом долго не могла его у себя найти. Стала звонить автору: там, как на грех, сменились телефоны. И лишь спустя годы обнаружила его, напечатанный на машинке, среди других, при мне опубликованных в "Красноярском рабочем". От счастья смеялась и плакала.

Тогда же договорилась в "Литературной газете" о публикации рассказа. И начала звонить в Союзы писателей Красноярска и России, чтобы найти наконец новый телефон Эдуарда Мордвинова. Но, увы, нигде его имя в списках не значилось.

Я совсем отчаялась! И тут вдруг догадалась позвонить писателю Эдуарду Ивановичу Русакову. Он ответил! Сказал, что, конечно, знает Эдуарда Степановича Мордвинова, и телефон своего тёзки мне даст. Вот только не может поручиться, что телефон ответит: сейчас всё так быстро меняется.

Благодарности моей не было предела! Затаив дыхание, я позвонила по найденному с такими трудами телефону и услышала в трубке мягкий, тёплый, душевный голос. Такой далёкий и такой родной! И с этого момента в течение двух с половиной лет началось наше с ним общение по телефону и по электронной почте.

Оказалось, что красноярская писательская организация его в свои ряды приняла, но с тем, чтобы просить писательскую организацию России принять в свою. А те решили, что после 70, несмотря на талант и даже гениальность, в Союз писателей не принимают!

И душа с душою говорит

Вот несколько наших писем:

"Дорогой Эдуард Степанович! Здравствуйте! Если бы вы знали, как счастлива я, что вас нашла, что мы нашлись наконец в этом огромном и становящемся всё более страшном мире! Как долго я вас искала, но ещё дольше думала, что не найду, что все концы потеряны. Простите меня ради Бога, что не сразу вам написала после звонков по телефону!

У меня висели три материала, которые я должна была выдать в "Красноярский рабочий", среди них - текст о книге матери певца Дмитрия Хворостовского, которая вышла тиражом всего 4 000 экземпляров! 4 000 - это просто чудовищно! Книга истории рода, жившего в нашей стране,- это ведь и история нашего Отечества - СССР и России! Зато огромными тиражами издаются книжонки, порочащие всё и вся в нашей стране. Уже с 90-х открыты все шлюзы для тех, кто жаждет разрушить нашу страну. И их огромные полчища! А начинают наши враги с детей: ибо если дети наши станут презирать и ненавидеть своё Отечество, то есть, по сути, отца и мать своих, и любить чужую родину, то нас смять можно будет без всякого оружия.

Прочла сейчас ваш рассказ "Кара". Он, как и всё, что мне удалось прочесть у вас, говорит об изгибах человеческой души, её взрослении и предательстве. Это редкий дар по нынешним, да и всегдашним временам. Я всё время думаю над ним. Он напомнил мне "Американскую трагедию" Драйзера, пожалуй, даже более трагичную, чем та. Я для себя назвала рассказ "Русская трагедия", где всё, что навалилось на наш простой и душевный народ, растерзало в нём корневую основу, когда чьё-то богатство как таковое презиралось на Руси испокон веку. И народ этот, вот как этот Боря, никак не может совладать с собой и найти, ухватить свой утерянный корень, свой род, свою Родину. А она, наша Родина, может и жестоко отомстить таким юнцам, которые не познали и не прочувствовали главное - то родное, на чём земля наша русская стояла и стоять будет, пока не сгубят её антихристы. Это наше братство и любовь к Отчизне, кто бы ею ни правил.

Мне кажется, рассказ написан в начале двухтысячных: сейчас такой парень не стал бы по наитию совершать своё преступление. И стал бы переживать не от совершённого им злодеяния, а от того, что его отвергли толстосумы. Мне кажется, сейчас, он бы обдумал всё заранее и совершил злодейство не в своей машине. А потом, превратившись в страшного монстра, несчастного, по сути, и долгое время не осознавал бы своё несчастье от погубленной им души.

Я надеюсь, что рассказ "Бродяга" будет опубликован в "Литературной газете". А ещё хочу сделать с вами материал в газете "Красноярский рабочий", если вы не против: о вашей судьбе, вашем творчестве. Те рассказы, что прошли через меня, я вырезывала и оставляла себе, как память о прекрасном писателе, человеке и его чуткой душе, которая не приемлет зла и лжи, ненависти и предательства.

4 июня 2021 года".

"Здравствуйте, дорогая Наташа! Тронут Вашим добрым письмом. Спасибо что помните, не забыли меня. Опубликоваться в "Литературной газете" мне кажется невероятным.

Кратенько о себе: живу вяло, почти без интереса, так как болею, мотаюсь по больницам с анализами и процедурами. Правда, планы на будущее есть и очень серьёзные. Жду, когда осветлится моя житуха и приключится тяга к столу, к чистому листу.

Я обещал Вам выслать свои книги. Их было 4 выпуска. К сожалению, у меня их почти не осталось. Постараюсь что-нибудь отыскать. Жду от Вас ответной весточки, каждая из них для меня - светлая радость.

Эдуард.

8 июня 2021года".

* * *

"Вчера отправил Вам 3 своих книжки с сумбурным, расстроенным письмом. Не осуждайте: нахожусь в расстроенном самочувствии, не вылезаю из больницы. Передаю своё настроение такими строфами:

Мне сегодня плохо очень.

Я один в этом доме живу.

За окошками мокрая осень,

И друзей к себе в гости не жду.

Хорошего Вам здоровья и добра.

Эдуард.

23 июня 2023 года".

"Здравствуйте, дорогой, Эдуард Степанович! Не печальтесь ни о чём! Ведь мы пока с вами живы, и это первая радость. А вторая наша радость, что мы наконец нашли друг друга! Или, если быть точными, то это я вас нашла. А третья радость - публикация вашего рассказа, на которую я очень надеюсь. Ну, и то, что вы мне послали свои книги, для меня и вообще счастье огромное! Посылаю вам своё тоже юношеское стихотворение, начало:

Боже мой, как тоскливо на сердце,

И нигде ни покоя, ни счастья.

Даже дружеского участия

Не найдёшь ты на этом свете...

Это я писала в 16 лет. Странно, да? Ну, а сейчас, может быть, стоит встряхнуться и продолжать жить с радостью в сердце и с надеждой, что Бог с нами, и мы любим его, даже если не знаем об этом.

23 июня 2021 года".

"Дорогой Эдуард Степанович! Если бы вы знали, какой дорогой подарок вы мне сделали своей посылкой книг! С каким упоением я читаю ваши рассказы! И плачу и замираю от счастья, что вы так глубоко видите, чувствуете сердцевину наших людей, нашего народа, проникая в меня, в мою душу и в души других людей до самого их и моего донышка!

Спасибо вам, родной вы мой человек! Какое у вас большое и доброе сердце! Как вы умеете не только смотреть, но и видеть всю нашу жизнь с её изгибами, извивами, перекосами, падениями и желанием взлететь и парить в мыслях и чувствах своих!

Пишите! Вы очень нужны!

Наталья.

4 июля 2021 года".

"Дорогая Наташенька, здравствуйте! Получил ваше очень доброе, задушевное письмецо. Оно для меня как лучик солнышка сквозь небесную хмурь в ненастную погоду. Спасибо, спасибо.

Пишите, как живёте, чем полните свою быстро и безвозвратно (увы!) пролетающую нашу обыденность.

С уважением,

Эдуард.

6 июля 2021 года".

"Здравствуйте, дорогой Эдуард Степанович! Попробуйте приподняться, напрячься и жить столько, сколько вам Бог даёт. Вы не задумывались о том, почему вам дана эта жизнь сегодня? Почему вас Господь не забирает к себе? Не потому ли, что вы ещё не выполнили то, что вам предназначено?

С уважением,

Наталья Савватеева.

30 сентября 2021 года".

"Здравствуйте, Наташа! Вот сел за стол перед чистым листом, чтобы ответить на Ваши очень проникновенные, добрые и признательные письма. В руке моей будто не карандаш, а пудовая гиря, а в душе - пустота и безнадёга. Я теперь будто окольцован чёрным кругом, внутри которого стариковская телесная немощь и болезненная, неизлечимая обречённость на исход жизненного пути. И всё, что живёт, полнится за чертой этого круга: радости, надежды успехи, чувственные ощущения и наслаждения от здорового тела - всё это уже не моё. И от сознания этого - гнетущая душевная пустота.

Теперь ответьте самой себе: можно ли, под силу ли в таком состоянии адекватно ответить на Ваши светлые, добрые послания? Ответьте!

Дорогая Наташа, проникнитесь пониманием того состояния, в котором я теперь живу и примите всё, как сложилось. По-другому я не могу. Не могу!

Буду рад каждому Вашему письму.

Эдуард.

4 октября 2021 года".

"Прочла ваше "Треснутое зеркало". Прекрасный рассказ, с великолепным слогом, точным и зорким взглядом, яркими моментами и сочными характерами. Моя дочь Полина сказала, когда я ей зачитала несколько кусков: "Какой прекрасный слог, как он здорово пишет!"

И я утверждаю: рассказ замечательный - острый, живой, живописный и не только горький, но в какой-то степени радостный и даже весёлый! Ведь народ наш не совсем ещё умер, он жив и смеётся над всеми этими упырями. И верит в то, что всё ещё может повернуться к нам другой стороной - доброй и справедливой.

А те, кто вынужден по долгу службы прислуживать или сопровождать нынешнюю власть, либо спиваются, либо превращаются в нелюдей, что говорит о том, что строй этот антисоциальный они не приемлют душой своей. И прислуживание это вопреки душе мстит им на полную катушку.

Наталья.

13 октября 2021 года".

"Здравствуйте, дорогая Наташа! Сейчас прочёл Ваше последнее письмо. Спасительное от него впечатление. Будто шёл я по широкому полю, усеянному ромашками, но не с белыми кружевами лепестков, а сплошь чёрными. Жуть! Такое может привидеться только в томительном, кошмарном сне. И вот рядом неожиданно появились Вы, и по мановению взмаха Вашей руки всё поле вдруг озарилось, осветилось белым ромашковым раздольем - во всю ширь. И на душе у меня стало светлее, чище, надёжнее.

С уважением,

Эдуард.

31 октября 2021 года".

"Дорогой Эдуард Степанович! Появилась ли у вас надежда на выздоровление, а главное, на то, что вы можете и будете писать? Прочла ваш рассказ "Воскресение". Замечательный рассказ! Есть в нём, как и во всём, что вы пишете, как и во всей нашей жизни то самое истинно русское начало, что даёт нам силы жить и надеяться, и чувствовать себя счастливыми несмотря ни на что!

Вот не поверите, но я уж совсем было на вас обиделась, на эту вашу безнадёгу - и по отношению к себе, и по отношению к России. Но вот перечла несколько старых ваших рассказов, а потом прочла ваш новый - "Воскресение" - и вновь ощутила всю вашу и доброту и свежесть чувств, и неистребимую надежду на душу русскую, на её желание жить в искреннем сочувствии друг к другу и на её способность к возрождению и воскресению!

Я продолжаю читать ваши новые рассказы, перечитывать старые и готовить их к печати. А могу ещё и приехать в Красноярск! Так что ждите ещё и встречи!

15 января 2022 года".

"Здравствуйте, Наташа! Рад, что вам понравился рассказ "Воскресение"!

Вы пишите, что собираетесь приехать в Красноярск и хотели бы встретиться со мной. Такая встреча невозможна. Я её восприму как наблюдение здорового, полного сил человека за угасающим под гнётом болезни и старости близкого человека. Пожалуйста, не планируйте такой встречи. Она только усугубит мою безысходность. Пусть наши хорошие отношения останутся в письмах.

Жду ответа.

Эдуард.

13 февраля 2022 года".

...Это было последнее письмо от Эдуарда Степановича, тяжелобольного, гордого человека, не желающего предстать в таком состоянии перед кем бы то ни было, кроме сына. И я только звонила, как раньше. И читала его книги, наслаждаясь его изумительным слогом, его тончайшими наблюдениями за природой, людьми, животными, его любовью ко всему сущему на земле нашей. И, конечно же, разделяя его и отчаянную боль за изуродованную и разграбленную Родину, и его сострадание нашему народу, который столько перенёс тягот и лишений в прошлом веке, воюя, строя, и снова воюя. И всё это во имя будущего советской страны.

Но что меня больше всего удручает, так это то, что такой выдающийся писатель, редкостной самобытности и поразительно нежной души в эти времена смог издать всего четыре книжки на свои пенсионные деньги, которые вышли тиражом 100 и 120 экземпляров. И он их раздарил своим друзьям и близким людям. Кто же сейчас при таких микроскопических тиражах может в когда-то великой стране, издававшей миллионными тиражами наших и зарубежных писателей, узнать этот Богом данный талант?

Счастлив тот, кто знает и кто ценит

Сергей ВИШНЯКОВ,

заведующий школьным музеем (Пировское):

- Я с Эдуардом Степановичем познакомился в 2018 году. Он к нам приезжал в библиотеку, где мы впервые встретились. А в школе, где работаю, мы организовали встречу с ним тех учеников, кто интересуются творчеством, а также его земляков из Бушуя. Всё понравилось и Эдуарду Степановичу, и детям.

А потом я сопровождал его в Бушуй, на его родину. Мы нашли тот родник, про который он рассказывал и писал, что в детстве упал в него и чуть не утонул. Посетили кладбище в Пировске, где его родители похоронены и брат. У нас завязалась дружба. Я тогда написал первую книгу по истории Пировского района. Потом - вторую и третью, и все ему дарил. Он очень хорошо о них отзывался.

Он мне звонил, поздравлял с советскими праздниками - 7 Ноября, 1 Мая, с Днём Советской армии и с днём моего рождения. Свои книги он мне подарил с подписями. Я читаю много: у меня дома в библиотеке свыше трёх тысяч томов. Но такого самобытного автора, как Мордвинов, не встречал. Его рассказы о сельской жизни, житье-бытье - проникновенны. Может быть, по описанию природы и жизни на селе я бы мог сравнить его с Распутиным. Но у него что-то есть своё, драгоценное.

Мне интересны его произведения ещё и тем, что он пишет о Бушуе. С краеведческой точки зрения интересно, как он описывает быт села, жизнь людей, как они выживали в войну. Для меня как для краеведа - это кладезь. А какой сильный его рассказ о том, как наказали наши земляки одного из белогвардейцев, который расстрелял бушуйцев. Все его рассказы живые и очень трогательные.

Дом Мордвиновых в Пировске на Ленина, 97 сохранился. Мы с Эдуардом Степановичем, когда ехали из Бушуя, остановились возле него, зашли внутрь, он сказал: "Здесь я жил пацаном. А через дом жил мой дядя. Я помню, когда сдавали оружие, дядя одну винтовку сдал, а у второй сжёг деревянные части в печке, а металлические за стайкой спрятал, закопав в землю".

Дом, где жил Эдуард Степанович, пустой стоит, выставлен на продажу. Я 8 лет в администрации поднимал вопрос о создании дома-музея Мордвинова. У нас учительница русского языка и литературы очень уважает творчество Эдуарда Степановича. До ухода на пенсию она делала литературные гостиные. Её и можно было поставить директором этого музея. Там и вечера такие были бы прекрасные.

Но на днях выяснилось, что дом Мордвинова продан - как участок, где будут строить новое здание.

Олег МОРДВИНОВ,

геофизик, сын Эдуарда Степановича (Красноярск):

- Я часто перепечатывал рассказы отца. То, что он писал, особенно его идеи, мне нравились. А вот язык казался иногда тяжёлым. Я даже злился на него за это. Хотя я не литератор и что-то наверняка не понимаю. А вот утверждать могу, говоря об отце, что он всегда был честным человеком. И будучи много раз депутатом, никогда никаких привилегий не имел. Квартира старенькая, зарплата, и всё. По сравнению с тем, как сейчас у депутатов - будто тумблер какой включается, и они начинают хапать.

А отец всегда о людях думал, на остановках ко многим подходил, спрашивал, как живётся, что нужно. Очень был заботлив. Когда я сам дом строил, ему уже под 80 было. Он приезжал и помогал, чем мог.

У нас говорят об Астафьеве. А ведь мой отец не хуже Астафьева. В одно время они писали, но только один был раскручен, а второй - нет. Несколько человек о нём знают. Я к матери ближе был всегда, когда она умерла, тоже переживал. А когда отец уходил, я жил у него. Всё было на глазах и сложно.

Он мне почти каждую ночь снится. Читаю и перечитываю его рассказы. И во сне разговариваю с ним.

Наталья БОБРОВА,

юрист (Назарово):

- Я, конечно, не литературный критик, но чем-то рассказы Мордвинова напоминают мне Шукшина - та же простота и какое-то щемящее чувство, которое остаётся после прочтения. Как мне нравится Мордвинов! Какая пронзительность, про собаку - просто до слёз! А книги его выходили?

* * *

Ну, как Наталья Фёдоровна или кто-то другой, жаждущий прекрасной современной литературы, мог бы узнать о нём? Предлагаю прочесть несколько отрывков из рассказов нашего земляка.

И жизнь, и слёзы, и любовь

Геннадию Ивановичу Ускову расхотелось жить. Причин тому было две: замучившая экзема и домашняя неустроенность. Болезнь у него развилась на почве нервного расстройства после смерти жены. О второй причине одним словом не скажешь...

После кончины жены Геннадий Иванович проживал, как и раньше, вместе с семьёй сына. Квартира был большая, четырёхкомнатная. Получил её Усков от завода...

Опорой в семье была жена. Все основные дела и заботы она взяла на себя: мыла, стирала, готовила пищу, нянчилась с внуком - на всё хватало её несильных и проворных рук и доброго сердца. И невестка Жанна, наверное, даже не почувствовала перемены в жизни, когда перешла из-под материнской опеки под такую же опеку свекрови...

И вот теперь, после похорон жены, стало неуютно, пусто и не убрано в квартире. На кухне копилась гора немытой посуды, в ванной - копна нестиранного белья. А тут скоро у Геннадия Ивановича появились на руках и лице первые признаки экземы: зуд и сыпь... В семье им стали брезговать.

Окончательное отчуждение Геннадий Иванович почувствовал, когда привёз с дачи ведро клубники и, оставив его на видном месте на кухне, вечером того же дня опять уехал на дачу. Какое же потрясение он пережил, когда через несколько дней снова привёз домой ягоду: прежнее ведро стояло нетронутым на том же месте, где он его оставил. К нему даже не притронулись! Ягода покрылась серой замшей плесени, от неё исходил кисло-винный запах брожения. С болью в сердце он вынес ведро на помойку, а потом закрылся у себя в комнате, залез под одеяло и заплакал.

Это был поворотный момент в его жизни. Он почувствовал себя совсем одиноким, отверженным... "Не жить, не мучиться, не мешать другим" - как бы откуда-то изнутри, супротив его воли лезла в голову эта грешная мысль.

("Уход").

* * *

Взбитой копёшкой белела в углу дивана подушка. Поверх одеяла лежал овчинный тулуп. Всё было приготовлено заботливо и предусмотрительно. Господи! Как же хорошо, что всё ещё живёт в нас исконное русское начало - доброта и бескорыстность, что не отмерло в нас щедрое душевное движение - уважить, обрадовать близкого человека и самому получить от этого радость и удовлетворение. Ох, как это греет и радует душу и рождает ответное желание вот так же, и даже вдвойне, ответить на эту доброту и щедрость.

("Дорогой Фёдор Сергеевич").

* * *

Было уже темно. В небе алмазно искрился звёздный высев и ярко высеребрился народившийся месяц. Нагретая за день трава источала густой аромат остывающих лесных трав. Иногда серпик месяца нырял в набегавшие тучки, как игрушечный парус в волны, и тогда всё окрест тонуло на короткое время в темноте, и ощущение прелести наступающей ночи усиливалось.

("Господа-товарищи").

* * *

На столе нас ждали расставленные вряд глиняные чашки со свежим мёдом, горки нарезанных калачей. Мы всей оравой сыпанули за стол.

- Да погодите, оглашенные. Я счас чаю вам налью,- добродушно увещевает нас тётя Катя и тут же обходит стол с чайником, наполняет наши бокалы заваренным на травах чаем.

Господи! Никогда после этого застолья не доводилось мне пивать такого вкусного чая с мёдом и калачами. Будто предчувствовал дядя Яков, что скоро-скоро начнётся война, наступят голодные годы, и нам уж долго не придётся досыта есть пшеничные калачи с мёдом и запивать душистым полевым чаем.

Минуло с того счастливого дня более полувека, прошла жизнь целого поколения. И сегодня нет уже мамы, тёти Кати, дяди Якова. Из ребятишек в живых остался я один. Не сохранилась и заимка в прежнем виде. Время обратило их в прах и порушило, а ветер унёс безвозвратно в немотную бесконечность былого. Но память о них сохранилась и живёт во мне негасимым греющим огоньком.

("Сон на заре").

* * *

- Послушай-ка, послушай, как поёт-то! Это он солнышку радуется,- одобрительно говорит и неожиданно с грустью добавляет мать: - А отец-то наш уж пятый месяц в сырой землице лежит. Бедненький. Не откроет он больше нашу дверь, не придёт и не пригреет нас.

Голос матери задрожал. У Феди защемило сердце. Он всё ещё не верил, что отца больше нет, что он уж никогда не положит свою тёплую широкую ладонь на его голову и ласково не погладит по вихрам.

("Римские менялы").

* * *

И ещё один прощальный и теперь редкий для нашего времени знак послала мне угасающая осень - печальный, струнный крик журавлей. Он долетел из-за соседнего соснового угора. Я стал искать в небе улетающий клин, но не увидел: густой тёмный угор скрывал его. Улетали птицы, конечно, в тёплые края, чтобы следующей весной вернуться к нам, в родные края, для любви и продолжения своего журавлиного рода.

("Очей очарованье").

...А закончить это повествование мне хочется отрывком из рассказа "Дорогой Фёдор Сергеевич":

"Как же всё хорошо и слаженно было в природе! Весь мир был, кажется, наполнен каким-то таинственным очарованием. И серебристая половинка месяца, и тихий разлив ночной сумети, и сонные, как большие стога, ряды сонных домов - всё было едино, разумно и, кажется, вечно, и самому мне захотелось стать частицей этой благодати, слиться с ней воедино и не исчезнуть в урочный час в небытие".

Москва

Фото из архива семьи Мордвиновых, а также Сергея Вишнякова.