Портрет отцовский на стене, скупые строки похоронной...

Мне шёл восьмой год, когда окончилась война. До сих пор помню залитый солнцем пригорок рядом со школой, трибуну, красный флаг, огромную толпу людей.

Слышу смех, слёзы, звуки гармошки, песни, хрипловатые и взволнованные голоса ораторов:

- Гитлеру конец! Спасибо Сталину-отцу! Теперь заживём на славу!

Запомнились мне и слова частушки, видимо, сочинённой тут же, выкрикивала её многодетная мать:

- Мы покончили с войной,

Возвращайся, муж родной!

Ждём тебя со славою

Целою оравою.

Помнятся мне и долгие годы войны, голод и холод.

Чернила в школе из коры,

В дырявых сапожищах ноги.

Пустые скотные дворы,

С котомкой нищий на пороге.

Портрет отцовский на стене,

Скупые строки похоронной:

"Погиб геройски на войне

За честь страны своей огромной".

И сейчас перед глазами наш старый деревянный дом (на две семьи), самый большой в Рождественском. За окнами - сибирская зима. Вечер. Керосиновая лампа без стекла (коптилка). Мы все (я, старший брат Борис, племянники Вовка, Алька и Толик) сгрудились у огромной карты, висящей на стене, чтобы увидеть своими глазами, где в данный момент немцы, где - наши. На карте звёздочки - города Минск, Киев, Ленинград. Самая большая звёздочка - Москва.

- Вон куда фашистов от Сталинграда наши погнали,- объясняет нам, несмышлёнышам, Илья Иванович Соколов, муж моей старшей сестры Гали.- Теперь фрицам капут.

- Капут, капут,- радовались мы.

Илья Иванович остался дома по брони, днём был помощником директора МТС, а ночью на токарном станке точил детали для фронта.

Угрюмо гудел в проводах ветер, а нам, сорванцам, всегда казалось, что это где-то близко идёт война. Помню затопленную железную печь, мы сильно хотим есть. Картофельные очистки, какие были, изжарили и съели, больше ничего нет. И Галя, чтобы голод ощущался не так сильно, читает нам сказки Пушкина.

Запомнился мне и такой случай. Однажды зимним поздним вечером возвращается из клуба брат мой Борис и сразу же с порога:

- Юрка, Вовка, быстро собирайтесь на войну. Ворошилов за вами в кошёвке приехал. Ждёт. Колька Белоногов уже рядом с ним сидит. Галя, положи им еды в котомку. На фронте пригодится.

Мы - в рёв. Покидать дом не хочется. Вовка, плача, приговаривает:

- Не поеду, я не строевой. На кого я маму оставлю?!

Хорошо, она быстро нас успокоила:

- Да не слушайте вы его! Он же врёт всё!

- Я пошутил,- сказал Борис.

Такой он у нас шутник и сейчас. С шуткой жить легче.

Помню вечера в колхозной конторе. Там собиралось почти всё население послушать по радиосводки о войне и вволю посмеяться над озорными частушками в исполнении Шмелькова и Ветеркова (ленинградских артистов Борисова и Адашевского).

- Гитлер вздумал угоститься,

Чаю русского напиться.

Зря, дурак, позарился -

Кипятком ошпарился.

Из колодца вода льётся,

Вода - чистый леденец.

Наша армия дерётся -

Значит, Гитлеру конец.

Всё это вселяло в людей уверенность в победе. Часто в клубе давали концерты сами. Постановки о партизанах и захваченных в плен немецких офицерах, патриотические и народные песни, исполняемые самодеятельными артистами (учителями, женщинами-колхозницами, детьми), помогали людям верить в скорую лучшую жизнь.

Многие мужские роли исполняли женщины, так как отцы, братья и сыновья воевали. Они натягивали на себя брюки, надевали шапки и изображали то партизан, то немецких офицеров,- тешили сельчан, как умели.

Модны были тогда на сцене "пирамиды" (групповые акробатические номера с лозунгами). Участвовал в них и я. Образовав какую-либо скульптурную группу, мы под "раз-два-три" громко произносили слова:

- Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!

Дай Бог, чтобы никто никогда не увидел такого детства.

Но вот пришёл День Победы с надеждой на светлое будущее. Только светлого будущего так никто и не дождался. Не исчезла тревога за детей в душах мам и пап.

Плохо сегодня людям. Вопрос "Как жить дальше?" остаётся открытым. Этот День Победы - он приходит к нам в 78-й раз, и как здорово, что те, кто остался на полях сражений, свято верили: жизнь будет прекрасной. Поверим ещё раз в это и мы.

Красноярск.