Нашему поколению повезло - почти в каждой деревне жили ветераны Гражданской войны

Психологи говорят - любые воспоминания условны. Если взять двух стариков, про старух в данном случае лучше совсем не горячиться, эти в любом случае заражены разноголосицей...

Так вот, если попросить пожилых людей изложить одно и то же событие тридцати-сорокалетней давности, похожими в них будут только даты. И то, если здравомыслие в седых головах не сдвинулись куда-то в сторону за прожитые десятилетия. А это возможно, ещё ой как возможно. По разным причинам, в том числе по болезням, бедам разным, от водки постоянной на столе. Мозги стариков увядают по-разному, но обязательно. По себе сейчас сужу.

Будущее путешествие в никуда неотвратимо. Все там будем. Конечно, есть удальцы, которые и в восемьдесят женятся. И ещё собираются воспитать детей до совершеннолетия. Только вот зачем - никак не пойму. Кто такого отца и мужа будет принимать всерьёз? Есть вехотные люди, которые книги начинают писать в восемьдесят, но мне читать такие не доводилось. И слава Богу. Вряд ли в скисшем возрасте научишься писать литературные сочинения.

В годы моей учёбы в Рыбинском сельскохозяйственном техникуме краевед и одновременно преподаватель по анатомии Григорий Елисеевич Чуприков, между собой мы его звали Елисеем, собрал в Рыбинской библиотеке ветеранов Гражданской войны, и они должны были рассказывать молодёжи о событиях двадцатого года двадцатого века.

Случилось это в совсем уже далёком 1969 году. Мы с братом Иваном учились на втором курсе. Нам и поручили записывать выступления ветеранов.

Инициатором встречи был Чуприков, но всё готовилось под руководством секретаря парткома Переясловского совхоза товарища Жмакова. Имя его и отчество, к сожалению, не помню. Во встрече участвовали секретарь комсомольской организации техникума и секретарь такой же организации Рыбинской восьмилетней школы.

Последняя только что окончила педагогическое училище, была стройной дивчиной с задорной причёской. Энергичная, боевая, звали её Людой, фамилия, по-моему, Непомнящая. Ваня, известный в деревне женский страдатель, обмусолил о неё все свои глазоньки. Почему он тогда не ослеп от неописуемой красоты, до сих пор не пойму.

В библиотеку также привели лучших комсомольцев школы и техникума. Открыл встречу товарищ Жмаков, после него о мужестве ветеранов Гражданской войны говорила секретарь комсомольской организации школы, она благодарила их за помощь советской власти в то далёкое время. С их помощью заводы и фабрики стали народными, земля - общественной, а жизнь - свободной.

Про то, что тысячи и тысячи крестьян потом стали "героями" великих народных строек - они не знали. Как и то, что сотни тысяч крестьян скончались на этих стройках от голода и холода, непосильной работы.

Как я понимаю сегодня, российский крестьянин никогда не жил так плохо, как при советской власти. Вспомним коллективизацию. Первые годы коммун, когда работали практически за спасибо. А лишение колхозников паспортов?

Ну а у нас шла встреча ветеранов Гражданской войны с молодёжью. Всем старикам и бабушкам вручили подарки от совхоза, повязали пионерские галстуки. Потом выступать стали ветераны. Которые начинали воевать за красных в семнадцать-восемнадцать, тем было уже семьдесят. А кто воевал более возрастным - за восемьдесят. Они сидели в большом читальном зале за первыми столами. Кто щеголял лысиной, кто - седыми, давно не чёсаными космами.

Среди ветеранов была и хозяйка моей квартиры Ксения Иннокентьевна Сорокина. Её отец, Иннокентий Григорьевич, был убит колчаковцами. Я у бабушки квартировал все три с половиной года учёбы в техникуме. Про отца её знал много интересного и уже писал об этом.

Здесь же сидел кто-то из Коноваловых, родственник красному Коновалову, которого также поймали белые и поставили к стенке. Среди убитых белыми был и Михаил Семёнович Белоглазов, родственники его, кто-то из родных братьев, тоже сидели в зале.

К сожалению, все наши с Ваней записи остались у Чуприкова, потому имена-отчества ветеранов я сейчас не вспомню. Все фамилии - тоже. Но, возможно, записи эти хранятся в Рыбинском районном музее. Все наши опросы ветеранов, говорят, Григорий Елисеевич отправил туда. Он был одним из основателей музея.

Нашему поколению - тем, кто родился в середине прошлого века - повезло. Тогда почти в каждой деревне ещё жили ветераны Гражданской, а Великой Отечественной войны - тем более. Мы их знали, говорили с ними. Живы были и бабушки, которые или на себе испытали, или со стороны видели ужасы Гражданской.

В Татьяновке - это баба Сина Сукрутова, которая прожила больше ста лет в своём уме и памяти. Приёмная дочь её баба Дуня. Бабка Василиса Шишкина. Мы когда на Нижней улице жили, она у нас в соседях звенела. По выходным почти постоянно заходила, приглашала отца с матерью "позавтракать". Бабушка любила выпить в коллективе, чтобы песней выстрелить, сплясать.

Её муж, Кирилл Шишкин - первый татьяновский коммунист и первый неисправимый пьяница. В шестидесятом году, когда мне было семь лет, Кирилл уже не пузырился пьяный в центре деревни, не пугал никого высылкой. Теперь его не боялись и частенько по делу и не очень отправляли куда подальше. Особенно те, кто знал его паскудные дела в Татьяновке. Но как первого коммуниста его приглашали в школу, он рассказывал как "правили" тех, кто был не согласен с советской властью.

Стариков, которые хорошо знали Гражданскую, было много со стороны красных. Всех белых постреляли ещё в девятнадцатом-двадцатом годах, и я ни одного из них не видел. Зато красных почти всех помню. Ефим Новиков, дед Шаульский, с его внуком Сашкой мы учились в одном классе. Дел Шауль ещё до революции числился в красных. Дядя Митя Низовцев, Герасим Ермилов, Кирилл Шишкин.

Последний - не наш, не татьяновский, из приблудных. Таких в Татьяновке и сейчас зовут поселюгами. На Василисе Ивановне Новиковой Кирилл женился, когда у неё умер первый муж. Хозяйство за вдовой теплилось приличное. Четыре лошади, пять коров, овцы, свиньи, своя веялка, плуги, бороны. Завидный амбар под зерно.

Но по переписи 1928 года от бывшего стада живности у Василисы с Кириллом остались рожки да ножки. Всё пропили. Был мужик хозяин - и она ходила в добрых, пришёл в семью забулдыга - и Василиса переплыла к берегам безголовых.

Среди раскулачников в деревне числился и дед Василий Иванович Ерохин, он родился в 1902 году. В революцию ему было пятнадцать лет. В конце девятнадцатого - самый разгар Гражданской в Сибири - семнадцать. Уже мышковал с красными. Был в подельниках у Кирилла Шишкина. Кулачили выпивохи односельчан, которых и расстреливали прямо на месте. Долго эти безграмотные пустоцветы держали деревню в своей пьяной узде.

О сути восстания в Рыбном красных против уже практически разбитых и разрозненных колчаковцев мы тогда мало знали. В том числе и Жмаков, и секретари комсомольских организаций. Во всяком случае, того, с чем я знаком сейчас, не ведал.

В селе Рыбном красное беззаконие началось перед Новым годом. Двадцать восьмого декабря 1919-го местные пропойцы и лодыри под руководством прибывших из Перова и Вершино-Рыбинской красных бандитов захватили волостную земскую управу, тогда была Рыбинская волость, и затем звоном в набат собрали жителей. Объявили, что правительственная власть пала, снова восстановились Советы, теперь, мол, правим мы.

Новокрещёные командиры тут же приступили к розыскам у жителей оружия, реквизиции тёплых вещей и продовольствия. Заодно забирали спиртное, деньги, драгоценности. Это уже для себя лично. Непокорных убивали сразу.

Здесь отличился и отец моей хозяйки квартиры Иннокентий Григорьевич Сорокин. Он был большим любителем выпить. Дома шаром покати, вот и решил поджиться за счёт односельчан. Но царствовал он один день. На следующий расстреляли. Пьяный был, не успел скрыться.

Участковый начальник колчаковской милиции Курылёв в Рыбном предварительно был обезоружен и на следующий день арестован, при аресте красные нанесли ему смертельные побои.

Но 29 декабря село Рыбинское было моментально занято отрядом поручика Смирнова. Трезвые красные мигом отступили на Переясловку, увезли с собой награбленное, а заложниками взяли едва живого начальника милиции Курылёва и шесть местных жителей, занимающихся торговлей. Об участи заложников тогда ничего не было известно.

Главари восстания в Рыбинском скрылись с большевистской бандой, участники же восстания и красноармейцы замешкались по случаю пьянства, были задержаны отрядом в селе и окрестных деревнях и тут же расстреляны. Около 30 человек. Партизанами из них были всего двое-трое, из чужих. На памятнике они без имён и отчеств или просто с сокращёнными именами.

Рыбинских расстрелянных хоть и зовут партизанами, но они ими не были. Красными стали прямо во время восстания, однако их почему-то причислили к партизанам. Они и красными-то пробыли чуть больше суток.

После этого расстрела в Рыбном и появился памятник погибшим красным. По существу, он поставлен бандитам и мародёрам. После освобождения Рыбного отряд поручика Смирного проследовал до Переясловской волости, очищая на пути селения от красных банд. В селе Рыбинском была организована самоохрана из местных жителей, которые и несли караульную службу.

Со станции Клюквенной от отряда особого назначения туда же был командирован воинский отряд для полной ликвидации большевистской банды. Временно исполняющим обязанности начальника милиции в селе Рыбном был назначен некто Беляцкий, человек деятельный и хорошо знающий участок - как бывший урядник этой волости.

2 января отряд белых направился в обратный путь и в деревне Николаевке, уже очищенной от большевиков, встроился в отряд правого фланга. Сгруппировавшись, все три отряда с одним клиновым орудием двинулись далее за убегающими красными, но в селе Перовском снова встретили сопротивление.

Красные укрепились в избах на окраинах, в здании волостного правления и на колокольне, открыли по отряду ружейный и пулемётный огонь. Бой длился до наступления темноты. Перед закатом солнца было замечено отступление сил противника по дороге на станицу Иннокентьевскую. По отступающим пущено несколько снарядов из орудия и один снаряд в здание волости, где помещался штаб красных.

В Астафьевке удалось получить сведения, что ранее в деревне красного настроения не было. В последних числах декабря сюда прибыли трое неизвестных лиц, назвав себя красноармейцами со Степного Баджея. Устранив от должности сельского председателя и секретаря, собрали сход.

Людей на сходе было не много. Ораторы говорили, что Временное правительство свергнуто, что казаки и чехи грабят мирных жителей и для борьбы с последними они собирают народную армию. Избрали сельский штаб из четырёх местных крикунов и объявили в деревне мобилизацию людей и лошадей. Брали насильно, угрожая расстрелом.

Точно таким же образом производились красными мобилизации в селе Рыбном и в Солонечно-Талой. В Вершино-Рыбинском подтвердились сведения, что красные здесь разбилась на два отряда - один направился в Баджей, а второй - к селу Агинскому. Агинцы к партизанам не присоединились, за что красные грозили им местью.

В этих соображениях, дабы обеспечить безопасность мирных жителей и в целях заграждения пути красным на случай их отступления от Баджея, в деревне Солонечно-Талой Вершино-Рыбинской волости была оставлена часть белого отряда, остальные направились через Имбеж, на границе Красноярского уезда, в село Кияй.

Следуя через эстонские хутора и переселенческие участки Усть-Кияй и Тюлюп Кияйской волости, встретили лишь пустые стены изб и строений, жители же поголовно удалились в горы к Степному Баджею, укрываясь от правительственных войск. Всё мужское население примкнуло к большевикам и, вооружившись, ушло в Красную армию. Эти посёлки по распоряжению начальника отряда были выжжены.

Такие вот страшные события проходили в то время в Рыбном и других сёлах восточной части губернии. Никто в 1969 году ничего этого не знал. На встрече с ветеранами Гражданской войны говорили только о "палачах"-колчаковцах и спасителях от царского, барского ига - красных.

План этот - натравить бедных на богатых, подарив при этом нищим безнаказанность - придумали в США, для быстрейшего разрушения Российской истории. Наша революция не нужна была крестьянам, она задумана была США и Западом как часть нового мирового порядка.

Встреча была, повторяю, в совсем уже далёком от нынешнего времени 1969 году. Но то, что я вам рассказал, удалось найти в архивах в 2018-2022 годах. Тогда же для нас и местных коммунистов было всё ясно: белые - палачи, красные - боролись за правду.

Хотя на самом деле истинными палачами были, я уверен, красные. Никто же по этой теме не изучает архивы и не знает, что при создании только Тасеевской партизанской республики за один день были убиты пятьсот человек. Бедные запросто убивали и грабили своих состоятельных односельчан. Беззаконие и безнаказанность были лицом красных.

Увы, спокойного и рассудительного разговора стариков не случилось. Потерявшие за десятилетия силу, а главное - головы, ветераны уже после первых выступлений рвали друг друга за воротники рубах, крыли матом в светлом библиотечном зале. Орали на Григория Чуприкова.

- Ты кого слушашь, кого слушашь? Он уже не помнит, как мать его звали. Федуловы в добрых-то сроду не бывали. Я к красным добровольно пошёл, а его призвали, да стерегли сначала, чтобы не убёг. Он за бутылку не винтовку, себя продаст,- кричал кто-то из Коноваловых.

По-моему, это был родной брат убитого Коновалова, фамилия которого на памятнике есть. Его бывший друг по восстанию, а теперь внезапно - супостат, седой и заросший седым с желтизной волосом, махал на соседа высохшими ручонками:

- У меня орден за Гражданскую, а у тебя чё? Мы когда белую сволочь к стенке ставили, ты где был? Дома, больным прикидывался. На кровь он, видите ли, смотреть не может. А за советску власть кто будет бороться? Ты лучше расскажи добрым людям, почему ревком всех твоих братьев пошерстил, а тебя оставили, партизан всё-таки. При всех говорю - зря оставили. Ты две коровы имел, подкулачник, значит, не разобрались в ревкоме. Мы таких за гриву и в район отправляли. А там их без разговора на тот свет. Тебя нужно было сразу к стенке.

- Дураков не спросили,- дыбился кто-то из Белоглазовых.

Хорошо помню, он был высоким, не стриженым, но гладко выбритым и в праздничной рубахе. Хотя все Белоглазовы нашего времени в Рыбном отличались небольшим ростиком. Этот был с колокольню.

- Если бы ты доносы не писал, никто бы их не отправлял в район. Ты моих братьев помог порешить. Тебя за это судить пора.

- Вы все почему тогда живы остались? По подпольям прятались,- кричала из-за своего стола хозяйка моей квартиры Ксения Иннокентьевна Сорокина.- А тятю моего подставили. Я одна дома отбирала его у белых.

Раскудлаченный седоволосый Белоглазов норовил проехать по голове своего соседа Коновалова подкостыльником. Секретаря парткома совхоза к этому время в библиотеке уже не было, его вызвали в райком. А секретари комитета комсомола, обе девушки, ничего не могли сделать с разбушевавшимися ветеранами.

- Тише, тише,- к столу ведущей, где пыхтели, схватившись, Коновалов и Белоглазов, вышли Григорий Елисеевич и ещё один преподаватель техникума - Иннокентий Семёнович Тугаринова.

Они оттащили их в разные стороны и посадили снова за столы, но уже в разных концах зала.

- Чё тише,- не соглашался дед Коновалов,- я за правду стою. Он тут гонору напускает, а сам не воевал. Кто его только сюда приглашат. Которые по зажиточным ходили в тот день - на площади лежат, побитые. А мы отступили на Переясловку. Потом вернулись, отомстили тем, которые белых поддерживали.

- Помню, помню,- кричал из-за своего стола Коновалов,- баб грабили.

- Не баб,- не соглашался Коновалов,- а семьи кулаков и богатеев, чё их жалеть. Такая директива от ревкома была. Они план спускали, сколько кулаков арестовать и в район отправить. А всех белых - сразу под нож.

Самые воинственные снова стали кричать, что Белоглазов - горлопан и правды не знает. Чему он может детей научить? Его к ним и подпускать не надо.

Продолжали рубить каждый свою правду-матку. Пришлось звонить в гараж и просить раньше времени прислать автобус, развезти ветеранов по домам. О планируемом чаепитии дедов и внуков не вспомнили, не до него было.

Но Чуприков был бы не Чуприков, если бы махнул на всё рукой и не записал воспоминания ветеранов. Втроём - Григорий Елисеевич, Ваня и я - стали вечерами ходить по домам и записывать воспоминания стариков.

Григорий Елисеевич десятилетиями хранил эти записи, а потом передал в созданный Рыбинский районный музей, который расположен не в районном центре Заозёрном, а именно в селе Рыбном. И всегда с ним были студенты. Не одно поколение нашего брата он пристрастил к краеведению.

Увы, время неумолимо, теперь в Рыбном нет не только ветеранов Гражданской войны, но и Великой Отечественной. Сейчас уже нас, которые знали их, здоровались за руку, приглашают в библиотеки и школы, рассказать про старину.

Моё же убеждение, что все эти воспоминания субъективны, вернее опираться на архивы. Хотя в наше время их тоже периодически чистят.

Красноярск.