Эконда: настоящий Север, настоящая жизнь

Добавить в закладки

Удалить из закладок

Войдите, чтобы добавить в закладки

22.09.2022 08:12
0

Читать все комментарии

2909

В декабре 1948 года я окончил обучение в одногодичной сельскохозяйственной школе Эвенкийского национального округа. В моих "корочках" было записано: специальность - счетовод колхоза.

В те годы в колхозах округа ещё не было ни бухгалтеров, ни экономистов. Весь учёт колхозного добра вели счетоводы. Поэтому и называли нас счётными работниками.

Через месяц по рекомендации сельхозуправления я уже прибыл к месту работы, на факторию Эконда. Это на Север, за 400 километров от Туры, столицы округа. Не буду описывать свой сложный дорожный путь на оленях да по бездорожью. А вот жестокие крещенские морозы, когда температура воздуха опускалась ниже 50 градусов по Цельсию, не упомянуть не могу.

Что значит минус 50 градусов? Приведу пример. Вы стоите на открытом морозном воздухе. Когда выдыхаете из груди тёплый воздух, в котором много влажных капелек, они соединяются с морозными, и воздух начинает кипеть или шипеть, называйте кому как нравится.

Эту реакцию хорошо слышишь, а ещё лучше чувствуешь: щёки горят, а норки носа пощипывает. И человек, хочет он того или нет, начинает притопывать, а потом и приплясывать, хлопая в ладоши в тёплых кокольдах (варежках, сшитых из оленьего меха). Эту гимнастическую процедуру заставляет исполнять Дедушка Мороз.

Через три дня, ближе к вечеру, на нартах, запряжённых оленями, мы прибыли в Эконду. Подъехали к конторе колхоза "Омакта ин" ("Новая жизнь"). Она представляла собой небольшую деревянную избу без сеней.

Мы вошли в помещение. За большим двухтумбовым столом сидел пожилой мужчина, эвенк. Он встал нам навстречу - небольшого роста, но коренастый, крепкого телосложения.

- Я председатель колхоза Иван Васильевич Хирогир,- подавая руку, приветствовал он нас - меня и представителя сельхозуправления Морозова.

Я обратил внимание на скромную обстановку конторы. На окнах не было штор. Кроме стола, возле стенки стоял с приоткрытой дверцей шкаф, ещё были деревянная лавка, два табурета. На стене в большой раме висел портрет И. В. Сталина. Вождь внимательно смотрел на нас, держа в руке свою неизменную трубку. В помещении жарко топилась железная печь.

После незначительных разговоров Иван Васильевич определил нас на ночлег к местному радисту. Утром мы снова встретились в конторе. Кроме председателя здесь была ещё высокая, молодая, симпатичная женщина.

- Это моя баба, жена Марья,- она работает кассиром,- представил её председатель колхоза.

Потом Иван Васильевич достал из шкафа несколько пухлых папок. Это были документы учёта. Протоколы колхозных собраний. В шкафу на средней полке оказался ещё маленький металлический ящик - сейф.

- Это наша касса,- сказала Мария.- Денег в кассе мало, недавно все раздали колхозникам. Скоро суглан, общегодовое собрание.

Иван Васильевич рассказал, что до сих пор учёт в колхозе вёл один мужчина. Человек хороший, но очень крепко выпивал. Поэтому работу запустил. Пришлось его уволить.

Обращаясь ко мне, с хитринкой в глазах сказал, что работа счетовода несложная:

- Всё просто. Приход - расход. Сальдо - бульдо.

И искренне засмеялся, как бы радуясь своему острословию.

Мы с Морозовым внимательно проверили учётные документы, приходные и расходные ордера кассы. Подготовили необходимые финансовые документы председателю колхоза для отчёта на собрании.

На суглан, который через несколько дней состоялся в этом же помещении, собрались охотники, оленеводы, рыбаки, чумработницы, жители фактории, работавшие в школе, клубе, пекарне и так далее. Всем было интересно узнать, с какими итогами завершил год коллектив колхоза.

Итоги порадовали участников суглана. Стадо оленей значительно выросло. Правда, если бы не набеги серых разбойников - волков, оленей было бы ещё больше. Хорошо потрудились охотники, рыбаки.

Потом по традиции начался концерт. Как говорится, первым номером программы был коллективный танец "Ёхорьё". Все взрослые, подростки и даже малышня встали в круг, взялись за руки и, вращаясь то в правую, то в левую сторону, притоптывая ногами, стали петь. Это была песня-импровизация.

Один из уважаемых людей фактории - Иван Данилович Елдыгир -запевал, речитативом громко произносил:

- Наш колхоз богатый, мы живём хорошо, хорошо (вслед за ним все находящиеся в круге, громко произносили: "Ёхорьё, Ёхорьё"). Руководит колхозом Иван Васильевич Хирогир, он умный, справедливый человек ("Ёхорьё, Ёхорьё"). У нас в колхозе оленей много, будет ещё больше ("Ёхорьё, Ёхорьё"). Летом построим детский сад-ясли!

И все с ещё большим энтузиазмом громко подхватили: "Ёхорьё, Ёхорьё".

В этом танце с песней-припевом нет ни начала, ни конца. Песня бесконечна. Она про жизнь. А жизнь, едва начавшись, может тотчас оборваться, а может длиться очень долго. Многие годы.

Долго в этот вечер танцевали, веселились экондинцы.

А потом опять пошли трудовые будни. Вскоре на фактории произошло знаковое событие. На постоянное жительство к нам приехали несколько человек. Да ни откуда-нибудь, а из самой Москвы. Пожилая учительница Лидия Евграфовна, молодой зоотехник Миша Глушнёв, ветврач Иван Сорока.

Приезд на факторию москвичей вдохнул в экондинцев новую жизнь. Лидия Евграфовна на своих занятиях стала применять новые - московские - методы обучения и воспитания учащихся.

Глушнёв и Сорока стали тщательно готовиться к лечению оленей. Ведь эти животные, постоянно находясь в тайге и тундре, приобретают нередко экзотические болезни. Одна из них - копытка. Это когда от постоянного нахождения на сырой местности у оленей заболевают стопы ног. И тогда от невыносимой боли животные с трудом передвигаются в поисках пищи. Была у оленей ещё одна болезнь - чесотка.

Поэтому забот у ветеринарных врачей хватало. К тому же приближалась весна. И хотя она была не за горами, нередко стояли крепкие морозы. Иногда ночью при экстремально низкой температуре в небе появлялось северное сияние. Оно светилось всеми цветами радуги. Яркими всполохами озаряло небо. Это невероятное по своей красоте природное явление.

Несмотря на крепкие ночные морозы, днём всё чаще можно было видеть, как солнце начинало пригревать. Рыхлый снег постепенно оседал. Ночью появлялся тонкий слой хрупкого наста. На открытых местах оголялись кочки. Снег на них нехотя таял.

Приближалась ответственная пора - весновка. Это период, когда происходит массовый отёл оленей. К нему тщательно готовятся не только оленеводы, но и все те, кто причастен к этой отрасли.

Стали собираться в дорогу к оленеводам и московские ветработники, Глушнёв и Сорока. Они читали специальную литературу, готовили необходимые лекарства. К удивлению местных жителей, москвичи взяли с собой не только специальную литературу, но и художественную. В их багаже оказались произведения Толстого, Достоевского, Куприна и других русских и зарубежных писателей.

И вот они уже в бригаде оленеводов. На небольшой поляне стоит несколько чумов. А рядом бродят олени. Весь снег изрыт, в ямах. Это так олени добывают себе питание. Они постоянно копытят глубокий снег, чтобы добраться до вкусного ягеля.

Молодые ветеринарные работники внимательно наблюдали за стадом оленей. Ведь, обучаясь в Московском сельхозинституте, они изучали теорию, а теперь - вот она, практика. Целое стадо живых, красивых оленей. На этом стойбище в основном были важенки. Здесь проходил массовый отёл.

Проверить, как организована работа по проведению отёла, приехал и председатель колхоза. Он охотно давал пояснения молодым специалистам.

- Животноводы постоянно кочуют со стадом,- рассказывал он.- На одном и том же пастбище олени могут кормиться только через 8-10 лет. Так медленно в тундре растёт подножный корм. И в поисках его оленеводы должны перегонять свои стада с одного места на другое. Поскольку сейчас идёт отёл оленей, надо внимательно следить за этим процессом. Обратите внимание, как ведут себя стельные важенки. Прежде чем растелиться, они уединяются, уходят в укромное местечко, чтобы их никто не видел, не беспокоил. В такой момент к оленухе не подходит даже хор - самец. Когда важенка телится, самец удаляется от неё подальше. Обратите внимание вон на ту молодую важенку, что стоит возле берёзок. Она словно задумалась. Это значит, что готовится к родам. Скоро принесёт телёночка. Ты, зоотехник, присмотрись к ней. Когда она отелится, подойди к роженице. Может быть, телочку нужна помощь. Ведь он, выйдя на белый свет, будет лежать на снегу. Может погибнуть от переохлаждения.

Через некоторое время зоотехник подошёл к роженице. Она стояла. Телёночек лежал на снегу, свернувшись в калачик, и не шевелился. Глушнёв взял его на руки и понёс к чуму, чтобы там, возле печки, отогреть младенца. Оленуха шла следом за человеком, который нёс её первенца.

Пока оленёнка отогревали, его мать терпеливо ждала возле чума. Наконец Глушнёв вынес оленёнка и поднёс к оленухе. Та обнюхала первенца. Облизала. А он, быстро найдя её соски, набухшие от молока, принялся сосать. Жизнь его была в полной безопасности.

Когда отёл оленей закончился, все "уполномоченные" вернулись на факторию. Здесь жизнь шла своим чередом. Мы с председателем подсчитывали, насколько приросло стадо оленей. Чумработницы рассказывали Иван Васильевичу, что шили одежду, обувь: парки, сакуи, бокари, кокольды, камуланы и так далее.

Вскоре на факторию приехали оленеводы - за зарплатой. Мне, молодому специалисту, интересно было наблюдать, как при получении заработка колхозники расписывались в ведомости, ведь они были почти все неграмотные. Подписей, которые мы привыкли видеть, не было. Они ставили в ведомости условные значки: крестик, галочку, кружочек, просто тире, чёрточку и так далее.

Я обратил внимание на подпись одной молодой девушки. Раньше в ведомостях она выводила ручкой кружочек, вроде как букву "о". А сейчас буква "о" была перечёркнута пополам.

- Дуся,- спросил я её,- раньше ты в ведомости ставила кругляшок. Что это значит?

- Меня мама очень любит. Она называет меня "Моё любимое солнышко!", а ведь солнышко круглое. Вот я и рисовала кругляшок. Это и есть моя роспись.

- Но теперь ты же перечеркнула свою фамилию!

- Правильно, так оно и есть. Я недавно вышла замуж, поэтому фамилию переменила. Роспись стала другой.

Через несколько дней произошло событие, которое взбудоражило всю факторию. Из школы-интерната исчезла ученица 4-го класса. От этого пришли в состояние шока учителя и воспитатели. Но больше всех встревожилась москвичка Лидия Евграфовна.

Начались расследования случившегося. Кто последний видел Настю? С кем она общалась? Наконец, выяснилось: её увёз молодой охотник Андрей Оегир. Увёз не для того, чтобы девочка погостила у родителей. Он увёз, чтобы жениться на ней.

Беглецов с трудом нашли в лесотундре и доставили на факторию. Разбирательство этого инцидента происходило в конторе колхоза. Обвинителями выступили учителя, воспитатели. Руководил группой, осуждающей порок, председатель колхоза Иван Васильевич Хирогир.

Похитителя и похищенную посадили на "лавку позора". Они сидели рядышком, тесно прижавшись друг к другу, опустив глаза. Это были крупный мужчина и маленькая, хрупкая девочка. Присутствующие - кто с осуждением, кто с сожалением - смотрели на "подсудимых".

Со страстной обвинительной речью выступила учительница Лидия Евграфовна:

- На нашей фактории произошло невиданное уголовное преступление. Великовозрастный мужчина выкрал и силой увёз несовершеннолетнюю девочку. И чтобы вы думали? Он решил на ней жениться. Давайте спросим у неё, как это было.

И тут неожиданно прозвучал ответ Насти:

- Я люблю Андрея, и он меня тоже. Это я подсказала, чтобы уехать из интерната. А потом жить вместе, как мои родители.

- Но ты-то о чём думал, Андрей, ведь Настя маленькая, ещё ребёнок! А тебе уже 25 лет!

На этот вопрос Андрей ответил убийственно просто:

- Конечно, маленькая. А вот пройдёт лето, и зимой она будет уже большая!

Мнений было много, и все разные. Но решение приняли однозначно: Настя должна остаться в интернате и продолжать учёбу.

Через несколько дней все опять узнали, что Настя исчезла. Куда и с кем? Не было сомнений: конечно, она сбежала с Андреем.

После этого события к председателю колхоза пришла возбуждённая Лидия Евграфовна.

- С этим что-то надо делать! - решительно заявила пожилая учительница.

Иван Васильевич как-то виновато посмотрел на возмущённую женщину. И тихо, как бы извиняясь, ответил.

- Понимаете, Лидия Евграфовна, я ведь был в подобной ситуации. Несколько лет тому назад тоже похитил из интерната любимую девочку. Женился на ней. Теперь у нас с Машей свои дети. Хорошая, дружная семья.

Лидия Евграфовна взглянула на председателя широко раскрытыми глазами. Тяжело поднялась с табурета и тихо вышла из конторы.

Событие, которое произошло в школе-интернате, постепенно стало забываться. Жизнь на этой северной фактории шла своим чередом. Оленеводы продолжали охранять стада оленей, охотники готовились к промыслу пушного зверя, рыбаки ловили рыбу. Другие мужчины и женщины заготавливали сено.

Да, сено. Дело в том, что в колхозе были две крупные лошади. Как они оказались в Эконде, я не знаю. Но достоверно известно, что пригнали их из Якутии. И вот теперь этим животным нужно было заготавливать корм. Это ведь не олени, которые добывают ягель себе сами.

Я тоже вместе с колхозниками выезжал на заготовку сена. Работа была неимоверно трудной, утомительной. Во-первых, донимали летняя жара, гнус: комары, мошка, пауты, во-вторых - никто из нас толком не умел обращаться с этими сельскохозяйственными орудиями труда - коса, серп, грабли, вилы железные и деревянные были для местных жителей в новинку, можно сказать - в диковинку.

Но так или иначе к осени мы сумели наскрести необходимое количество сена и сложить его в копны, а потом - в неказистые зароды. Я, как умел, обмерял заготовки, определял, хватит ли сена на долгую полярную зиму.

В свободное время мы с радистом Иваном Кочергиным плавали на лодке-берестянке по Вилюю, ловили рыбу, иногда добывали водоплавающую дичь.

Однажды, проплывая возле обрывистого берега, я обратил внимание на торчащий из воды не то корень дерева, не то обломок небольшой лесины. Вытащил из деревянных ножен охотничий нож. Потрогал им незнакомый мне предмет. Оказалось, что это кость.

На следующий день мы с трудом выволокли находку на берег. Это был бивень мамонта. Так мы впервые узнали, что на территории Эконды когда-то бродили огромные доисторические животные.

Мы решили подсушить бивень, потом распилить и изготовить из него черенки для ножей. Но из нашей затеи ничего не получилось. На воздухе бивень растрескался на ровные полоски. За ненадобностью он продолжал валяться на улице, возле конторы колхоза. А по-доброму бивень надо было занести в школу-интернат и хранить как музейный экспонат, как памятник далёкого прошлого.

Но мы не были краеведами. Да никто этим делом тогда не занимался. В нашем сознании проблемы краеведения ещё не было. Поэтому ценная находка скорей всего затерялась.

Мы, три холостяка - я, радист и зоотехник - жили в одной комнате. Ветврача Сороку перевели на факторию Ессей. Пищу готовили по очереди. Наше меню разнообразным не было, главный ингредиент - мясо оленье, сохатиное, рыба.

Однажды, когда очередь дошла до зоотехника, он сказал, что приготовил суп из мяса молодого оленчика. Мы одобрительно кивнули головами. Когда главный оленевод колхоза поставил на стол кастрюлю со своим варевом и мы увидели, что в ней плавают ворсинки шерсти, тоже не удивились: москвич Миша Глушнёв был неряшливым человеком.

В нём уживались две противоположности. С одной стороны, он был грамотным специалистом, хорошо знал художественную литературу, мог подолгу читать стихи известных и малоизвестных поэтов. С другой, он утром часто не умывался, не причёсывался. Одевался не аккуратно. Парку или сокуй, которые снимал с себя, небрежно бросал в угол комнаты. Поэтому пол в комнате был в оленьей шерсти.

Когда наш обед закончился, Миша спросил:

- Ну как, суп понравился?

- Да,- ответили мы.

- А мясо понравилось? - продолжал интересоваться наш товарищ.

- Хорошее, вкусное мясо,- сказали мы.

- Так вот, ребята, вы ели не то, что думали. Это мясо не молодого оленчика. Это собачина. Видели у пекаря Архипа бегала сучонка? Её кто-то по неосторожности подстрелил. Я ободрал. А из мяса сварил суп. Мясо-то молодое, жирное. Пекарь кормил собачку хорошо.

Посмеявшись над очередной причудой москвича, мы единогласно решили использовать остатки мяса молодой собачки по назначению. То есть сварить и съесть. Мясо-то действительно было вкусное.

Как ни странно, но этот большой, неуклюжий москвич Миша пользовался у немногочисленной группы местных девушек большим спросом. Вспоминаю один драматический инцидент. В Мишу влюбилась молоденькая продавщица. Видно, он ей когда-то прочитал стихи про любовь. Может, процитировал что-нибудь из поэмы А. С. Пушкина "Евгений Онегин".

Продавщица приняла поэтические строки на свой счёт. Она подумала, что так зоотехник колхоза признался ей в любви. Но ошиблась. Миша был холоден к любовным интрижкам.

Обидевшись, продавщица повесила на двери магазина большой замок и на него приклеила записку, в которой дрожащей рукой написала: "Меня он не любит. Я не хочу жить".

Это откровенное признание вызвало переполох среди населения. Парни и девчата стали искать девушку, которая "не хочет жить". Дома продавщицы не оказалось. Пошли искать вдоль Вилюя. На следующее утро её нашли на крутом берегу реки.

Девушка сильно намёрзлась, дрожала от холода и нервного перевозбуждения. Её привели домой, отпоили горячим чаем. Она успокоилась и смирилась со своей судьбой. Так закончилась эта драматическая история.

Несмотря на все перипетии в нашем селении, мы с моим приятелем, радистом Иваном Кочергиным, в свободное время продолжали заниматься и охотой, и рыбалкой. Вместе с колхозными рыбаками, которых возглавлял Иван Васильевич Елдогир, стали строить заездок, перегораживать небольшую безымянную речку, впадающую в Вилюй.

Дело в том, что весной рыба поднимается по боковым речкам вверх по течению, чтобы нереститься. Осенью она "скатывается" назад. Рыбаки перегораживают речку щитами, изготовленными из ветвей ивняка. Но в одном месте меж щитов оставляют проём. В этом проёме устраивается сооружение наподобие шлюза. За шлюзом - большое деревянное корыто.

Вода с сильным напором переливается через этот шлюз. И вместе с потоком в корыто сваливается рыба: ленки, сиги, пелядь, налимы, щуки. И, конечно, сороги, окуни, ельцы и другая сорная рыба.

Но рыба, нужно сказать, очень осторожная, пугливая. Она не всегда бросается в этот бурный водопад, который устремляется через шлюз. Я сам много раз видел, как крупная рыба, подойдя к шлюзу, приглядевшись к нему, уплывала назад.

По подсказке Ивана Даниловича мы стали применять способ, который позволял ловить даже осторожную рыбу. Изготовили скребок - вроде того, каким дворники убирают на улицах благоустроенных поселений снег. Ночью садились возле шлюза, и когда рыба подплывала на небольшое расстояние, скребком загребали её в корыто.

Короче, процесс рыбной ловли был довольно успешным. Иван Данилович по-хозяйски распоряжался уловом. Часть рыбы отдавал интернатским ребятишкам, другую часть - колхозникам. Естественно, не забывал себя, немножко доставалось и нам с радистом. Ведь мы были добросовестными помощниками основных колхозных рыбаков.

Часть полученной рыбы я немножко посолил. Приготовил подарок своим родителям, которые проживали в Туре.

Всё это происходило уже осенью. Иногда с холодным дождём пробрасывал снежок. Наступала очередная осенняя кампания - переучёт оленей.

Опять все специалисты и руководители колхоза приехали в животноводческие стада. Но пересчитать колхозных оленей, которые бродят в лесотундре,- непростая задача. Здесь оленеводы использовали многовековой опыт. Они изготавливали кораль - специальное сооружение. Для этого из жердей делали крепкую изгородь, охватывающую значительную площадь. Туда загоняли оленей и закрывали проём жердевым забором.

Теперь за работу брались счётчики. У каждого из них по два мешка, в руке нож. Читатель может спросить, а почему у оленевода-счётчика не тетрадка и карандаш? А потому, что каждого оленя надо пометить, чтобы не посчитать его дважды.

Конечно, будь это нынешнее время, можно было бы метить краской. Но не забывайте, в какие годы происходили эти события! Поэтому оленеводы применяли старинный, дедовский метод. Они в корале ловили оленя, ловко отрезали вновь выросший его на голове мягкий рожок и бросали в мешок. Если это была важенка или хочари (оленуха или тёлочка) - в один мешок, если хор или аволокан (самец или молодой бычок), рожок летел в другой мешок.

Закончив пересчёт, оленей выпускали из загона. Затем содержание мешков вываливали у костров на мох и считали, сколько животных в стаде.

Потом, естественно, эти рожки поджаривали на костре. Начиналась традиционная трапеза. Таким образом, завершалась очередная важная кампания в оленеводческой отрасли.

Весной следующего года я покинул Эконду и вернулся домой, в Туру. Предстояла другая, не менее интересная работа.

Шушенское.

Напишите свой комментарий

Гость (премодерация)

Войти

Войдите, чтобы добавить фото

Впишите цифры с картинки:

Войти на сайт, чтобы не вводить цифры