О бранных монологах на "Поле брани Виктора Астафьева"

Ну вот, прочитал, наконец, критическую статью иркутского писателя А. Г. Байбородина "Поле брани Виктора Астафьева" в альманахе "Енисей" (N 1, 2, 2017 год).

В жанре облыжного навета

Статья - длинная, общим объёмом в 68 журнальных страниц. И - странное дело: пока я её читал, меня преследовало одно воспоминание из далёкой молодости - жаркое лето, сумерки, Бердский военно-учебный полигон (подозреваю, что на этом самом полигоне во время войны проходил солдатскую учёбу В. П. Астафьев), и меня, студента в солдатской форме, проходившего летние военные сборы, "прорабатывает" на плацу дежурный сержант с красной повязкой на рукаве.

Я тогда действительно провинился: после ужина, когда полагалось "личное время", собрался сигануть через двухметровый дощатый забор - за забором был обрыв, а под обрывом - широкое Обское море с огромным закатом вдали; однажды я уже лазал туда, а когда полез во второй раз - сержант меня "застукал".

Я готов был понести наказание за нарушение правил, но, надеясь на снисхождение, виновато оправдывался: пишу, мол, стихи и хотел бы в своё личное время побыть в одиночестве, среди природы,- однако сержанту мои оправдания были не нужны - он всё-таки влепил мне внеочередной наряд на кухню на следующий день: с утра до ночи чистить картошку.

А кроме того, ещё минут сорок "жучил" меня: закинув руки за спину и неспешно прохаживаясь передо мной, стоявшим по стойке "смирно", заставлял цитировать устав строевой службы, а так как все параграфы его вспомнить дословно я не мог - он мне их напоминал и заставлял повторять за ним, кое-какие из них при этом многословно комментируя, и, кроме того, учил жить - то есть всегда слепо подчиняться всевозможным правилам, уставам, начальникам и командирам.

А я, слушая его, думал о том, что, во-первых, у него - тоже свободный час, но он не знает, как им распорядиться, а тут маленькое развлечение: поизмываться над курсантом; во-вторых, хоть он и знает, что я без пяти минут инженер, но здесь, сейчас я - весь в его власти, и главный начальник для меня в данный момент не командир части, не комбат или комроты - а только он, сержант; в-третьих - что сержант этот, похоже, мало что в жизни знает, кроме воинского устава, и, стало быть - человек дремуче-невежественный; а в-четвёртых, думал о том, что он, конечно, может наказать меня за нарушение порядка,- но думать, как он, и заставить меня жить, как он, ему слабо.

Так вот, когда я читал вышеупомянутый очерк, автор его чем-то напомнил мне того сержанта: как и тот сержант, автор статьи хотел бы построить всех писателей в ряд и заставить их думать, да, наверное, и писать тоже, как он сам, да вот не получается, и он явно этим огорчён.

В том числе взялся он распекать и великого русского писателя В. П. Астафьева (успевшего скончаться за 16 лет до этих поучений), однако, мало, видимо, зная и недостаточно читая, упомянутый выше автор нагородил в своём очерке столько несуразицы по поводу страны, народа, времени, да ещё и предъявил множество обвинений в адрес В. П. Астафьева, главное из которых - ненависть его к своей стране и своему народу, особенно в последние годы жизни, то есть, в 90-е годы ХХ века, и попутно "разоблачил" его культ среди красноярских властей, писателей, библиотекарей и музейщиков края, а также среди издателей и критиков, писавших о нём.

"Жалко мне,- печалится он в своей статье,- лукавых критиков, ловких издателей и прочих деятелей, что лезут в друзья к знаменитым русским писателям, возлюбив не за слово, а за славу..."

И изложена статья этаким учительски-наставительным тоном, да ещё с обильными кудрявыми "словесы" да со множеством цитат из Евангелия, Достоевского, Ст. Куняева и самого В. Астафьева: ни дать ни взять евангельский пастырь, поучающий неразумных овец человеческого стада.

Правда, этот тон и этот стиль, вместе с чрезмерным обилием цитат, выглядят некоторым перебором и литературной безвкусицей; причём автор, кажется, даже не понимает, что некоторые цитаты противоречат смыслу его же разоблачительного напора; чего стоит, например, цитата: "Не судите, да не судимы будете",- которую, скорее, надо отнести в адрес самого автора статьи.

Казалось бы, хозяин - барин, что хочу - то и ворочу, бумага всё стерпит. Однако же за всем этим елейно-кудреватым многословием, да разве ещё за прямо-таки бухгалтерски точным перечислением всех государственных наград, премий и гонораров В. П. Астафьева (которые ставятся ему в укор), проступает глухая обида автора статьи в адрес "красноярского классика": как же так, дескать, я столько раз (и опять по-бухгалтерски точно перечисляется, где и сколько) встречался и сиживал с ним в дружеских застольях (даже свидетелей этих застолий перечислил) - а тот всего лишь однажды где-то упомянул о моих рассказах (обиженный автор статьи успевает напомнить об этом аж три раза)!..

И всё-таки, как говорится в народе, "за базар" (то есть за все горы лжи и обвинений в статье в адрес В. П. Астафьева и его окружения) надо "отвечать". А поскольку сам обвиняемый классик дать достойный отпор "разоблачителю" не может, то защитить его от лжи и обвинений взялся я. Причём - от лжи и обвинений не только со стороны автора статьи, но и со стороны всех тех, кому тоже ещё захочется поучаствовать в "разоблачении" В. П. Астафьева.

Почему я? Да потому, во-первых, что он был моим старшим товарищем по творческому цеху, я его безмерно уважал и являюсь почитателем его творчества (несмотря на сложное отношение к нему самому, о чём я давно уже, в 2005 году, писал в своём многократно изданном очерке "О В. П. Астафьеве, человеке и писателе"); во-вторых - потому, что автор статьи предъявляет косвенный счёт в своих обвинениях и мне как литератору, поскольку я около 20 лет состоял в одной с ним красноярской писательской организации и даже написал о нём воспоминания, стало быть, по мнению автора статьи, был одним из его "подпевал" и "причиндалов".

"Наперебой подпевали Астафьеву,- пишет он,- литературные причиндалы, что пытались просиять, посиять в астафьевском сиянии, по пути и зашибить копейку на восхвалении енисейского классика..."

И, в-третьих, потому ещё я взялся защитить нашего классика, что всякая ложь и облыжные наветы должны быть непременно опровергнуты.

Без всякой выгоды от дружбы

А теперь - мои конкретные возражения на конкретные же обвинения в адрес Астафьева и его окружения...

Возражение первое: по поводу "лукавых критиков".

Да, у В. П. Астафьева было много приятелей и собутыльников по России, и многие из них после его смерти объявили о своей близкой дружбе с ним; однако на самом деле был он необычайно щепетилен и избирателен насчёт близкой дружбы и товарищества и кого попало на слишком близкое расстояние к себе не подпускал.

Если бы автор статьи открыл и внимательно прочитал книгу его писем "Нет мне ответа" (издатель Г. К. Сапронов, 2009 год), изданную, кстати, в Иркутске, где обитает сам автор статьи, то понял бы, что за всю свою жизнь Астафьев близко дружил всего лишь с несколькими товарищами во всей России (среди которых - и несколько писателей), с которыми долго переписывался и был в письмах предельно открыт и искренен.

Вот что он написал, например (в письме В. Я. Курбатову от 3 марта 1980 года), про Вологду, где он прожил 11 лет: "В Вологде у меня нет никакого общения. Пока мог водку пить, собутыльничать было с кем. А вот не могу, да и неинтересно стало, не веселит и водка, и нету собеседника по душе..."

Примерно то же самое он писал ранее по поводу Перми, а позже - и по поводу Красноярска.

А из критиков (и литературоведов одновременно), насколько я знаю, он водил близкую дружбу всего с четырьмя: это А. Н. Макаров (Москва), Н. Н. Яновский (Новосибирск), Г. М. Шлёнская (Красноярск) и В. Я. Курбатов (Псков). Но объявить, как наш автор статьи, что они из какого-то "лукавства" и выгоды "лезли к нему в друзья" - значит, ничего не знать о жизни писателя и при этом судить о нём и его друзьях вкривь и вкось. А между тем их отношения с Астафьевым складывались по-разному и в то же время в чём-то схоже.

А. Н. Макаров (1912-1967), один из самых влиятельных критиков СССР в 1960-е годы, был членом редколлегий в журналах "Знамя" и "Молодая гвардия" и в нескольких московских издательствах. Сам Астафьев считал, что знакомство их, переросшее затем в дружбу,- для него "счастье, подаренное судьбой".

Знакомство это, сначала эпистолярное, началось с того, что Астафьев послал ему вышедшую в 1962 году в Москве книгу "Звездопад" с дарственной надписью.

Переписка быстро переросла в дружбу, длившуюся всего 5 лет, до кончины Макарова, и если внимательно вчитаться в их переписку, то хорошо заметно, как в начале её ещё не уверенный в себе Астафьев обращается к Макарову с большим почтением как к человеку высокоэрудированному и одновременно - занимавшему высокое положение в литературном мире, и при дальнейшем знакомстве регулярно высылал ему все свои книги и рукописи, прося прочитать их и дать свою оценку, а Макаров после этого писал ему длинные, многостраничные ответы, и в них - тщательная разборка текстов Астафьева.

Попутно с этим критик делал письменные экскурсы в историю мировой литературы и культуры, просвещая не ахти как образованного Астафьева. То есть со стороны Макарова - это бескорыстная (подчёркиваю - бескорыстная!) и, видимо, отнимавшая много времени помощь молодому писателю, в котором он, правда, почувствовал большой творческий потенциал и много преуспел в его воспитании и образовании.

Недаром после его смерти Виктор Петрович опубликовал посвящённую ему книгу "Зрячий посох" со вставленными в собственные тексты письмами к нему Макарова, причём книга эта - восторженный гимн старшему товарищу и одновременно знак горячей благодарности своему учителю и наставнику.

Второй (в последовательности по времени) духовно близкий Астафьеву критик - новосибирец Н. Н. Яновский (1919-1990), авторитетнейший в России специалист по истории сибирской литературы и по совместительству многолетний заместитель главного редактора журнала "Сибирские огни", причём сделанное им в литературоведении настолько велико, что практически не поддаётся перечислению.

Деловая его переписка с Астафьевым, начавшаяся в 1965 году, тоже быстро переросла в дружескую и длилась 25 лет, до кончины Яновского. Теперь, когда усилиями новосибирского критика и литературоведа В. Н. Яранцева она собрана вместе и опубликована (см. журнал "День и ночь", N 5-6, 2016 год, N 1, 2017 год), стало понятно, что эта переписка - самая длительная, самая интенсивная и самая объёмистая в сравнении с перепиской со всеми остальными адресатами Астафьева.

Они стали близкими друзьями; сближало их очень многое: оба - родом из сибирской деревни (Яновский - с Алтая), оба - участники Великой Отечественной войны, причём воевали при форсировании Днепра почти бок о бок; оба имели тяжёлые ранения; а главное - имели очень схожие взгляды на литературу и современную им жизнь.

Вот как писал о нём после его смерти Астафьев в письме В. Т. Невзорову (много лет возглавлявшему Вологодское отделение Союза журналистов; письмо от 27 марта 1991 года):

"Умер у меня в Новосибирске старший друг, умнейший человек, труженик и наставник - Николай Николаевич Яновский... Николая Николаевича садили три раза, но он остался могучим красавцем, умницей, застенчивым с друзьями и яростным с врагами, а они у него не переводились, особенно в партийных конторах. Не могли ему там прощать, что он умнее их, честнее и неуязвим ни с моральной, ни с материальной стороны..."

Так вот, Н. Н. Яновский тоже как-то не укладывается в формулу Байбородина "лукавый критик" и "подпевала".

По поводу дружбы Астафьева с Г. М. Шлёнской (1921-2012), красноярским литературоведом и кандидатом филологических наук, лучше всего расскажет сам Виктор Петрович (письмо В. Я. Курбатову от 2 марта 2000 года):

"Преподаёт иль, по-учёному, "читает" литературу в нашем университете Галина Максимовна Шлёнская, бабища здоровая, отважная, ума - палата. Я иногда, к сожалению, редко, с нею встречаясь, её подъелдыкиваю. Так однажды слушали мы вместе художественно-сценическое чтение столичным приличным гастролёром "Руслана и Людмилы", и по окончании, отхлопав в ладоши, Галина Максимовна сказала: "Две неточности допустил чтец". А я ей: "По-моему, одну", а она мне: "Нет, две!", и давай на ходу читать поэму, да ещё попутно почти всего Пушкина прочла.

Однажды я с нею ездил в Канск, где она в местном пед. колледже подрабатывает... ибо вкалывает на трёх работах, чтобы прокормить семью. Поражённый глубиной её знаний, уму и памяти незаурядного человека поклоняясь, я признался ей, что всегда сожалел, что не поучился ни в каких университетах и страшно завидую тем студентам, которые учатся у неё уму-разуму, внимают ей и самосовершенствуются, подталкиваемые ею".

В данном случае тоже нет смысла видеть выгоду от дружбы Г. М. Шлёнской с Астафьевым - он сам был заинтересован в дружбе с ней.

По-моему, эта же самая причина привела и к чисто человеческой дружбе Астафьева с литературоведом и критиком В. Я. Курбатовым, тоже человеком высокообразованным и при этом глубоко верующим, что очень важно было для Астафьева в красноярском периоде его жизни.

Если внимательно просмотреть уже упомянутую выше книгу "Нет мне ответа", станет понятно, что, когда он перебрался в 1980 году на постоянное жительство в Красноярск и очутился в духовном и интеллектуальном одиночестве, вдали от своих старых друзей (и одновременно - адресатов) - едва ли не половину книги, начиная с 1980 года, занимают его письма к В. Курбатову. А если вчитаться в них, то станет понятно, насколько они искренни и откровенны, вплоть до жалоб на обстоятельства - особенно когда он с возрастом становился стар, начал часто болеть и страдать от бессилия, от приступов тоски и даже отчаяния.

К тому же Валентин Яковлевич, будучи намного моложе и мобильней Астафьева, регулярно, несмотря на огромные расстояния и дороговизну поездок, навещал его в Красноярске и Овсянке, особенно в трудные для Астафьева времена, причём Астафьев порой сам упрашивал его приехать к нему. Так что опять не получается обвинить критика в лукавстве и своекорыстии!

Тянулись гости со всего света

Возражение второе: по поводу обвинения красноярцев в культе Астафьева среди красноярских "литературных причиндалов и подпевал, а также жаждущих погреться возле его славы, а заодно и подзаработать ловких издателей" (цитата из статьи).

Я не готов защищать от этих обвинений всех многочисленных гостей Астафьева, "жаждущих погреться возле его славы", но некоторые их категории защитить готов. Во-первых, у него перебывало множество журналистов, причём красноярцев среди них было мизерное количество в сравнении со слетавшимися, как мухи на мёд, журналистами из всех городов страны, в том числе и из Москвы. Однако ведь это - их журналистский хлеб. Как можно упрекать их за их хлеб?

Причём журналисты при встречах с известными писателями не только свой хлеб зарабатывают - но ещё и полезное дело делают: пропагандируют писателей и их творчество. Какой же здравомыслящий писатель откажется от пропаганды своего творчества? Только ведь для этого нужно одно существенное условие: чтобы писатель имел известность.

У неизвестных писателей интервью не берут, потому что они никому не интересны... Но вот парадокс: чаще всего именно неизвестные писатели любят злословить в адрес писателей известных.

Вторая категория астафьевских гостей - известные российские писатели, философы, артисты, музыканты, театральные и кинорежиссёры. И ведь они не только не гнушались, а ещё и за честь почитали приехать в такую даль, чтобы пообщаться с Астафьевым как равные с равным и отдать ему свою дань уважения и признательности. Мало того, к нему тянулись гости со всего света: из Германии, Англии, Америки.

И третья категория - действительно "литературные причиндалы", по преимуществу молодые литераторы, которые липли к нему, вились вокруг, смотрели ему в рот, бражничали с ним, набивались в друзья, совали свои книжки и ждали одобрения. Да, среди них было и несколько бойких молодых красноярцев (кстати, его же потом и предававших). Но большая-то часть этих "литературных причиндалов" всё-таки слеталась со всех концов страны - часть из них перечислил сам автор упомянутой статьи; да ведь он признаётся, что и сам многократно бывал этим "причиндалом"!

Основная же часть корпуса красноярских писателей, имея достаточно чувства самоуважения, в этих литературных шабашах и запанибратских компаниях старалась не участвовать и в свите нашего короля от литературы не состоять. Правда, тому была ещё одна причина: мы все уже прекрасно знали о его прямо-таки диктаторском нраве в компаниях, не терпящем никаких возражений и любящем, чтобы ему льстили и поддакивали, поэтому предпочитали держаться от него на некотором расстоянии. Иногородние же гости-литераторы всё это, видимо, легко сносили ради удовольствия побыть рядом и пообщаться с ним.

К вопросу о культе личности

Теперь - о культе Астафьева в красноярских библиотеках и музеях. Вот как говорит об этом сам автор статьи:

"Да, культ Виктора Астафьева в Красноярске ныне столь велик и отмашист, что уже, кажется, нет музея, нет библиотеки в городе, где бы Виктор Петрович не был запечатлён классиком русской литературы. А что уж говорить о родной писателю Овсянке, о соседнем городке Дивногорске... Вот и педагогическому университету дано его имя, и вырос на енисейском берегу величавый памятник, силуэтом смахивающий на тьму памятников Ленину, где Ильич - на революционном ветру, голоуший (!), в широко распахнутом пальто".

Чувствуете, сколько здесь раздражения, иронии, насмешки над дураками-красноярцами, над их нелепым культом Астафьева? Причём верхом иронии надо, по-видимому, считать это "голоуший" (если кто-нибудь видел не "голоуших" персонажей, воплощённых в монументах - отзовитесь!).

А почему, собственно, красноярцам не гордиться своим земляком, всенародно и всемирно признанным классиком русской литературы? В СССР и России издано общим счётом около 170 его книг (только учтённых Всероссийской Книжной палатой); ни один другой классик русской литературы не издавался во второй половине ХХ века столь обильно. Это - не считая многих фильмов, спектаклей, музыкальных композиций по его произведениям. Словом, его творчество заняло огромную сферу культурной жизни России второй половины ХХ века.

А сколько его книг издано пиратским способом в постсоветское время в России и бывших советских республиках, а ныне независимых государствах - не знает никто. Он, пока был жив, сам пытался бороться с пиратским изданием их - и не мог ничего сделать. Но они продолжают и продолжают выходить, и ничто не в силах остановить их печатание.

Вот и в 2017 году до Красноярска дошли, кроме изданных в России, ещё две его объёмистых, прекрасно оформленных, изданных за рубежом книги: одна - в Харькове (Украина), вторая - в Минске (Белоруссия).

Но вот что интересно: почему книгоиздатели и в советское, и уж тем более в постсоветское время так жаждали и жаждут издавать его книги? Ведь теперь-то издавать их никто не заставляет? Правильно заметил автор статьи: издатели извлекают из издания его книг хорошую прибыль - потому что книги Астафьева любят, охотно читают и покупают!

И если он издавался и издаётся чаще и бОльшими тиражами, чем другие советские писатели - значит, его книги любили и любят больше, чем книги его современников, как бы это ни раздражало его литературных завистников и злопыхателей.

Мало того, книги Астафьева издавались и издаются практически на всех литературных языках планеты. Как образцы художественной литературы они входят в школьные программы во Франции и Японии.

А что касается наших библиотек и музеев - что же в том предосудительного, если в них пропагандируется признанный классик русской литературы, автор текстов высочайшего художественного уровня? Особенно в наше-то время, среди разливанного моря графомании, литературной пошлости и дурновкусия!

"Баба капризная" делает свой выбор

Следующее возражение - против обвинения в том, что "родная" советская власть якобы слишком баловала Астафьева и закармливала его литературными гонорарами и премиями, буквально "озолачивая" его.

Ах, как нравится автору статьи считать деньги в чужих карманах! И тут же - его собственные сетования: почему же его-то самого никто не "озолачивает" - ведь он-то тоже писатель!

А теперь - правда о "закармливании" Астафьева со стороны советской власти.

Имея некоторый опыт общения с читателями, я обратил внимание на одну странность в их среде: те из них, что выросли и "возмужали" в 1960-1970-е, то есть в самые относительно благополучные за всё советское время годы, прекрасно замечают литературные красоты в произведениях Астафьева - и "в упор" не видят описанных им страшных народных бедствий (и, соответственно, бедствий его героев).

Эти самые читатели просто не замечают таких вроде бы незначительных деталей, едва проступающих фоном в "Последнем поклоне", как, например, бабушка Катерина Петровна выпрашивает у соседей горстку муки, чтобы испечь лишний пирожок внуку-сироте (ведь у них с дедушкой в коллективизацию было отобрано большевиками всё: земля, домашний скот, дедушкина мельница); или как в Игарке героя-полусироту отправляют из семьи в детдом, так как в детдоме можно лучше одеться и прокормиться, чем дома; или как среди бедствий начала войны юноша-герой, учась в ФЗО и работая затем на железной дороге, едва держится на ногах от постоянного голода, а в голове изо дня в день - одна-единственная мысль: "Чего бы пожрать?"...

А послевоенные бедствия его и его семьи, вплоть до 60-х годов (о которых он лишь намекал в советское время и описал их полностью только в 90-е годы в повести "Пролётный гусь")?

Почему такая аберрация зрения происходит у упомянутой мною части читателей? Ну, во-первых, потому, что "сытый голодного не понимает". А, во-вторых,- что ещё существенней,- детали бедствий в рукописях Астафьева наверняка были намного резче, однако цензура советского времени заставляла его многократно вымарывать всё сколько-нибудь "крамольное", годами "мурыжа" почти каждое его произведение, даже короткие рассказы, так что, в конце концов, драматический этот фон приглажен до минимума.

Почитайте внимательней его письма близким друзьям в изданиях его писем (на которые я уже ссылался): сколько проклятий он посылает в них в адрес власти предержащей и её партийных цензоров, как проклинает свою судьбу советского писателя и как слёзно жалуется друзьям, что порой от бессилия перед издателями ему хочется навсегда бросить писательский труд и даже покончить с собой, так как он уже не мыслит себя без писательства.

А постсоветское время, 90-е годы, когда на него, уже всемирно известного писателя, и в самом деле посыпались одна за другой литературные премии, а издатели стали особенно обильно его издавать (в советское время им чаще всего навязывали издавать "правильных" с партийной точки зрения, но непопулярных у читателя писателей и в то же время - "придерживать" любимых ими)?

Казалось бы, именно в эти годы на него и полился настоящий "золотой дождь"? Но дело-то в том, что и гонорары, и премии в эти годы катастрофически обесценивались. Помню, он сам жаловался нам с грустной усмешкой, что за публикацию романа "Прокляты и убиты" в четырёх номерах "Нового мира" в середине 90-х (над которым он работал более двадцати лет!) ему прислали аж семь с чем-то тысяч рублей, на которые большой семье можно было тогда прожить не больше недели.

Да, со второй половины 60-х по 80-е годы он был вполне благополучен (во всяком случае, с точки зрения автора статьи). И всё-таки благополучие его было относительным, если учесть, что семейство его разрасталось (а единственным кормильцем её был он один), что он помогал (материально) очень многим людям: многочисленным родственникам, разбросанным по всей стране, своим однополчанам и односельчанам, особенно когда они старели, болели и лишались средств к существованию, и обязательно давал (или посылал) деньги на их похороны. Ведь он эту свою сторону жизни никогда не афишировал; о ней знают лишь немногие.

А что касается "партийных апартаментов", которыми, опять же, упрекает его автор статьи, то позвольте: в Красноярске он жил в стандартной трёхкомнатной квартире в стандартном же панельном доме - у нас в Красноярске сотни тысяч живут в таких "апартаментах". Правда, ему добавили дополнительно две комнаты, когда они с Марией Семёновной, будучи уже пожилыми и больными людьми, взяли на воспитание двоих внуков после смерти дочери - так, может быть, автор статьи попрекнул В. Астафьева именно этими двумя лишними комнатами?

Да, имел он ещё машину, но так как был слеп на один глаз - ему приходилось держать за свой счёт водителя-пенсионера. И его домик в Овсянке был скорее тесным, нежели просторным; большинство деревенских домов там даже в советское время было намного просторней.

Вспоминаю ещё один его устный рассказ, изложенный им тоже с грустью и даже чуть-чуть с завистью - о том, как, ещё в советское время, когда он был однажды в Венгрии, его, писателя с мировой славой, пригласил к себе в гости какой-то венгерский писатель, никому за пределами Венгрии не известный,- каким огромным дворцом показался нашему классику двухэтажный коттедж этого писателя!

Так что если говорить о благополучии Астафьева, то учитывая, что во второй половине ХХ века он был самым читаемым и самым широкоиздаваемым в России и в мире советским писателем - он должен был быть самым благополучным из всех российских писателей; но он им не был - мы были осведомлены о жизни советских столичных писателей-миллионеров с их роскошными квартирами и роскошными же писательскими дачами.

А у Астафьева ничего этого не было! Почему? Ведь, в отличие от всех остальных своих собратий, своими книгами он давал государству выручки не меньше, чем средних размеров завод или большой совхоз, причём бОльшая часть этой выручки была в иностранной валюте! Однако более 90 процентов валюты государство забирало себе, остальное отдавая писателям в рублях; но даже этот перерасчёт на рубли был грабительским (по 56 копеек за доллар).

Так что и этот упрёк в адрес Астафьева несостоятелен: не государство было его благодетелем - а наоборот, он сам был щедрым благодетелем государства (а также - тех писателей, которых мало издавали и ещё меньше читали, так как эти писатели издавались и материально поддерживались за счёт писателей многотиражных).

И его прижизненная слава не была "дарована" ему "красной империей", как уверяет автор статьи, без конца повторяя, как мантру, про "власть, которая сделала его писателем" и "ублажила писателя великими почестями". Нет, эту славу он сам шаг за шагом отвоёвывал у "красной империи".

Если заглянуть в уже упомянутые мною издания его писем, можно найти в них его многочисленные жалобы друзьям на цензоров, редакторов и издателей этой самой "красной империи", чуть не всё советское время изматывавших ему нервы. Так, например, свою повесть "Кража" он не мог издать около семи лет, многократно переделывая её; повесть "Пастух и пастушка" была переделана им, как уверял он сам, четырнадцать раз!

И всё-таки он издавал их, благодаря изнурительному труду, терпению и упорству, а также благодаря всенародной поддержке и любви к его книгам и публикациям, да разве ещё благодаря помощи надёжных и влиятельных А. Н. Макарова, Н. Н. Яновского, писателя М. Н. Алексеева и ещё нескольких таких же верных ему и влиятельных друзей.

Но ведь в Союзе писателей СССР было более десяти тысяч писателей, и "красной империи" было из кого выбирать; почему же она всё-таки издавала Астафьева? Потому что, зная, насколько он популярен и любим среди читателей, она изо всех сил пыталась навязать ему свои задачи в литературе.

И непонятно, почему автор статьи насмешничает над тем, что учёные-филологи и лингвисты тщательно, "до буковки", изучают творчество Астафьева? Было бы понятней, если б насмешничал над этим малограмотный, плохо образованный человек - но человеку, числящему себя писателем, надо бы не насмешничать, а задуматься над этим: значит, в текстах Астафьева есть какие-то тайны, не поддающиеся пониманию с первого прочтения, а потому, как и всякого классика, его надо многажды перечитывать и изучать.

Тем более, что ещё не все его тексты опубликованы: так, например, множество писем его ещё ждёт расшифровки, публикации и изучения, причём именно в письмах к его друзьям - самые ценные мысли и искренние признания.

Подозреваю, что автору статьи просто недостаёт понимания масштаба личности и творчества Астафьева. Видимо, и в самом деле "большое видится на расстоянии", а тут нА тебе: "сиживали рядом в дружеских застольях",- а "друг"-то вон куда взлетел, оставив собутыльников ни с чем! Сквозь строки автора статьи так и слышится немой возмущённый крик: "Не по-дружески это!.. А я-то чем хуже?.."

Непонимание масштаба личности и творчества Астафьева пробивается и в следующей фразе из упомянутой мною статьи: "Единодушно, единомышленно и равноправно с именитыми деревенщиками вошёл в русскую литературу Виктор Астафьев".

Получается, что автор статьи великодушно снисходит до Астафьева, причисляя его к "именитым деревенщикам". А ведь по многим факторам: по силе изображения жизни и глубине осмысления её, по объёму сделанного, по широте тем, вопросов, проблем, которые он озвучил и заставил читателей осмысливать их, по высочайшему накалу писательского темперамента, по высокой степени совершенства языка и стилистики его текстов, по огромной любви и интересу к его творчеству со стороны как читателей, так и исследователей его творчества, которые не иссякают до сих пор,- он превосходит всех своих коллег-писателей второй половины ХХ века.

Так что история, "баба капризная", делает свой выбор: стало быть, пришло время назвать его великим русским писателем среди современных ему "известных" и "именитых" коллег (не побоюсь произнести слово "великий", если даже обижу целую вереницу писателей, претендующих на это звание, и массу читателей, "болеющих" за этих писателей).

Исторические факты до сих пор замалчивают

И, наконец, последнее возражение - на обвинение Астафьева в ненависти к России и русскому народу. Но прежде чем возразить на обвинение, хочу уточнить одно часто употребляемое автором статьи понятие: "наша родная власть".

Согласно авторскому подтексту, под "родной властью" он подразумевает так называемую "советскую власть". Почему "так называемую"? Потому что, начиная с Октябрьского переворота и до самого развала СССР, понятие "советская власть" было чистой воды эвфемизмом, которым прикрывался жёсткий диктат большевиков-коммунистов.

Сам хорошо это знаю: неоднократно бывал в советское время членом избирательных комиссий по выборам в эту самую власть, сам считал бюллетени, почти половина которых были исчёркана и исписана непотребными словами, а потом председатель комиссии докладывал выше, во власть партийную, об участии в выборах 99,98 процента избирателей. Ну да ладно, для упрощения дальнейших рассуждений воспользуемся понятием "советская власть". Что же она собой представляла?

В начале 2000-х годов в России было проведено несколько независимых научно-социологических исследований по советской и российской демографии ХХ века; результаты их имеют мало расхождений между собой, поэтому воспользуемся лишь одним из них: исследованием члена-корреспондента Петровской Академии наук и искусств, президента общественного фонда "Славянский Мир" В. Н. Гетманова (Новосибирск, 2007 год): "Российская демография 19-21 веков".

Согласно этому исследованию, в 1917 году население России (в границах Российской империи, но без учёта Польши и Финляндии) составляло 165,7 миллиона человек (кстати, в 1914-1917 годах в России на фронтах Первой мировой войны погибло 4 миллиона человек, в то время как за счёт высокой рождаемости население России выросло за эти годы на 2 миллиона человек).

А в 1922 году население СССР, преемницы Российской империи - 136,1 миллиона человек; то есть убыль населения составила около 30 миллиона человек! С учётом того, что в эти годы шёл также и естественный прирост населения за счёт продолжающейся высокой рождаемости, то истинные потери населения за 1917-1922 годы составили 35-37 миллиона человек. Отчего такие огромные потери?

Во-первых, это результат беспримерной по масштабу братоубийственной Гражданской войны в виде убитых, расстрелянных, умерших от ран и отсутствия лекарств, от голода и инфекционных болезней, а также от массовой эмиграции (до 4-5 миллионов человек) в страхе перед большевиками.

Во-вторых, это уменьшение площади страны (и, естественно, населения) за счёт потери Прибалтики и Молдавии.

И, в-третьих, это результат беспримерной по масштабам крестьянской войны, развернувшейся в России уже по окончании войны Гражданской, когда из-за непосильных поборов, наложенных большевиками на российское крестьянство в виде зерна, мяса, шерсти, кож, а также непомерных обязательных тягот в виде заготовки дров для городов, сена для армии - крестьяне начали восставать против большевиков и собираться в повстанческие отряды.

Самым массовым это движение было в наиболее плодородных и продуктивных в сельскохозяйственном отношении регионах страны: на юге России и Украины ("махновщина"), в Центрально-Чернозёмном регионе с центром в Тамбовской губернии ("антоновщина"), в Среднем и Нижнем Поволжье, в Оренбуржье, в Западной Сибири, на Алтае, в Прииртышье ("Сибирская казачья линия" с центром в Семипалатинске).

О масштабах этого движения говорят следующие цифры: в повстанческой армии Н. Махно, например, насчитывалось до 35 тысяч человек, в повстанческой армии Антонова - до 70 тысяч. Но самое масштабное - и наиболее замалчиваемое! - повстанческое движение в Западной Сибири с центром в Тюменской области; в этой повстанческой армии насчитывалось до 120 тысяч человек, причём армия эта была построена по военному принципу: делилась на фронты, дивизии, полки, роты и так далее.

Против повстанцев направлялись регулярные войска с использованием пехоты, кавалерии, артиллерии, даже авиации и отравляющих газов. Пленных, как правило, не брали; было негласное постановление ВЦИК, разрешающее расстреливать каждого повстанца, держащего в руках оружие, и каждого человека, укрывающего повстанца, а также сжигать дома, принадлежавшие повстанцам, а имущество их, землю и скот раздавать соседям.

То есть это была крупномасштабная война большевиков с российским крестьянством на уничтожение. Естественно, никто жертв этой войны не считал, но, по прикидке специалистов, в СССР с обеих сторон в ней погибло более миллиона человек, девять десятых из которых - наиболее производительная часть населения, крестьяне.

А конечный результат этой войны - полностью разорённое сельское хозяйство страны и последовавший затем страшный голод 1921-1922 годов, разразившийся именно на тех территориях, где шла эта война, и гибель ещё нескольких миллионов человек (факты и цифры этой войны взяты из книги П. Ф. Алёшкина и Ю. А. Васильева "Крестьянская война в России в условиях политики военного коммунизма и её последствий (1918-1922)" (М., "Голос-пресс", 2010).

Кстати, один из упомянутых авторов этой книги, кандидат исторических наук Пётр Фёдорович Алёшкин - член Союза писателей России, издатель молодёжного патриотического журнала "Наша молодёжь" и сам активный патриот.

Следующая крупномасштабная война с российским крестьянством - годы коллективизации и индустриализации (1926-1934). Коллективизация сельского хозяйства производилась жесточайшими методами: поголовно у всех крестьян, и состоятельных, и бедных, обобществлялись (то есть попросту отбирались) земля, скот; сельхозинвентарь, а миллионы "кулаков" вместе с семьями высылались на Север, так что рождаемость в стране в эти годы была даже не плюсовой, а минусовой (то есть детей умирало больше, чем рождалось), и названа эта коллективизация в позднесоветской публицистке "сталинским разгромом деревни".

Но при чём здесь, спросите вы, ещё и индустриализация? А при том, что она опять осуществлялась за счёт тотального обирания крестьянства. Результатом этого стала следующая волна голода 1926-1933 годов. В результате коллективизации и её последствий, по данным социологов, прямые и косвенные потери населения в стране в 1926-1932 годы составили 2,3 миллиона человек, а в 1932-1933 годы - 6,5 миллиона человек, то есть в сумме 8,7 миллиона человек (косвенные потери населения - это потери из-за не родившихся детей, когда родители умирают в репродуктивном возрасте, или из-за голода и крайней нищеты женщины перестают рожать).

О "сталинских" репрессиях 1937 года, кажется, не писал в наше время только ленивый. Однако социологи с карандашами в руках подсчитали, что в этих репрессиях погибло "не так уж много людей" по сравнению с другими потерями - всего-то около 2 миллиона человек. Но что это были за потери?

Откройте большой энциклопедический справочник, проследите годы смерти крупных учёных, инженеров, военных и политических деятелей, деятелей литературы и искусства, живших в 30-е годы ХХ века,- и вы увидите, что огромное большинство их умерло в 1937-1938-м, и это не случайно: именно интеллектуальную и духовную элиту страны планомерно уничтожала сталинская кровавая машина, чтобы посеять в стране всеобщий страх, обезглавить и плебеизировать общество, превратить его в безмолвный и покорный рабочий скот.

Общие прямые потери населения страны в Великой Отечественной войне тоже уже общеизвестны - это 26 миллионов человек. Но вместе с косвенными потерями и демографическими провалами рождаемости через каждые 20-25 лет как следствием ВОВ, эти потери населения страны составили около 35 миллионов человек.

Мало того, недавно появилась информация, что в 2017 году в Госдуме поднимался вопрос о последних подсчётах общих (прямых и косвенных) потерь в Великой Отечественной войне; была представлена обоснованная цифра в 41 миллион человек; однако решено было эту цифру не публиковать, дабы окончательно не дискредитировать советскую власть среди соотечественников и среди мирового сообщества.

Однако существовала на свете книга под названием: "1941 г., 22 июня" (М., "Наука", 1965, автор - доктор исторических наук А. М. Некрич); книга написана на основе немецких (изъятых у фашистов) и советских (к тому времени ставших доступными для изучения) документов.

У меня есть копия протокола обсуждения этой книги на учёном совете в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (достал я её ещё в 60-е годы). На учёном совете присутствовали 160 человек, в том числе много учёных со званиями академиков и докторов наук, а также генералов - участников Великой Отечественной.

Разговор при обсуждении начала войны шёл суровый и откровенный, и обсуждались (в дискуссиях) там чудовищные факты преступного поведения Сталина и его ближайшего окружения перед началом и в самом начале ВОВ, а также неразберихи в Красной армии из-за некомпетенции высшего командного состава, когда три четверти его было уничтожено в репрессиях, а оставшиеся были просто не способны что-либо делать.

И в то же время военные историки, учёные и генералы утверждают (приводя при этом неопровержимые аргументы), что у СССР было вполне достаточно вооружений и сил, чтобы остановить наступление немецких армий на расстоянии 200-300 километров от границы - и, стало быть, избежать таких чудовищных потерь.

И эти исторические факты тоже до сих пор не обнародованы как самая секретнейшая на свете информация, а сама книга в 1967 году была запрещена, подлежала уничтожению во всех библиотеках страны и до сих пор в России не переиздана.

Кстати, уже после войны был зарегистрирован ещё один голодный год, 1946-й, когда страну постиг новый неурожай, а ресурсов, чтобы пережить его, не было; и погибло ещё около 1 миллиона человек.

После 1946 года катаклизмов в виде крупных войн и тотальных голодовок в СССР больше не случалось, однако были катаклизмы иного рода.

У меня в руках - доклад доктора юридических наук Г. И. Литвиновой "О дальнейшем совершенствовании национальных отношений и укреплении дружбы народов СССР" (на научно-социологической конференции в Новосибирске в 1985 году), и - опять секретный, в официальной печати не публиковавшийся.

Казалось бы, название доклада - вполне позитивное, в духе официальной советской терминологии, однако цифры и выводы, содержащиеся в нём, поражают чудовищной несправедливостью политики КПСС по отношению к населению РСФСР по сравнению с населением остальных республик. Приведу лишь несколько фактов.

Основными источниками наполнения бюджета в СССР были подоходный налог и налог с оборота; причём все союзные республики (кроме РСФСР) оставляли в своём бюджете 100 процентов этих поступлений; РСФСР же оставляла у себя лишь 50 процентов; остальные 50 процентов отдавались другим республикам в виде дотаций.

Далее, личные доходы крестьян в РСФСР были самыми низкими в стране - в 10 раз ниже, чем, например, в Узбекистане, и в 15 раз ниже, чем в Грузии. Это было главной причиной того, что русская молодёжь в массовом порядке мигрировала в союзные республики, в результате чего в РСФСР резко падала рождаемость, а в остальных увеличивалась, и в то же время 22 миллиона россиян оказались теперь в ближнем зарубежье.

Далее, в РСФСР к 1985 году в расчёте на душу сельского населения были намного ниже, чем в остальных республиках, энерговооружённость сельского хозяйства, количество жилья, дорог, сельхозмашин, минеральных удобрений - что отрицательно сказывалось на урожайности и, естественно, на заработках сельских жителей.

По количеству научных работников, а также лиц с высшим образованием среди занятого населения (в расчёте на 1 тысячу человек) РСФСР оказалась на последнем месте среди других республик, и в то же время РСФСР была на первом месте по процентному количеству женщин среди лиц, занятых малоквалифицированным, вредным для здоровья и тяжёлым физическим трудом (что, в конце концов, сказывалось на здоровье нации и уровне рождаемости).

И это лишь малая часть примеров дискредитации населения РСФСР; какую бы сферу жизни советского государства, руководимого "родной" КПСС, ни взять: политическую, экономическую, социальную, демографическую, образовательную, культурную,- везде была целенаправленная дискриминация россиян.

На каждом члене партии - кровь

Самый крупный катаклизм в жизни государства второй половины ХХ века, случившийся уже на глазах у всех - это распад СССР (преемника дореволюционной России) и все связанные с распадом невиданные народные бедствия. Потери народонаселения России за 1992-2013 годы оцениваются социологами примерно в 13 миллионов человек.

Партия советских и российских большевиков-коммунистов всегда пыталась (и пытается до сих пор) уйти от ответственности за все свои преступления в течение всего времени её правления, навешивая их на отдельных руководящих лиц: то на Троцкого и его сподвижников-евреев, якобы главных виновников в развязывании Гражданской войны и её преступных зверств, то на Сталина, "главспеца" по национальному вопросу (в том числе - и по расчленению страны на республики, то бишь на мелкие княжества), то на Сталина вместе с Берией, развязавших тотальный террор против народа, то на Хрущёва, "главного волюнтариста" партии (да ещё "подарившего" Крым Украинской ССР), то на Горбачёва с Ельциным, якобы единственных виновников развала СССР.

Это стандартный приём партии большевиков-коммунистов по увиливанию от ответственности. А как всё происходило на самом деле? Откройте и почитайте партийные газеты, выходившие с 1917 по 1992 год - с самого начала её правления в 1917-м и до саморазвала её в 1992-м.

Все решения партии были коллективными; на всех проектах своих решений все до одного члены главных руководящих органов партии ставили собственные подписи, затем проводилось утверждение этих проектов с личным голосованием всех членов этих руководящих органов, а после этого проводились съезды (или конференции) партии; на них обсуждались эти решения (как всегда то была единодушная поддержка "родной коммунистической партии"), и проводилось голосование этих решений (как всегда - единогласное).

Так что во всех кровавых злодеяниях и нравственных преступлениях против государства и против народа виновата только партия большевиков-коммунистов вместе со всеми её руководителями (составлявшая, кстати, невиданную в мире партийную армию в двадцать миллионов человек!). И на каждом члене партии (и уж тем более на каждом, без исключений, её руководителе) есть кровь. Много крови.

Теперь откройте любой справочник по народонаселению всех стран мира в ХХ веке, посмотрите, как изменилось количество населения разных стран,- и вы увидите, что население огромного большинства их за 100 лет увеличилось, как правило, в 2-3 раза. Даже в Германии, развязавшей в ХХ веке две мировые войны и в обеих потерпевшей поражение, население увеличилось в 1,5 раза. Единственная страна в мире, в которой население не выросло, а даже уменьшилось - это Россия.

В 1900 году (так же, как и в 2000-м) были модными прогнозы крупных учёных относительно нового, ХХ века; делались они и в России. И великий русский учёный Д. И. Менделеев сделал такой прогноз: население России к 1950 году должно было составить 300-350 миллионов человек. Если продолжить экстраполяцию этой цифры до 2000 года, население её должно было бы составить 600-700 миллионов человек.

А на самом деле после почти векового правления большевиков-коммунистов конечный итог таков: если в 1917 году в Российской империи проживали (как мы уже говорили) 165,7 миллиона человек, то в 2017 году - 146 миллионов. То есть потеря населения за 100 лет составила примерно 450 миллионов человек! Да при этом ещё потеряна почти четверть своей территории. Вот он каков, чудовищный результат правления большевиков-коммунистов!

Но, кроме этих неисчислимых людских и территориальных потерь от их правления, не менее страшны их преступления нравственного порядка: беспощадная борьба с религией (с убийством многих тысяч священников и разрушением тысяч храмов), разрушение института семьи (якобы источника индивидуалистического и мелкобуржуазного воспитания), воспитание ненависти к собственности и собственникам, неуважение к интеллигентному труду: труду врача, учителя, научного работника, работника культуры (зарплата которых всегда была ниже средней зарплаты по стране - на уровне самых низкоквалифицированных рабочих) и так далее, и тому подобное.

А чего стоит поощрявшееся большевиками-коммунистами научное мракобесие запретом генетики, кибернетики, социологии и других "буржуазных" наук, а также разгром и уничтожение целых научных школ, затормозившее развитие в России науки в целом на целые поколения!..

Плоды этой "деятельности" мы пожинаем до сих пор, и неизвестно, сколько ещё поколений будут пожинать их в будущем.

Причём власть большевиков-коммунистов, словно гигантский клещ, так глубоко впилась в тело государства, что удаление этого, уже омертвевшего, клеща произошло вместе с развалом страны, так что, может быть, эта власть и была кому-то "родной", но для народа и страны она была гибельной, потому и рухнула почти в одночасье: так как всякая власть, утвердившаяся на крови, лжи и жесточайшем насилии, в конце концов обречена.

Об этом написано в Библии и многократно повторялось в трёхтысячелетней истории мировой культуры, но малограмотным, полуобразованным большевикам-коммунистам на эти предсказания было глубоко наплевать.

Тревожась о будущем детей наших

А к чему я привёл столь пространное отступление от основной темы? Да к тому, что В. П. Астафьев много читал, многим интересовался, постоянно встречался с высокообразованными и имевшими большой запас информации людьми, и потому вся та информация, которую я здесь привёл, ему, конечно же, была хорошо известна.

Мало того, он всю жизнь, начиная с раннего сиротства, беспризорничества, бродяжьей жизни, нищеты и голода на своей, как говорится, шкуре испытал все "прелести" "родной" автору статьи власти. Изображением этих испытаний пронизано всё его творчество. И любят-то его книги простые читатели, в первую очередь, не за красоты стиля - а именно за пронзительную боль и страдания народные, так страстно им поведанные.

Но, как и всякий масштабно мыслящий писатель, он не ограничивался одним лишь изображением народных бед - а, обобщая, неизбежно выходил на изображение порочной тоталитарной системы с её бездушной государственной машиной, унижающей, растлевающей и убивающей личность.

При этом всё его творчество, начиная с первых рассказов о войне и заканчивая последними повестями, рассказами и "затесями" - это непрерывное объяснение в любви к "малым сим"; и в то же самое время в его творчестве постоянно присутствует - пусть иногда под сурдину - протест против всякого насилия над личностью ли, над деревней, над природой, над народом; а иногда - и страстная, во весь голос, ненависть ко всей советской власти и её прихлебателям.

Достаточно вспомнить "запев" в его "затеси" "Прихлебатели", написанной уже в постсоветское время:

"Долго я искал в старых сибирских словарях это слово... и не нашёл. В ожеговском словаре кратко - подхалим, дармоед. Зато уж если кому доведётся составлять словарь советской эпохи, слово "прихлебатель" займёт в нём главенствующее место. Сказано, что социалистическая система - самая лучшая для воровства, но уж советское время, новая наша эпоха несомненно самая плодовитая для прихлебателей. Они так тучами и следовали за трудовым народом, и впереди всех толп бравое комиссарство в галифе - главные прихлебатели века...".

Слышите? Даже в этом крохотном отрывке Астафьев чётко разделяет "трудовой народ" - и советских "прихлебателей". Так, может быть, упомянутый в начале этих заметок автор статьи потому так страстно и защищает "нашу родную власть", в то же время обвиняя Астафьева в ненависти к России и русскому народу, что принимает за Россию и русский народ именно этих самых прихлебателей его "родной власти"?

А вот что пишет Астафьев об этой же самой власти в письме своему ближайшему другу-писателю Е. И. Носову от 17 февраля 1996 года:

"Живём мы, как и все уже старики, похварывая и тревожась о будущем детей наших и совсем почти разрушенного Отечества нашего. Державшееся на ржавых гвоздях и гнилых верёвках лжи и демагогии государство рухнуло, началась расхватуха, мародёрство, и первыми грабителями были и остались партийные деятели, которым удалось убедить наш убогий народ, что обокрал его американец клятый, а коммунисты - святые люди, лишь то и делали в своих партийных квартирах в двести метров на двоих, что печалились о народе".

Да, вместе с той же ненавистью к прежней власти он употребляет выражение "убогий народ", но ведь в нём - всего лишь жалость к своему народу...

Впрочем, иногда в его письмах и публичных выступлениях, особенно в 90-х годах, и в самом деле прорывалось раздражение своим народом. Вот что пишет он в другом письме, другому адресату - Г. В. Вершинину, в год 50-летия Победы:

"...Весна плохая, народ, разогнавшийся в праздники, гуляет, отмечает, празднует, достаёт и в деревне, целится камерами, фотоаппаратами, тянет из души патриотическое слово о Родине и народе дорогом, да о Великой Победе. А у меня их нет, да и не было в душе-то, ибо я раньше других сперва почувствовал, а потом и увидел трагедию своего народа, сваленного в червивую яму коммунистами. И оттуда так и не выбравшегося, да и не желающего выбираться. Оказывается, можно жить и в помойке, пусть и в облике животного. Нашлось (и немало) так уж униженных, до скотства доведённых, что им помойка - родной дом. Погибает бедный народишко, погибает, и вроде как не осознаёт этого, что давно его лишили сознания и разума. Уж коли он снова за большевиками, а не за Богом устремился, значит, сам себя и приговорил к кончине. Дело в сроках, но большевички сократят эти сроки и, погибнув во зле и смраде, погубят и страну, и народ".

Но не ненависть же к народу звучит в этом письме - а лишь раздражение им, да ещё большая тревога от предощущения гибели его, и печаль писателя от собственного бессилия противостоять этой гибели. Так ведь в 90-е у многих писателей, страстно любящих Родину и свой народ, было это апокалиптическое чувство предстоящей гибели страны и народа.

И в то же время что ни письмо, написанное им в 90-е годы, то непременно - скромное, негромкое объяснение в любви к товарищам-писателям, к товарищам-фронтовикам, к своим односельчанам, к родной земле, к своему народу, а также боль и тревога за них в те тревожные годы.

Единственное, чего нет ни в них, ни во всех его произведениях - это слов о "патриотизме", о "любви к России", "любви к Родине". Он просто не терпел этих громких слов и вот что писал о тех, кто любил и любит произносить такие слова (заметьте, цитата взята из книги, изданной ещё в советское время, в 1980 году):

"Крики в литературе, битие себя в грудь и заверение в том, что ты вот любишь родину, а другие вроде бы уж и не любят её и не умеют любить, свойственны больше людям неумным... Я уже заканчивал курсы (Высшие литературные курсы в Москве.- А. А.) и за два года наслушался всякой всячины и заметил уже, если "борец" орёт слова: "Россия, Родина" и т. д. и т. п., то значит поблизости есть кто-то из тех, кому это услышать надлежит, кто может за эти "патриотические" крики заплатить рублишко, напечатать подборку стихов, увеличить тираж книги и даже ввести в какую ни есть редколлегию... Нет бескорыстных витий, особенно в литературе. Бескорыстные, как правило, талантливы, и им кричать не надо, за них говорят стихи, книги, перо - словом, их уединённый, тяжкий труд..." (В. Астафьев, "Посох памяти", М., "Современник", 1980).

Так что неприятие таких вот "патриотов" появилось у Астафьева не в 90-е годы, как уверяет упомянутый мною выше автор статьи, а намного раньше, хотя особенно ярко проявилось оно у него именно в 90-е, и тому есть причины: после роспуска КПСС руководители новой партии, КПРФ, получили мощный рупор своей пропаганды в многотиражном тогда, руководимом Ст. Куняевым журнале "Наш современник".

Вокруг этого журнала группировались и "совпатриоты", горячо поддерживавшие КПРФ, надеясь, конечно же, на возвращение к власти коммунистов и, соответственно,- на возвращение прежних писательских материальных благ (тем более что возвращение коммунистов к власти в России было в 90-х вполне возможным). Именно этот альянс и отталкивал от "совпатриотов" Астафьева, имевшего к большевикам-коммунистам слишком много претензий.

Но времена меняются. В наше время появилось мощное патриотическое движение, дистанцирующееся от коммунистов; у них появилось множество собственных СМИ. Да и сама КПРФ постепенно перерождается, становясь цивилизованной парламентской партией; много значит тут и пример коммунистов Китая, успешно строящих современное рыночное общество и достигших на этом поприще невиданных успехов.

Только наш, упоминаемый выше, автор статьи так и остался в 90-х, повторяя и перефразируя цитаты из старых-престарых редакционных статей Ст. Куняева, обращённых против Астафьева. Но то был диалог с естественными в публицистике перехлёстами, в котором живой ещё Астафьев называл весь "патриотический лагерь" "Нашего современника" "красно- коричневыми", а Ст. Куняев, в свою очередь, обвинял Астафьева в ненависти к России и русскому народу, явно при этом передёргивая: выдавая за Россию и русский народ "патриотический лагерь" "Нашего современника".

"России нет. Россия вышла"

Хотя, конечно, именно в 90-е годы и в публичных выступлениях, и в письмах у Астафьева среди полемического пыла иногда и в самом деле проскальзывает гневное бичевание тяжёлых пороков русского народа:

"Так, видно, и остынет обиженная и израненная земелюшка, и скоты, её населяющие, в пьянстве, зле и суете не заметят, что давно уже погибают. И погибнут, танцуя и вопя о всеобщем совокуплении, называя это любовью" (письмо Е. И. Носову от 1 декабря 1995 года).

Но от ненависти ли к народу подобные гневные высказывания? Чтобы не искать новых мыслей о его неиссякаемой, несмотря ни на что, любви к своему народу, я повторю лишь одну фразу из своего старого очерка:

"Любовь к людям у него своеобразна: он любит их, как строгий отец патриархального склада - своих малых чад: горячо и нежно, готовый умиляться ими до сладких слёз и самоотверженно защищать их от чужих наветов и обид, но за малые проступки готовый обязательно попенять им, а уж за крупные - снять ремень да и настегать пребольно по мягкому месту: не ленись! не пей! не воруй! не лги! не подличай!"

А вообще, надо ли использовать писателю или поэту "Ювеналов бич" в изображении пороков своего народа? Может быть, из любви к нему нужнее - скрывать его пороки и лишь воспевать его добродетели?

Но как быть, например, с поэмой великого русского поэта-демократа Н. А. Некрасова "Эй, Иван!" (которую, кстати, издатели никогда не вставляют в современные сборники его поэзии, стыдливо её замалчивая)?

"Вот он весь, как намалёван,

Верный твой Иван:

Неумыт, угрюм, оплёван,

Вечно полупьян..."

И так далее - три страницы стихотворного текста, главный герой в котором - простонародный тип подневольного, почти потерявшего человеческий облик русского человека (между прочим, очень напоминающего сегодняшнего "алкаша").

Или, например - с таким вот стихотворением известного советского поэта М. Дудина, Героя Соцтруда, лауреата Госпремии СССР, автора более 70 поэтических книг (и тоже, как сказал бы упомянутый мною в начале моих заметок автор статьи, "закормленного нашей властью" и "ненавидящего Россию и русский народ")?

"Был дом и поле на два дышла,

Там ни двора и ни кола.

России нет. Россия вышла,

И не звонят колокола.

О ней ни слуху и ни духу,

Печаль никто не сторожит.

Россия глушит бормотуху

И кверху задницей лежит.

И мы уходим с ней навеки,

Не уяснив свою вину.

А в Новгородчине узбеки

Уже корчуют целину".

Между прочим, это стихотворение, в советское время не публиковавшееся, прислал В. П. Астафьев Н. Н. Яновскому в письме от 6 июня 1982 года.

А как быть с мемуарными эссе, в которых вызывающие большое доверие русские писатели И. Бунин, И. Шмелёв, М. Горький, В. Короленко и другие с возмущением описывали не только зверства "революционной" власти, но и недостойное поведение народа, буквально озверевшего и быстро опустившегося во время русской революции? Или, например - со стихотворением Макс. Волошина "Мир", написанным 27 ноября 1917 года, то есть в первые дни после Октябрьского переворота:

"С Россией кончено... На последях

Её мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на пыльных площадях,

Распродали на улицах: не надо ль

Кому земли, республик, да свобод,

Гражданских прав? И родину народ

Сам выволок на гноище, как падаль..."

Большевики-коммунисты поступали со всеми этими произведениями просто: запрещали и тщательно прятали от народа. Помогло это им избежать полного краха? Нет.

Острые дискуссии о том, где грань между обличением пороков народа в художественной литературе - и откровенным оскорблением национального чувства, велись в России ещё в середине ХIХ века. Так, московский литературный журнал "Москвитянин", объединявший писателей-славянофилов, резко выступал против творчества Н. В. Гоголя после публикаций пьесы "Ревизор", повести "Шинель" и романа-поэмы "Мёртвые души", обвиняя автора в пошлости, одностороннем изображении "низкого" в русской жизни и оскорблении национального чувства.

За Гоголя вступился В. Г. Белинский в своей статье "Ответ "Москвитянину" (1847). Вот что он писал в ней, защищая произведения Гоголя, а заодно и высказывая принципы "натуральной школы" (то есть реализма) в литературе (приведу лишь несколько фраз из этой большой статьи):

"Он изобразил вам порок, разврат, пошлость: судите, верно ли, хорошо ли он это сделал; а не толкуйте, зачем он сделал это, а не другое, или вместе с этим не сделал и другого. Говорят: что это за направление - изображать одно низкое и пошлое?.. Подобное обвинение больше всего показывает незрелость нашего общественного образования...

Никто не скажет, чтобы англичане не были ревнивы к своей национальной чести; напротив, едва ли есть другой народ, в котором национальный эгоизм доходил бы до таких крайностей, как у англичан. И между тем они любят своего Гогарта (Хогарта.- А. А.), который изображал только пороки, разврат, злоупотребления и пошлость английского общества его времени. И ни один англичанин не скажет, что он оклеветал Англию, что он не видел и не признавал в ней ничего человеческого, благородного, возвышенного...

Чем сильнее человек, чем выше он нравственно, тем смелее он смотрит на свои слабые стороны и недостатки. Ещё более можно сказать это о народах, которые живут не человеческий век, а целые века. Народ слабый, ничтожный или состарившийся, изживший всю свою жизнь до невозможности, любит только хвалить себя и больше всего боится взглянуть на свои раны: он знает, что они смертельны, что его действительность не представляет ему ничего отрадного и что только в обмане самого себя может он находить те ложные утешения, до которых так падки слабые и дряхлые..."

Особенно рекомендую вчитаться в последнюю приведённую здесь фразу - о "народе слабом, ничтожном", который "любит только хвалить себя" и "боится взглянуть на свои раны", "зная, что они смертельны". Ведь эти провидческие слова один к одному относятся и к изжившей себя власти большевиков- коммунистов!

Не это ли главная причина одряхления и развала её, повлёкшая за собой развал целого огромного государства, СССР? И всё-таки кое-кто из писателей-староверов, которых жизнь так ничему и не научила, продолжают цепляться за обветшавшие принципы той власти и оплакивают её, до сих пор считая "нашей родной властью".

Чтобы очиститься от пороков, как отдельный человек, так и народ, общество в целом должны первым делом осознать их в себе, и помочь им в этом должна в первую очередь художественная литература с её гуманной составляющей. Это хорошо понимали русские писатели ХIХ века. Зря на неё клевещут (с лёгкой руки В. В. Розанова), будто именно она виновна в великих потрясениях в России ХХ века.

На мой взгляд, всё как раз - наоборот: русская литература мало использовала свои апостольские и пророческие возможности, будучи по преимуществу по-дворянски благодушной, уходя в дебри человеческой души или восхваляя и боготворя свой народ; слишком мало было среди них писателей, бичующих, подобно библейским пророкам, слабости и пороки своего народа и своего общества; тогда бы меньше было влияния большевизма, ведь мотивы деятельности у них совершенно противоположны: большевизм призывал к ненависти, грабежу и убийству,- а литературой, даже бичующей язвы общества, двигает, в конечном счёте, любовь к народу и желание его воспитывать и исправлять.

Хотя бичевать язвы - занятие почти всегда неблагодарное. Во всяком случае, в России всегда найдутся поэты и писатели, поющие величальные песни своему народу и своей стране; это легче, да и выгоднее, чем говорить народу тяжёлую, нелицеприятную правду.

Астафьеву хватило решимости взять на себя эту неблагодарную работу, особенно в 80-90-е годы, когда перестройка, с одной стороны, дала освобождение народу от большевистского ига, а с другой - вскрыла подспудные язвы и пороки общества, созданного большевизмом. Эта неблагодарность потекла мутным ручейком протестных писем в его адрес в 90-е, вызвав в душе писателя ответную реакцию в виде предсмертного письма, обращённого к своему народу, полного беспросветной горечи и отчаяния.

Думаю, что доживи он до наших дней - это письмо было бы другим: народ, интуитивно нащупывая пути к своему оздоровлению, пусть медленно, черепашьими шагами, но отряхивается от тех язв и пороков, поразивших общество в 90-е годы, и избавляется от того безумия, в котором пребывал. Какая-то часть лекарства от этих язв и этого безумия - и в трудах нашего классика тоже.

Ничем иным он заслужить память не мог

Заканчивая свои возражения автору статьи "Поле брани Виктора Астафьева", хочу задаться ещё одним вопросом: почему этот автор, житель Иркутска, взялся опубликовать свою статью именно в Красноярске, в альманахе "Енисей"?

Ведь в Иркутске, насколько я знаю, выходят несколько периодических литературных изданий, да и сам он, судя по биографической справке, приложенной в альманахе,- исполнительный редактор альманаха "Иркутский Кремль"?

Предполагаемый ответ напрашивается сам собой: автору, обильно нагрузившему свою статью столькими обвинениями не только в адрес нашего земляка В. П. Астафьева, но и в адрес красноярцев, дорожащих памятью о нём, видимо, очень хотелось подбросить нам "чёрного пиара" о нём и ткнуть нам всем в нос большой кукиш: "Вот вам ваш Астафьев!" Это ведь так современно и так эффектно!

К тому же давно известно, что авторы всяческой "чернухи" частенько страдают психическим комплексом, известным как "слава" Герострата, спалившего в своё время одно из семи чудес света, храм Артемиды в Эфесе, только затем, чтобы оставить своё имя в истории, поскольку ничем иным он заслужить память о себе не мог.