Из редакционной почты: "Маме ещё очень повезло..."

Вам, Элла, ещё повезло. А вот судьба моих. Мой дед Кусков Сергей Константинович который, окончив с золотой медалью Красноярскую мужскую гимназию, поехал учиться в Казанский университет на медицинский факультет.

Дедушка окончил ординатуру при Казанском университете, у бабушки к этому времени родились двое детей - Лёва и Елена. На полученное Ольгой наследство дедушка открыл частную практику в Сарапуле.

Началась первая мировая война, и Сергей был призван в армию в Уральский казачий полк, так как с детства отлично ездил верхом. На фронте были заслужены ордена Станислава и Анны. Бабушка с детьми осталась в Сарапуле. Далее произошёл Октябрьский переворот.

Начался военный коммунизм. Сергей Константинович работал в военном госпитале, ему по пайкам выдавали кое-какие продукты. Лена и Лёва получали бесплатный обед в детской столовой, куда сами ходили с кастрюльками. Давали суп, кашу и кисель, а на Пасху даже по булочке, покрытой глазурью. Для остальных членов семьи продукты надо было выменивать на рынке, где у крестьян в качестве обменного товара котировалась одежда, так как в деревни уже много лет ничего не завозили.

Крупным коммерсантом в Красноярске был Шарапов, живший за Качей и торговавший кониной. К нему ушло в обмен на конину бабушкино столовое серебро, а когда Лёве в 13 лет нужны были сапоги, то их приобрели у того же Шарапова в обмен на бриллиантовое колье (платиновая цепочка с подвеской-звёздочкой, усыпанной бриллиантами), полученное бабушкой после смерти её матери Евгении Григорьевны. Такова была истинная «потребительская» стоимость вещей в двадцатые годы.

Были и неприятности. Мать Сергея Константиновича, Мария Ивановна, в свои 70 лет взяла на себя заботу об усадьбе Кусковых и записала все три дома на своё имя, решив обеспечивать их ремонт и избавить от хлопот детей и внуков. За это она, как домовладелица, и Сергей, как её сын, 21 декабря 1930 года были лишены избирательных прав со всеми вытекающими отсюда последствиями. Восстанавливаться пришлось трудно, дом отдали городу и у них подселили посторонних. Нормальная жизнь семьи кончилась.

Сергей Константинович работал заведующим терапевтическим отделением Красноярской городской больницы, дома занимался частной практикой. Помню рассказанный бабушкой случай, характеризующий старых российских врачей. Дедушка занят с пациентом, бабушка была во дворе, заходит мужчина с мешком, представляется, благодарит и в качестве гонорара за лечение у дедушки отдаёт ей поросёнка из мешка и уходит. Бабушка отправляет поросёнка в стайку и идёт докладывать дедушке. Услышав фамилию пациента, дед страшно возмутился, сказав, что тот лежал у него в государственной больнице, за него он получал зарплату, и бабушка должна была это выяснить. Последовал приказ: «Поросёнка вернуть», и бабушка, кинув его в мешок, бросилась догонять благодарного пациента и возвращать подарок.

 Из городской больницы дедушке пришлось уйти не по своей воле. Кто то из его пациентов хотел побыть на больничном дольше положенного. Дед его выписал на работу. А «благодарный» пациент написал в газету, что буржуй притеснил пролетария. Конец ясен. До 1938 года дед работал в той же должности в больнице водников. Наступил период репрессий, как об этом прекрасно сказано в «Реквиеме» А. Ахматовой:

«Звёзды смерти стояли над нами

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных «Марусь».

9-го апреля 1938 года Сергея Константиновича пригласили поехать к больному, подали автомобиль - и отвезли в НКВД. Было ему 55 лет. Обвинения были простые:

- находясь на дежурстве в больнице, ночью выключал радио в палатах;

- на предложение выступить на собрании с хвалой Сталинскому закону о запрете абортов сказал, что возрастёт подпольная деятельность в данном направлении.

Посадили деда на 6 лет по печально известной статье 58 отбывать срок в Качинскую исправительно-трудовую колонию.

 Когда Сергею Константиновичу на новом месте задали вопрос: «На сколько Вы сюда прибыли», ответом было «пожизненно». Вскоре его назначили заведовать лагерной больничкой. Появился свой кабинет для приёма пациентов, помощница-фельдшерица Ванда Оттовна Денгильштет, по национальности шведка, потомственный интеллигент, вдова расстрелянного коммунистами по Шахтинскому делу инженера, уже давно сидевшая по 58-й статье. Мысль о том, что ждать каких-либо улучшений бессмысленно, не покидала Сергея Константиновича. Он говорил Ванде Оттовне в их беседах, что, даже выйдя на свободу по истечении срока, будет иметь поражение в правах и не сможет поехать к сыну или дочери, так как его социальное положение может помешать им в жизни. Угнетала мысль, что врач, положивший начало нервопатологии в Красноярске, не сможет продолжать работу по специальности. Его удел - должность лекаря в какой-то Богом забытой деревне. Особенно тяжело было принимать перед началом трудового дня в 6 часов утра уголовников, которые бросались на доктора с кулаками, требуя освобождения от работы. Моральный отдых наступал, когда с 9 часов утра в лагерную больничку шли лечиться простые люди из прилегающего к лагерю посёлка. Более всего угнетал барак слабосильных, где мучительно медленно умирали живые покойники.

В своём последнем письме, адресованном в Томск, где у его дочери Елены жила бабушка Ольга Викентьевна (родственникам врагов народа проживание в режимном городе Красноярске было запрещено), Сергей Константинович написал: «В жизни ничего не окажется страшного, если не ждёшь от неё ничего. А ждать ... уже нечего. И обо мне не беспокойся, ... . Всё уже измерено, взвешено, сочтено. На поверку - нуль. Прощайте».

Восемнадцатого апреля 1940 года утром Сергей Константинович в 5 часов утра сходил в барак к своему лагерному другу Виктору Васильевичу Рязанову, покурил с ним, поговорил на философские темы. В момент разговора мимо окна барака проковылял на костылях еле живой заключённый из команды слабосильных. Сергей Константинович, обращаясь к Рязанову, сказал: «Всех нас ждёт здесь та или иная ужасная инвалидность», бросил папиросу, попрощался и ушел в свою комнатку. В 6 часов утра начался приём больных, но доктор не пришёл на работу. Фельдшерица пошла его позвать, но увидела в окно, что он спит, и не стала будить. Когда в 9 часов начался амбулаторный приём, послали разбудить доктора, увидели, что сон его не нормален, сказали администрации, и началась суматоха. Ранее Сергей Константинович, выписывая лекарства, включил в список морфий в ампулах и сейчас ввёл себе смертельную дозу. Все лекарства, которые могли служить противоядием, он спрятал, и их долго не могли найти.

Сергея Константиновича не стало, но администрация лагеря не могла простить, что их заключённый ушел из жизни не по их воле и поэтому фактические обстоятельства смерти в деле не фигурировали. Всё было рассказано Вандой Оттовной жене Смирнова Бориса Павловича, сына уже упоминавшегося выше Красноярского Городского Головы. Сам Борис, один из лучших друзей деда, отсидевший по тюрьмам и лагерям 34 года, волею судьбы в это же время находился в том же лагере, но на сильно охраняемом этапе, и встретиться они не могли.

А это судьба моего дяди- ему пришлось просидеть ни за что 37 лет.

Смирнов Борис Павлович (16 июля 1891 – 13 сентября 1984)

 У Бориса Павловича Смирнова необычная и трудная судьба. Родившись в 1891 году в семье Городского Головы Красноярска Павла Степановича Смирнова, по инициативе которого в 1910-1914 гг. был построен городской водопровод, электростанция, организована телефонная связь, решён вопрос канализации и построена набережная в районе Речного вокзала, Борис окончил гимназию, поступил на юридический факультет Томского университета. В 1913 году женился на Виктории Александровне фон Геллер. Началась Первая Мировая война, и он, окончив офицерские курсы в Иркутском военном училище, поехал на Западный фронт. Там участвовал в тяжёлых боях под Шарой и на Стоходе, несколько раз попадал под газовые атаки немцев, что серьёзно подорвало его здоровье, и к 1917 году его направили для прохождения службы в Красноярск комендантом лагеря военнопленных, который находился в военном городке (сейчас это улица Краснодарская).

После Октябрьского переворота Смирнов, как бывший офицер, становится узником тюрьмы, где ждёт расстрела, но пришедшая армия Колчака освобождает его и отправляет на фронт под Тобольск. Армия Колчака отходит на восток, а он остаётся в Красноярске. Тут его арестовывают и помещают в Красноярский концлагерь № 2, где назначают комендантом зданий в Военно-инженерной дистанции лагеря. Срок- 5 лет. Тогда осуждали или в лагерь до пяти лет или к высшей мере. Потом в качестве «более важного преступника» он был переведен в тюрьму. После окончания срока в 1927 году находился на особом учете.

Появляется любимая работа в Географическом обществе по оценке ресурсных потенциалов Сибири, планированию её будущего. Занимался оценкой запасов полезных ископаемых, планированием будущего Приенисейского края, описанием коллекций и экспонатов музея. Эта работа очень его увлекала. Но, к сожалению, продолжалась недолго, он был уволен как «чуждый элемент». Устроиться на работу с таким ярлыком было сложно. Несколько месяцев служил в Союзтрансе, и опять арест. Его арестовали 3 марта 1931 года. Дали 3 года по статье 58 пункт 10 «за агитацию». Так как, по словам следователя, «не может быть, чтобы я за эти годы не говорил ничего антисоветского». Смирнов валит лес в Кемчугском лагере, работает в Абаканской колонии плановиком. Предпоследний его арест произошел 3 ноября 1937 года. Тройкой УНКВД Красноярского края он был приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Только тогда Борис Павлович наконец узнаёт, за что сидит (ранее во всех его «Делах» это не указывалось). Оказывается, японский шпион (так они со следователем договорились). Срок отбывал в Коми АССР, лагерь «Выжаэль». Освободившись в 1947 году, он недолго пробыл на свободе. Последовал очередной арест, и его по этапу отправили в село Большой Улуй в ссылку без права приближения к железной дороге ближе 50 км. до 1955 года. В 1956 году реабилитация и пенсия сначала 13 руб., затем добавили 5 руб. «хлебных», и до последних дней – 62 рубля. Ведь стаж в лагерях не засчитывался. Ему шёл уже 65-й год.

Несмотря на пережитое, Борис Павлович не утратил интерес к жизни.

Получил участок под городом и построил дачу, где разводил редкие растения и цветы. Занимался их селекцией. Не забывал языки (немецкий, итальянский), писал стихи, воспоминания. Вел дневники. Интересовался гидрометеорологией, записывая свои наблюдения. Был хранителем семейных реликвий. О фронте, тюрьме, лагерях, ссылках Смирнов вспоминать не любил, хотя из многих стихов эта тема не уходила.

Более его интересовала история Енисейской губернии. Воспоминания Бориса Павловича были изданы только в 1993 году в журнале «День и Ночь». И сейчас лежит написанная в одном экземпляре книга «История Красноярской крепости», охватывающая период с её основания и содержащая полные биографии всех воевод губернии с непредвзятым анализом сделанного ими за период правления.

А свою историческую поэму «Воевода», также посвященную первым годам основания Красноярска, он послал в Большой Улуй, в дар бывшей ссыльной Н. Н. Нестеровой. Кстати, написал он эту поэму в июле-декабре 1968 года. Её дочь Нестеровой, Н. Н. Бобырькова передала в районный музей.

В своих воспоминаниях он писал: «Тридцать восемь лет, лучшую пору жизни, я был бесправным человеком. Из жизни ничего не вышло. Воля была надломлена. В жизни я не смог занять место, которое соответствовало бы моим стремлениям и моим способностям».

Умер Борис Павлович Смирнов в 1984 году, прожив 94 года не сломавшись, несмотря на невероятные трудности, испытанные им на жизненном пути.

 На фотографии – подпоручик Смирнов Борис Павлович, заехавший проститься с семьёй в Красноярск по пути из офицерского училища в Иркутске перед отъездом на фронт (1915 год). Он ещё не знал, что ждёт его впереди.

На следующей фотографии- Борис Павлович Смирнов на даче. 1984 г.

Стихи Смирнова Бориса Павловича

Звонок, подъем, четыре часа

Эй зе-ка, протирай глаза.

Тело от холода в умывальной дрожит

Вот и раздатчик с хлебом бежит.

Пайку в зубы, на завтрак беги

Обращения грубы, кругом матерки

Б. С.

Как припомню я прошлые годы

И как много я их потерял

Как надолго лишился свободы

 Как работал тогда в лагерях.

Не свершал никаких преступлений

Я прошел через застенки тогда

И подобных на свете явлений

Не бывало еще никогда.

Не один я сидел в заключеньи

 Сотни тысяч сидели людей

 Не один испытал я мученья,

Что придумал грузинский злодей.

Очень многих из нас расстреляли

Ни за что, ну совсем ни за грош

Без суда дело всем оформляли

 А зачем? Ну никак ни поймешь.

Лес валили и рыли каналы Превратившись в бесправных рабов

А когда в лагерях умирали

Хоронили в земле без гробов.

А сейчас это все позабыто

 И о том вспоминать не велят

Сколько было в застенках убито

 И под соснами сколько лежат.

Б.С.