Музыкальность в прозе Виктора Петровича Астафьева

Добавить в закладки

Удалить из закладок

Войдите, чтобы добавить в закладки

12.10.2021 16:50
1

Читать все комментарии

2361

Ноты - это не музыка, это - шифр, так же как великая литература - шифр. И каждый отгадывает его в меру возможностей, которые дал Господь и обозначило время.

Евгений КОЛОБОВ,

дирижёр московского театра "Новая опера".

Виктор Петрович Астафьев в своих произведениях - вдохновенный художник и великий музыкант. Его проза отличается народностью, гармонией, правдивостью и искренностью. С детства он впитал песенность своей семьи, своей любимой бабушки Екатерины Петровны.

"Бабушка запевала стоя, негромко, чуть хрипловато и сама себе помахивала рукой. У меня почему-то сразу начинало коробить спину, и по всему телу россыпью колючек пробегал холод от возникшей внутри меня восторженности. Чем ближе подводила бабушка запев к общеголосью, чем напряжённей становился её голос и бледней лицо, тем гуще вонзались в меня иглы, казалось, кровь густела и останавливалась в жилах.

Ой, да как по то-о-ой

По реке-е-е-е...

Сильными, ещё не испетыми, неперетруженными голосами грянуло застолье, и не песню, бабушку, думалось мне, с трудом дошедшую до сынов своих и дочерей, подхватили они, подняли и понесли, легко, восторженно, сокрушая всё худое на пути, гордясь собою и тем человеком, который произвёл их на свет, выстрадал и наделил трудолюбивой песенной душой.

Песня про реченьку протяжная, величественная. Бабушка всё уверенней выводит её, удобней делает для подхвата. И в песне она заботится о том, чтобы детям было хорошо, чтоб всё пришлось им впору, будила бы песня только добрые чувства друг к другу и навсегда оставляла бы неизгладимую память о родном доме, о гнезде, из которого они вылетели, но лучше которого нет и не будет уж никогда.

Вот и слёзы потекли по бабушкиному лицу, так и по Августиному, по тёте Марииному. Дядя Митрий, так и не притронувшийся к вину и к закуске, закрылся рукавом, сотрясался весь, ворот просторной дедушкиной рубахи на шее его подскакивал хомутом.

Бабушка хоть и плакала, но не губила песню, вела её дальше к концу, и когда, звякнув стёклами, в распахнутые створки окон улетели последние слова "Реченьки" и повторились эхом над Енисей-рекой, над тёмными утёсами, в нашей избе началось повальное целование, объяснение в вечной любви, заглушаемые шмыганием потылицынских носов, зацепившись за которые и большой ветер остановится, и про которые, хвалясь, говорят: пусть не богаты, зато носы горбаты!"

(Из повести "Последний поклон" - "Бабушкин праздник").

Вот она, русская душа - широкая, чувственная, открытая. И в то же время пошутковать не прочь.

"Проза Астафьева наполнена музыкой. Вот почему, наверное, прочитав первую же его книгу, я знал, что рано или поздно попытаюсь с помощью нотных знаков перенести на бумагу то, что им же, Астафьевым, спето, но только мной услышано",- писал композитор Олег Мемеркулов, автор симфонии "По прочтении Астафьева".

Мне близок Астафьев знанием жизни народа, неистребимой любовью ко всему живому на Земле, болью за каждый росточек и цветочек, за пташку малую и большую...

Я росла в деревне, и мне понятен мир, который описывает писатель. У нас тоже славно пели и на семейных посиделках, и на праздниках. А как же без песни? Мелодия окрыляет и уносит прочь все печали и горести. Высветляются глаза, душа согревается в общем хоре, происходит единение людей.

Отчим басом затягивал: "По Дону гуляет, по Дону гуляет...", песня подхватывалась: "По До-о-о-ну гуля-е-е-т казак молодой...". Ширился, разливался напев над лесом, над сенокосными лугами, над речкой с весёлым названием Балайка.

И пели те же песни, что в селе Овсянка: "Позарастали стёжки-дорожки, где проходили милого ножки...", "Шёл казак на побывку домой...", "Сыпал снег буланому под ноги...", "Последний нонешний денёчек гуляю с вами я, друзья...", "Чёрный ворон...", "При лужке, лужке, лужке..." И ещё много-много песенного богатства объединяет нас на сибирской земле.

Из воспоминаний Анны Константиновны Потылицыной:

"Мать Виктора - Лидия - была высока, интересна, умна. И пела. Она пела хорошо. Голос красивый. Она была така солидна, така видна была. Ничё отрицательного нету, всё хоруше. Утонула она, вот мне кажется, в Петров день, 12 июля..."

"И Витя всё пел. Вот и маленький-то был, я в положеньи уж стала ходить... как Катерина Петровна из избы - мы с ним начинали песни. Поём потихоньку. Он, когда маленький был, просил: "Давай попоём. Давай споёмте песню" - "Да, обязательно". И Катерина Петровна любила петь. Для неё песни петь - хлебом не корми. Тоже как для меня. Дома они пели всегда. Петь-то у них все пели. Пели ничё. Августа - та голосиста была".

(Из книги А. Ф. Пантелеевой "У астафьевских родников").

А. К. Потылицына, урождённая Шахматова, в 1934 году вышла замуж за Николая Ильича Потылицына - родного дядю В. П. Астафьева. Николай Ильич вырос в большой трудолюбивой и дружной семье: у родителей - Екатерины Петровны и Ильи Евграфовича - было десять детей. Песельницу и хохотунью Нюру, беловолосую, лёгкую нравом, быструю на ногу, семья полюбила.

"Она пришлась мне по душе, и мы сделались друзьями" - так написал впоследствии в "Последнем поклоне" В. П. Астафьев и сделал свою любимую тётушку литературным героем известной книги.

А. К. Потылицына (16.02.1913-9.09.2007) рассказывала, что у них вся семья любила петь. У каждого была своя любимая песня.

"Светит месяц молодой" - мамина любимая песня. А тятина - "Отец мой был природный пахарь". Заветная песня Анны и Николая - "Однажды в комнате уютной".

Она же вспоминала, как строил свой домик Витя в Чусовом. Он всё время пел, и сам смеялся:

"Утром рано ухожу на работу. Строю хоть маленькую избёночку. На углу сижу, рублю, думаю, как положить брёвнышко. А сам во всю голову песню пою. А бабы-то идут, коров гонят и говорят тёще: "Ну, у тебя, Боже, видно раным-ранёшенько он напьётся, уж пьяный". Она говорит: "Да он не берёт даже в рот, поёт и всё. Он поёт, любит петь".

Авторитет Анны Константиновны как знатока песен в деревне был непререкаем. И с Виктором Петровичем были тёплые дружеские отношения. Объединяла их любовь к русской песне, к народному фольклору: скороговорки и поговорки, считалки и дразнилки, песенки-припевки, частушки и прибаутки, легенды, предания, сказания. Люди к ним тянулись. Покоряла доброжелательность, открытость, искренность...

Для писателя одной из главных тем на протяжении всего творчества была музыка. Она его волновала, растила, воспитывала. Из письма композитору Г. В. Свиридову:

"А в моей родной деревне осталась ещё родня, и иногда мы все поём, и осколки семей наших деревенских тоже ещё поют, иногда протяжно, вольно со слезою. Вот эти часы я очень люблю, всегда они меня трогают и не дают вовсе упасть духом. Но все родичи уже старые, и как "упадёт" один из хора - образуется дыра, и никто её уже не затыкает, ибо не знают нынешние парни и девки наших старых песен, стыдятся их, зато вихляться задами по-бабьи не стыдно. Ну что ж, наверное, самая отрадная и закономерная поговорка: "Другие времена, другие песни". Не хочется с этим соглашаться, не хочется слышать какие-то завывания на нерусский лад, и вывёртывать горло не по-нашему тоже больно и неловко".

Моя мама, Полина Антоновна, знала очень много частушек и песен, и я в отдельную тетрадь их записывала. В детстве вместе ходили в лес за ягодами, тогда было много черники, брусники, жили-то в таёжном селе. Мама всю дороженьку пела песни, и мы подпевали.

Когда читаю книгу "У астафьевских родников" (фольклор Овсянки и Усть-Маны), столько нахожу родного, близкого моему сердцу. Охватывает половодье чувств, сопричастность к нашим истокам родного русского языка. Всё творчество Виктора Петровича пронизано знанием и любовью языка предков, его корней.

Наш язык нужно беречь и любить, хранить и защищать, дорожить. Язык - это духовный код нации. Ведь не просто так умирают люди сегодня на юго-востоке Украины, умирают и за слово тоже, за право говорить на русском языке как на родном и Богом данном. Есть у нас и праздники, посвящённые слову, языку, литературе, книге: День православной книги, День славянской письменности, День русского языка, День библиотекаря...

Радует, что сегодня всё-таки звучат старинные песни. Ежегодно в Красноярске проходит конкурс народных ансамблей и хоров под названием "Берег левый, берег правый". В одно прекрасное время смотрела коллективный концерт - восхищение и восторг! Чудесный праздник песни!

Замечательный ансамбль "Ивушка" исполняет казачьи песни. Академический ансамбль "Поющие сердца" под руководством Натальи Ивановны Гурьяновой своим искусством уносит нас в мир дивный и светлый... В нашем городе, как и во всей России, очень много талантливых людей, но это отдельная и бесконечная тема...

Так хочется, чтобы русская песня, наше великое наследство, никогда не умолкала и звучала над родными, необъятными российскими просторами.

* * *

В прозе у Виктора Петровича чувствуется мелодия: "Где-то о полночь пошёл дождичек. Мелконький, детский, он постепенно загустел, разошёлся, набрал силу". Или: "Пёстрый лист, красный шиповник, искры обклёванной калины в серых кустах. Жёлтая хвойная опадь с лиственниц. Чёрная, обнажённая в полях земля под горою. Зачем так скоро?"

Звучит философская мысль о бренности бытия, о духовной взаимосвязи природы и человека. Астафьев очень проницателен и наблюдателен ко всем явлениям живого мира. Надо научиться слышать землю, её дыхание, а главное - услышать звуки мироздания, а это не каждому дано...

"Музыка льётся тише, прозрачней, слышу я, как отпускает сердце... Мир не сгорел, ничего не обрушилось. Всё на месте. Луна со звездою на месте. Село, уже без огней, на месте, кладбище в вечном молчании и покое, караулка под увалом, объятая отгорающими черёмухами и тихой струной скрипки..."

(Из рассказа "Далёкая и близкая сказка").

* * *

Мы изумляемся совершенству строя его прозы, которая вызывает напряжение ума и души, хочется плакать и сопереживать девчонкам из военной повести "Обертон":

"Сотня давно спевшихся сортировщиц, изливая душу, возносилась голосами до такой пронзительной высоты и слаженности, коробило жалостью и восторгом спину, шевелило волосья на голове, каждый корешок по отдельности мелким льдом кололся под кожей. Как пели! Как пели эти отверженные всеми, вроде бы забытые, в бездонный омут войны кинутые, девчонки. Захлёбывались они от песен своими слезами, давились рыданиями, отпаивали друг дружку водой...

Люба, будто на политинформации, взгромоздилась в коридоре на стол. Сортировка замерла. "Во далёком поле, во чужой сторонке"... Вроде и не из глотки, и не из груди, не из чрева человеческого, а из самого пространства возникал густой звук. Мужским почти басом заполнилось казённое помещение. Звучащей небесной дымкой обволокло всё сущее вокруг, погрузило в бездну всяческих предчувствий - беды ли неотмолимой, судьбы ли неприглядной. Тревожно и сладостно было сердцу, щемящий холодок проникал в него, как чей-то зов, как слабая надежда на утешение и спасение.

Какой же силой наделил эту женщину Создатель, обобрав полроты, а может и роту бедных женщин! "Растёт камышинка, горька сиротинка",- выдохнула песнопевица с той неизъяснимой тоской, коя свойственна лишь давно и много страдающей женщине да птицам, в чужедальние страны отлетающим осенней порой. Откуда же Любе-то ведать о той женской вечной тоске и страдании вечном?.. Откуда?!

Камышинку эту ветер-стужа гнёт,

Ты не плачь, не сетуй, вновь весна придёт,

Не грусти, вновь весна придёт...

Что-то переместилось в голосе, сошёл он совсем уж с горького места, среди которого, взняв обгорелую трубу, стояла печь с задымлённым челом, и из неё, из трубы той, разносило по опустошённой земле вой, стон иль просто ввысь посланный вздох. Тревожно и сладостно было сердцу, щемящий холодок проникал в него, как чей-то зов, как слабая надежда на спасение и утешение. Люба-то знала, чего ждут от неё девчонки, потрафляла растревоженно замершему люду, надежду на лучшую долю переносила из сердца в сердце.

"Обертон!" - со смесью жути и восхищения прошептал в своей каморке начальник сортировки".

* * *

А мой любимый рассказ "Падение листа" - это шедевр прозы, живопись слова. Очистительная печаль вливается в душу, когда я в очередной раз перечитываю это творение. Казалось бы, что здесь такого - в падении листочка, а вот и нет. Это как человеческая жизнь - постепенно уходит от нас и перемещается в мир иной.

"...Осторожно прижав выветренный лист к губам, я пошёл в глубь леса. Мне было грустно, очень грустно, хотелось улететь куда-то. Показалось даже, что у меня за спиной крылья, и я хочу взмахнуть ими, подняться над землёю. Да пересохли, сломались и отмёрли мои крылья. Никуда не улететь мне. Остаётся лишь крикнуть что-то, душу рвущее, древнее, без слов, без смысла, одним нутром, одним лишь горлом, неизвестно кому, неизвестно куда, жалуясь на ещё один, улетевший беззвучным бледным листком год жизни. Сколько их ещё осталось? Сколько ещё предстоит томиться непонятной человеческой тоской и содрогаться от внезапной мысли о тайне нашей жизни? Страшась этой тайны, мы всё упорней стремимся её отгадать и улететь, непременно улететь куда-то. Быть может, туда, откуда опали живым листом, в пути обретшим форму человеческого сердца, чтобы зеленью устелить планету, объятую пламенем, сделать её живодышащей, цветущей или дожечь в слепом, безумном огне и развеять пепел в немой бесконечности?

Кто скажет нам об этом? И успокоит нас, мятущихся, тревожных, слитно со всей человеческой тайгой шумящих мирскими ветрами и в назначенный час, по велению того, что зовётся судьбою, одиноко и тихо опадающих на землю?"

Вопросы без ответа?.. Не пора ли нам задуматься, что жизнь неповторима, и не пора ли наполнять мир добром, состраданием, милосердием. И здесь же вопрос очередной: а кому это надо?.. Думаю, всем!

Я вижу глубину и пронзительность в описании падения листочка:

"Медленно, неохотно и в то же время торжественно падал он, цепляясь за ветви, за изветренную кожу, за отломанные сучки, братски приникая к встречным листьям - чудилось: дрожью охвачена тайга, которой касался падающий лист, и голосами всех живых деревьев она шептала: "Прощай!.. Скоро и мы... Скоро и мы... скоро... скоро..."

Чем ниже опускался лист, было ему падать всё тягостней и тягостней; встреча с большой, почти уже охладевшей землёю страшила его, и потому миг падения листа всё растягивался, время как бы замедлилось на размытом далью обрыве, удерживало себя, но могильная темь земли, на которую предстояло лечь листу, погаснуть, истлеть и самому стать землёю, неумолимо втягивала его жёлтое свечение. Я подставил руку. Словно учуяв тепло, лист зареял надо мной и недоверчивой бабочкой опустился на ладонь. Растопорщенный зубцами, взъерошенный стерженьком, холодящий кожу почти невесомой плотью, лист всё ещё боролся за себя, освежал воздух едва уловимой горечью, последней каплей сока, растворённой в его недрах.

Упругости листа хватило на полминуты, не более, жилы и жилочки его ослабели. Распустились, прогнулся серединой лист и обрывком искуренной бумажки расклеился на моей ладони. Обшаривая глазами берёзу, в чуть колеблющейся, как бы случайно здесь присутствовавшей, тонкой нити я обнаружил не прочерк, не проседь, а слегка лишь приморившуюся струйку зелени. Там, вверху, в зелёной берёзовой семье, жил и этот листок, величиною с гривенник. Самый маленький, самый слабый, он не удержал своей тяжести, у него не хватило силы на всё лето, и суждено ему было первому подать весть о надвигающейся осени, первому отправиться в свой единственный беспредельный полёт...

Земля наша справедлива ко всем, хоть маленькой радостью наделяет она всякую сущую душу, всякое растение, всякую тварь и самая бесценная, бескорыстно дарованная радость - сама жизнь!"

* * *

Тонкие и интересные, проникновенные женские образы создаёт Виктор Петрович. Восхищаешься самобытной красотой, живописным рисунком описания лиц.

"...Глаза Изабеллы, будто на египетском древнем рисунке, унесены почти на щёки, вроде как отстранены от лица. Тёмный обод глазниц, прячущий глаза взатень, да ещё и цвет глаз сумеречного отлива, лампадным жёлтым светом подсвеченных из глубины, придавали им запредельное значение. Такие глаза бывают только у колдуний. Бархатные шнурки чёрных, от висков начинающихся бровей вытягивали и не могли вытянуть глаза на положенное место. Нос с по-зверушечьи чуткими ноздрями, темнеющий пушок над губой, вызывающе вздёрнутый подбородок со вмятинкой - всё как бы рассеяно, разбросано и присутствовало на лице только потому, что согласно природе обязано здесь присутствовать. В просверке молнии, не сгорая, не вздрагивая ресницами, отпечатается в моей памяти это незавершённый лик..."

(Из повести "Обертон").

* * *

У Виктора Петровича просто россыпь пословиц, поговорок, присказок, всех не перечесть. Нужно отдельное исследование его произведений, научный труд. Ведь есть такие зёрна слов, что редко где услышишь.

Например: "Человеческая молва, что лесная дорога, криушает, куда попало, благо лес большой"; "Прожитое - что пролитое", "С работой колотишься, грешишь - торопишься, ешь - давишься, хрен когда поправишься", "Судьба, судьба - кобыла крива"; "Не по нашей ноге лапоть", "Плоское катал, да круглое таскал", "Гни берёзу по себе", "Беда дак беда - уродилась во ржи лебеда", "Состоит в бригаде "ух", что работает с девяти до двух", "Хватит языками куделю чесать", "Фу ты, ну ты, пальцы гнуты", "Нет худа без добра и добра без худа", "Как бабка обшептала", "Хлебом не корми - дай посмеяться", "Физкульт-привет"; "Гол, как сокол"...

И нет конца и края всем премудростям. А сколько говора народного! Многое мы и не знаем, старшее поколение, может быть, и слышало: изгаляться, кочевряжится, прикемарить, ухайдокать, шуровать, шастать, втюриться, профукать, выдрючиваться, укоцать, замастырить, раздухариться, колоколит, изгаляться, разболокаться (раздеваться), щепериться...

Или - на работу я "зарный", частобайка, чинодральство, ушкуйник сибирский, краснобайство, кавардак, живчик, фартовый, ханурик, шибздик. И так много всего - не перечесть.

Очень много красочных сравнений, непредсказуемых оборотов: "Подбородок, будто донышко новенькой детской игрушки", "Покатились девки со ступенек, что спелые тыквы", "Сердце моё скользило обмылком в груди...", "Слава бухал за стенкой корытом, доской стиральной будто пулемётом строчил", "...Сотворённые, как бы из одного металла, струганы эти люди разными инструментами...", "Печка с искорёженным челом", "Хор - с миру по соломке"...

"От речки наплывал ознобный воздух, из глубины сада веяло густо перевитыми запахами осени", "Разжиженная темнота струилась", "Заскорбнет земля от ночной стыни", "Рыбина напоминала деревянный сутунок с ярким рулём", "на градусов 40 с лишним - ополдень"...

Наш язык - образ жизни и места обитания. Сибиряки отличаются своей речью. У бабушки Екатерины Петровны на всё про всё есть свои жемчужины: "В поле, в покате, в каменной палате сидит молодец, играет в щелкунец. Всех перебил и царю не спустил" - веник. "Без рук, без ног, ползёт на бадог" - горох.

"Кину порохом, встанет городом",- мак, так вещала бабушка. "Не будь голенаста, будь пузаста", высаживая капусту, приговаривала. "Под дубком, дубком, свилась репа клубком", "Пырей, что дождь, долговяз, в землю увяз", "Колючий осот бородой трясёт", "Сон да дремота пойди на болото", "Бог уродил, Бог людям угодил,- экая благодать от земли"...

И у нас в детстве, как и у Астафьева, были свои считалки-мирилки: "Мирись, мирись, и больше не дерись. Будешь драться - я буду кусаться, а кусаться ни при чём, буду драться кирпичом, а кирпич сломается - дружба начинается. Мы залезем под кровать, будем кошку целовать, а у кошки ушки, мы с тобой подружки".

Игры были в детстве разные, например, игра в прятки. Дети собирались в кружок, и кто-то проговаривал одну из считалок: "Жили мышки на квартире, чай пили, чашки били, по три денежки платили, кто не хочет платить - тому и голить". На кого выпадало слово "голить", закрывал глаза, отворачивался, а остальные разбегались, кто куда, прятались. Затем голящий проговаривал: "Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать, кто не спрятался, я не виноват". Кого первым находили, тот затем и дежурил - "голил". И так, пока не наиграемся, поднадоест одно и то же.

Принимались за другие игры. У Виктора Петровича есть подробные воспоминания об играх детства: в кости, в ножички, в чижика, в лапту, казаки-разбойники и другие.

Пересказывать и анализировать Виктора Петровича можно бесконечно, нельзя объять необъятное. Главное - читать эту великую литературу. Сильные и мощные его произведения - как могучий батюшка-Енисей, как полноводная и стремительная Ангара, и неповторимая сибирская природа. Щедрая россыпь характеров, магическая сила героев. Речь их образная, колоритная, народная.

Писательская палитра Виктора Петровича многогранна, незаурядна, исповедальна. Будем и мы стараться тонко и чутко воспринимать мир, в котором живём, и ценить уникальный дар - жизнь, которую нам подарил Господь. И читать, и перечитывать нашего замечательного земляка...

п. Ермолаевский Затон,

Берёзовский район.

Комментарии (1)

Спасибо за статью на редкую тему. 

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Напишите свой комментарий

Гость (премодерация)

Войти

Войдите, чтобы добавить фото

Впишите цифры с картинки:

Войти на сайт, чтобы не вводить цифры