Писатель и журналист Марат Валеев отмечает 70-летний юбилей

Известному красноярскому журналисту и писателю Марату Хасановичу Валееву 26 августа исполнилось 70 лет. Поздравляя давнего автора "Красноярского рабочего" с круглой датой, мы желаем ему всего наилучшего, в том числе творческого долголетия, и предлагаем вниманию читателей несколько рассказов юбиляра.

Гвадалквивир

- Тону! - услышал Фёдор Дуняшин приглушённый крик.

На водной глади реки он увидел чью-то медленно плывущую лысую голову. Фёдор бросил удочку и спросил:

- Слышь, мужик, а чего это тебе не спится? Чего здесь плаваешь в такую рань?

Лысый прохрипел:

- Так я это... Утопиться хотел.

Дуняшину стало любопытно, из-за чего это можно лишить себя жизни в такое прекрасное июльское утро. Он пошёл параллельно курсу медленно плывущей головы.

- А зачем же ты хотел утопиться?

Лысый горестно вздохнул:

- Шеф достал, тёща заела. А тут ещё жена заначку нашла и конфисковала.

- И только-то? - недоверчиво спросил Дуняшин.

- Да? А знаете, сколько там было? - обиделся несостоявшийся утопленник.- Три тысячи долларов! Я пять лет копил, даже в пиве себе отказывал.

- И на что же ты копил? Кстати, я - Фёдор. А как тебя зовут?

- Ипа. Ипполит то есть... Так вот, я хотел купить путёвку и в Гондурас съездить,- наконец признался Ипа.

- К-куда? - Дуняшин от неожиданности споткнулся и чуть не оказался в воде рядом с Ипой.- Почему именно в Гондурас?

- У меня с детства прямо-таки жгучий интерес к этой стране. "Почему это именно Гондурасом у нас ругаются? - думал я.- Неужели у них там так всё плохо?" И вообще, есть что-то загадочное, притягательное в названии этой страны. Ты только послушай: Гон-ду-рас!

- Сам ты Гондурас! - сердито сказал ему Фёдор Дуняшин.- Ну, нашла жена твою заначку... И что, из-за этого надо топиться? А не проще было дать ей по лбу?

- Что ты, что ты! - зашлёпал руками по воде Ипа.- У нас не такие отношения...

- Да? - язвительно сказал Дуняшин.- А чего ты тогда бабки от неё заначиваешь?

- Ну, это так просто не объяснишь,- смутился Ипа.- Дело в том, что я одно время крепко выпивал, вот и осталась привычка к заначкам. Да и хотел жену уже поставить перед фактом: вот, мол, Лизонька, у меня такая мечта, уже и возможность есть её осуществить. И показал бы ей деньги...

- Да ты вылезай из воды-то, простынешь,- озабоченно сказал Дуняшин, протягивая руку Ипе.- Чё ты голый-то полез топиться?

- А это чтобы сразу замёрзнуть и утонуть от судороги,- сказал, выбираясь на берег, Ипа.

- Сам ты судорога! - с сожалением сказал Фёдор и, сняв с себя куртку, накинул её на плечи Ипы.- Простынешь ещё. Слушай, а можно бестактный вопрос?

- С-спрашивай,- разрешил Ипа.

Видно было, что он замёрз, и зубы его начали выбивать мелкую дробь.

- Чего ж ты не утонул-то, чего на помощь звал?

Ипа перестал дрожать и внимательно посмотрел в глаза Фёдору - не издевается ли? Но взор у Дуняшина был серьёзный и участливый.

- Ты знаешь, передумал,- наконец доверительно сказал Ипа.- Уже когда в воду с моста летел, меня как ошпарило: "Дурак же ты, Ипполит,- подумал я.- Ну что тебе дался этот Гондурас? Если бы это и в самом деле была хорошая страна, разве бы ею ругались". И знаешь, что я надумал?

- Ну, ну,- заинтригованно спросил Фёдор.

- Начну заново копить деньги на поездку на Гвадалквивир...

- Тьфу, блин! Ну ты и урод! - в сердцах сплюнул Дуняшин.- Это ещё что за страна такая, и какого чёрта лысого ты там забыл?

- Это не страна, это река такая есть. В Испании,- мечтательно сказал Ипполит.- Ты только послушай, как она звучит: Гва-дал-кви-вир! Как романтично!

- А, вспомнил, кино когда-то смотрел, в детстве,- оживился Фёдор.- Там пацана одного учили запоминать название именно этой реки. И он всё время долдонил: "Глотал кефир, глотал кефир".

- Вот! - обрадовался Ипполит.- Вот туда я и поеду. Но не один, а с Лизонькой! Вместе накопим денег и поедем... Поехали с нами, Фёдор? На берега Гвадалквивира!

- Уф, устал я от тебя! - рассердился Дуняшин.- Езжай-ка ты сам глотать кефир, без меня, ладно? Но для начала тебе не мешало бы одеться. Вот где ты свои штаны и всё прочее оставил?

- На мосту,- простодушно ответил Ипполит.

- Ну так беги за своими шмотками, пока им ноги не приделали! Но сначала куртку мне верни, утопленник!

- Бегу, бегу! - оживился Ипполит и, сбросив куртку на руки Фёдору, припустил к виднеющемуся в утренней дымке мосту через реку. С которого он спрыгнул всего с полчаса назад, чтобы свести счёты с жизнью. Но передумал. Потому что у него появилась новая мечта.

- Ишь ты: Гондурас ему подавай... И этот, как его, Гвадалквивир,- бормотал тем временем себе под нос, возвращаясь к своему заветному рыбному местечку, Фёдор Дуняшин.

Но бормотал не зло, а по-доброму. Потому как понравился ему этот дурында Ипа с его мечтой. И теперь Фёдор думал вот о чём: у него самого была припрятана заначка. Немного - на моторную лодку копил. Но съездить с женой и детьми поездом хотя бы на Байкал, чистыми и глубокими водами которого Фёдор грезил с детства, а потом как-то забыл, вполне хватит... А лодка может и подождать!

Бессонница

Кузякину не спалось. Он ворочался, ворочался, потом решил посчитать овец - слышал, что это иногда помогает. Досчитал до пятнадцати и сбился - бараны заволновались, стали перебегать с места на место.

Когда они немного успокоились, Кузякин вновь стал считать этих пугливых животных. Только с третьей попытки ему удалось пересчитать всю отару.

Удовлетворённый Кузякин стал было уже засыпать. Но тут пришёл чабан - здоровенный небритый брюнет в брезентовом плаще с капюшоном, и поинтересовался, что это Кузякин делает в его отаре.

- Да вот не спится,- пожаловался Кузякин.- А говорят, когда посчитаешь овец, приходит сон...

- Ну да, а тут пришёл я,- буркнул пастух.- Ну и сколько ты их насчитал?

- Пятьсот семьдесят пять штук! - отрапортовал Кузякин.

- Так, а было шестьсот,- задумчиво сказал пастух и поудобнее перехватил герлыгу, длинный шест с крюком на конце.- Где ещё двадцать пять?

- А я почём знаю? - пожал плечами Кузякин.- Видно, спёрли, пока ты где-то шлялся. Сам-то где был?

- Да я это... Только на пять минут отлучился,- смутился чабан.- За куревом сходил.

- А что, оставить за себя некого было? - поинтересовался Кузякин.- Сейчас ведь время такое, все всё тащат, ничего без присмотра оставить нельзя.

- Да вот то-то и оно, что некого,- вздохнул пастух, закурил и гулко закашлял, отчего отара вся разом испуганно подпрыгнула на месте и брызнула врассыпную.- Сын со мной работал, да в армию ушёл. Говорит, лучше там строем ходить, чем здесь строить этих глупых баранов.

Кузякин, дослушав его, сбегал и вернул отару на место, подгоняя овец разбойничьим посвистом.

- Слушай, у тебя неплохо получается,- похвалил чабан, когда запыхавшийся Кузякин вернулся обратно.- А не хочешь ко мне в напарники? Всё равно ведь не спишь...

- Прямо и не знаю,- с сомнением сказал Кузякин.- Как-то это неожиданно.

- Я тебе платить буду. Натурой,- продолжал уговаривать его брюнет.

- Как это? - засмущался Кузякин и даже покраснел.- У меня нормальная ориентация, я на женщине женат.

- Дурачок, ты это чем подумал? - ласково сказал чабан.- Я тебе в счёт зарплаты овцами буду платить. Пойдёт?

- А что я с такой зарплатой буду делать?

- Ну, ты какой-то совсем не такой,- с досадой сказал чабан.- Ты когда-нибудь вообще баранину ел?

- Ну, ел. Я её, можно сказать, даже люблю.

- Вот,- одобрительно сказал чабан, раздавив окурок о каблук сапога.- Овца - это и есть и баранина. Только пока живая.

- Так мне её что, надо будет... того, как это... ну, убивать, что ли? - потрясённо спросил Кузякин.

- А как же! Добровольно она тебе мяса не даст,- авторитетно заявил чабан.- Разве что только шерсть. И то без особой радости. Ну, выбирай, чем будешь брать зарплату: мясом или шерстью?

- Лучше шерстью,- подумав, сказал Кузякин.

Он вспомнил, что его тёща умеет вязать, и ей иногда дальние родственники присылали из деревни вонючие посылки с овечьей шерстью, которую тёща затем азартно теребила и скручивала из неё нить для пряжи.

- Ну, на сегодня твой рабочий день закончился,- сказал чабан.- Ты неплохо потрудился: и пересчёт мне сделал, и разбежаться отаре не дал. Так что сейчас мы тебе настрижём зарплату...

Он ловко выхватил герлыгой из отары за заднюю ногу тучную овцу, посадил её на курдюк и защёлкал невесть откуда взявшимися огромными ножницами. С придушенно мекающей овцы шерсть стала сползать, как толстый вязаный свитер.

- Здорово! - восхитился Кузякин.- Я подобное только по телевизору видел. Так австралийские фермеры стригут.

- Как видишь, не только австралийские,- горделиво сказал чабан, по небритым щекам которого струились ручейки пота.- Хочешь попробовать?

- Хочу! - азартно сказал Кузякин. Он тут же оседлал наполовину остриженную овцу и плотоядно защёлкал ножницами...

- А-а-а, сволочь, что ты делаешь! - услышал вдруг Кузякин истошный вопль и очнулся.

Он обнаружил себя в супружеской постели, сидящим верхом на жене. В одной руке Кузякин держал маникюрные ножницы, а на кулак другой его руки были намотаны волосы жены. И эти волосы Кузякин пытался состричь.

От увесистой оплеухи Кузякин свалился на пол и растерянно забормотал:

- Извини, пупсик, я и сам не знаю, как это получилось. Не мог заснуть, начал считать овец, и вот...

- Я тебе покажу овцу, козёл ты безрогий! - продолжала бушевать его дородная половина.- Ишь, чего удумал! Совсем уже сбрендил со своей пьянкой. Всё, перебирайся на диван. Со мной ты больше спать не будешь!

Кузякин безропотно ушёл в зал, на диван. И снова не мог долго заснуть: всё думал, как там его новый знакомец один справляется с такой большой отарой, и кто же всё-таки увёл из неё целых двадцать пять овец? А может, уже больше?

И Кузякин решил ещё раз пересчитать отару...

У всех дети как дети...

- У всех дети как дети! Один ты у меня... Торгаш несчастный! Вот кем стал Колька Бандурин?

- Ну, прокурором.

- А-а, то-то! А ведь вместе росли, можно сказать.

- Мама, так Кольку Бандурина сняли недавно.

- Как это сняли? Прокуроров у нас не снимают!

- А вот его сняли! За злоупотребления. И теперь он сам может сесть. Где-нибудь рядом с Олежкой.

- Как, Олежка сидит? Такой красавец, спортсмен, чемпион. За что же его?

- Связался там с одними, долги они вышибали.

- Ну ладно, а вот взять Витеньку Пожарского. Кто ты и кто он?

- Ну, артист он... С погорелого театра.

- Не погорелого, а областного драматического!

- Прогорел театр. Уже полгода актёрам зарплату не платит.

- Боже, какое время! Какое несчастье! Ну и где теперь Витенька?

- Не переживай за него, мама! Он всё же как-никак мой одноклассник. Я его к себе пристроил.

- Куда, торгашом? В свою лавку? О, несчастная я, несчастная! За что только боролись твои деды и прадеды?

- Во-первых, маму, не в лавку, а в один из сети магазинов. Во-вторых, мои деды и прадеды и боролись за то, чтобы всем было хорошо.

- Ай, оставь, тебя не переспоришь, торгаш несчастный!.. Постой, куда это мы едем?

- Уже не едем, а летим, мама! На Сейшелы.

- На Сейшелы? Не хочу! Мы там уже были.

- А куда же ты хочешь, мама?

- На Бали!

- Ну, на Бали, так на Бали! Поворачивай, Сергей Михайлович! Так, кто у нас там ещё остался, мама?