"Как вражью силу сокрушили..."

В День памяти и скорби, 22 июня, представляем читателям подборку стихотворений красноярского прозаика и поэта Александра Илларионовича Щербакова.

Руки

С младенчества запомнил их я:

Движеньем ласки и добра

Коснулись бережно и тихо

Они мальчишьего вихра,

Потом метнулись в изголовье

Прощальной тенью два крыла...

Тогда в тревожном Подмосковье

Страна заступников ждала,

И вот отец ушёл на запад,

Ушёл на тот свинцовый бой

И горьковатый хлебный запах

Крестьянских рук унёс с собой.

Но в дни пожара и разрухи

В сей мир пришедшего мальца,

Меня хранили эти руки

И хлебопашца, и бойца.

Потом я, как на пьедестале,

На них был поднят к потолку,

И пахла порохом и сталью

Ладонь, прижатая к виску.

Они мне помнятся, литые,

То на сохе, то на руле.

По ним прожилины витые

Текут, как реки по земле.

Ороговевшая их кожа,

Натруженная тяжесть их -

Пример наглядный и надёжный

В трудах и помыслах моих.

Возвращение

В пилотке, сбитой на затылок,

В шинели длинной нараспах

Он в дом вошёл. И мать застыла,

Оцепенела в двух шагах.

Потом ко мне метнулась птицей,

Как будто вспомнила о чём,

И помогла мне умоститься

Отцу на левое плечо.

Его мы долго ждали с мамой,

И вот покончил он с войной.

И у виска полоска шрама

Синеет, точно шов сварной.

С благоговеньем ощутил я

И как сильна его рука,

И как жестка его щетина

И крепок запах табака.

Награды трогал фронтовые,

К ним прикасался, как к мечте,

Дивясь воочию впервые

Отца суровой красоте.

День Победы

Я этот день подробно помню.

Я не знавал краснее дней.

Горели яркие попоны

На спинах праздничных коней.

Гармошки ухали басисто,

И ликовали голоса

Людские. Ветром норовистым

Их выносило за леса.

Качались шторы из бумаги

У нас в избе. Качался дым.

И в кадке ковш на пенной браге

Качался селезнем седым.

В тот день гудела вся округа.

Под сапогами грохал гром,

И пол поскрипывал упруго,

И сотрясался старый дом.

В заслонку ложкой била шало

Варвара - конюха жена.

Мелькали юбки, полушалки,

Стаканы, лица, ордена.

А в стороне на лавке чинно

Курили едкий самосад

Деды и средних лет мужчины

Из тех, кому уж не плясать.

Тот с костылями, тот с протезом

Или с обвислым рукавом.

Их речь размеренно и трезво

Велась в масштабе мировом.

С печи, где валенки сушили,

Украдкой жадно слушал я,

Как вражью силу сокрушили

Соседи, братья и дядья.

И мне казалось, что я знаю

Свою и всех людей судьбу

И что проходит ось земная

Через отцовскую избу.

Эхо войны

Мы, тыловая ребятня,

Страдали золотухой.

Дружок был Ванька у меня

Тугим на оба уха.

А мне подпортила глаза

Коварная хвороба,

Глядеть мешала мне слеза,

Как говорится, в оба.

Всё б ничего, да, чёрт возьми,

Мечтал я стать пилотом,

Но лет, наверно, до восьми

Не видел самолёта.

Я только слышал в небе звон,

Но тоже, горемыка,

Кричал за Ванькой, вон, мол, он!

И пальцем в небо тыкал.

...Давно забылся гул войны,

И эхо отгудело,

Но до сих пор глаза влажны -

Слезятся то и дело.

Память

В вагоне свет давно притушен

И пассажиры мирно спят.

В окне снарядами "катюши",

Сверкая, встречные летят.

Седой попутчик мой всех позже

Под одеяло молча влез.

Заснул. В углу, белея кожей,

Из сапога торчит протез.

Что снится старому солдату?

Сжимая воздух в кулаке,

На полке жёсткой, узковатой

Он взмок, крутясь, как на полке.

Ему, должно быть, очень тяжко:

То бред, то скрип зубов и стон...

Не оросит никто из фляжки

Иссохших губ. Страдает он.

Душа болит, горит пожаром

С тех пор, как вдруг снаряд врага...

В могиле братской под Варшавой

Погребена его нога.

Калач

День ослепительно ярок,

В сосульках искрится март.

Я выбираю подарок,

Хочу порадовать мать.

А память былое выводит,

Расплывчато, будто сквозь дым:

Деревня, военные годы,

Похлёбка из лебеды.

И лица бледнее холстины,

И над похоронками плач...

Но, помнится, на именины

Мне мать испекла калач.

Калач настоящий, подовый,

Пронизанный духом земли,

И вкусный, каких в нашем доме

Уже никогда не пекли.

Не знал я в ту пору, конечно,

Таская в карманах куски,

Что был со слезами замешен

Тот хлеб из последней муки...

Не знаю, каким подарком

Сегодня порадовать мать.

А день - ослепительно яркий,

В сосульках искрится март.

Бронзовый солдат

Мне кажется, встречал его я где-то -

На стройке, или в поле, или в цехе,

Но только он иначе был одетым,

В рабочую спецовку, не в доспехи.

Иль вспомнил я портрет над циферблатом

Поскрипывавших ходиков с кукушкой

В избе, где просыпался вместо брата

На узкой койке с вышитой подушкой.

Или его я видел на медалях,

Которые чеканят к Дню Победы.

Суров и светел, из заморских далей

Глядит он на святую землю дедов.

Он неживой. Он вылит из металла -

И каска, и винтовка, и накидка.

Но, говорят, он сходит с пьедестала

И ночью бродит у родной калитки.

Всё кажется, встречал его я где-то.

Ожидание

Когда позолотится неба кромка,

Моя изба окошками к заре,

Как на попа поставленная хромка,

Венцами проступает на бугре.

Она стара,

И ей давно не спится,

С тех пор как поселилась в ней беда.

И под ногою стонут половицы,

Как горлицы, лишённые гнезда.

Пусть в той избе,

Геранями пропахшей,

С черёмухой у низеньких ворот,

Ванюшка, брат мой, без вести пропавший,

Уж никогда гармонь не развернёт,

Но всё равно

От улицы в сторонке

Изба стоит и смотрит за леса,

Кого-то ждёт, подобно старой хромке,

Храня в себе родные голоса.

На побывку

На пароме утром чутким

В борт ударило весло.

Колыбель моя, Качулька,

Подтаёжное село.

Я в зареченском лесхозе

Нынче первый пассажир.

Дед меня на перевозе

Специально сторожил.

От росы дымятся травы.

Кошениной пахнет луг.

Мы идём от переправы

Через гору Кузурук.

Золотою кистью срубы

Красит утренняя рань,

И дымки пускают трубы

Через Белую Елань.

Из-за дома на пригорок

Нам навстречу вышла ель.

Что-то в горле стало горько...

- Подержи-ка, дед, шинель.

Оглянул я всю окрестность,

Папиросу задымил.

Дед смеётся:

- Наша местность,

Неужели подзабыл?

Скажет тоже бородатый -

"Подзабыл"...

Родной ты мой,

Будто не был сам солдатом

И не шёл вот так домой.

Дух сибирский

С той поры, как Дубенский с ватагой

К Яру Красному в стругах пристал,

Вольный дух и казачья отвага

Метят жителей в наших местах.

Разве Суриков не был отважным?

Разве не был раздольным Словцов?

Да и ныне из нас почти каждый

Красноярец, в конце-то концов.

Наши деды Москву отстояли,

И мы тоже страну не сдадим.

Дух сибирский, внесённый в скрижали,

Будет передан и молодым.

По секрету скажу вам, что внука

Я, пока не подкосит недуг,

Не устану учить тем наукам,

Чтоб хранил независимый дух.