03.12.2022 14:37

|

5 674 0

КРОСНА, повесть

Шелегов Валерий Николаевич родился 13 декабря 1953 года в городе Канске. После окончания средней школы №6  в 1969 году поступил в Томский геологоразведочный техникум. В 1972 году улетел работать в Магадан. На Крайнем Севере прошла вся жизнь. В Усть-Нере работал в ВИГРЭ геофизиком, геологом на штольне в разведочной партии. Работал охотоведом Оймяконского района. Работал «старателем» в  золотодобывающей артели "Мир". В 1996 вернулся на родину в Канск. Прозаик, поэт, публицист. Выпускник Литературного института имени  А.М.Горького в Москве. Первый рассказ «Санька - добрая душа» был опубликован в 1984 году в журнале «Дальний Восток» №4.  Автор книг: "Ленские подснежники", "Зелёный иней", "Пока горит костер Звезды небесной", "На Индигирке", "Оймяконский Меридиан". Книга прозы «Луна в Водолее» отмечена Русской национальной премией «Имперская культура» имени Э. Володина. Член Союза писателей СССР. Живет и работает в городе Канске Красноярского края.



КРОСНА
                                                                   (Кросна – домашний ткацкий станок).
повесть

1.Из «схронов»
В  пятидесятые  годы Сибирь стала наполняться  ссыльными «власовцами» на «поселение». Из лагерей освобождали побывавших в плену у немцев красноармейцев, согласившихся служить  и воевать против Красной Армии.  Воевали предавшие пленные красноармейцы  на стороне Гитлера, в армии предателя  советского генерала Власова. Остатки «власовского » отребья  Красная Армия добила в Польше. «Власовцы»  получили  большие  тюремные сроки и были отправлены в советские «лагеря ГУЛАГА.  Летом пятьдесят третьего, после смерти Сталина,  по амнистии  Берии из  лагерей  выпустили десятки тысяч уголовников,  «власовцев»  определяли «на поселение» в сибирские деревни, и села. Сельские люди   не выказывали неприязни  бывшим «фашистским прихвостням.  Но  люди  сторонились от общения с  «врагами народа».  В шестидесятые годы  – по «хрущевской амнистии»,  «власовцы» уже  освобождались от  жительства на  «поселении».  Большинство  «власовцев» снялись с мест, где так и не прижились, и семьями разъехались на  места, где родились.  Осуждённые  на Украине за службу Гитлеру, бандеровцы сидели  в лагерях ГУЛАГА  на Колыме. По «хрущевской» амнистии  в шестидесятых освобождались  «бандеровцы» из  колымских лагерей  и оставлялись  Советской властью   там же на «поселении».  
Золотодобыча на  Колыме и Индигирке  в начале семидесятых мощно пошла в гору.  Везли  с материка на заработки «вербованных».  А бригадирами в артелях, добывающих россыпное золото, часто  становились «бандеровцы» из  бывших заключенных ГУЛАГА. В 70-х «Бандеровцам»  позволила  Советская власть  возвращаться на Украину.  И доходили слухи, что земляки их там часто убивали и «топили с камнем на шее».  Столько убийств   соплеменников  - украинцев,  бандеровцами,  и крови -  за всю историю Украины ни одно поколение  украинцев не проливало, сколько пролили  крови «бандеровцы» на Волыни, вырезав восемьдесят тысяч одних только поляков.  Гуманная  Советская власть  не  уничтожила  под корень это «каиново племя»,  осудила на долгие сроки и отправила   в лагеря на Колыму.  Адская смесь  вражды и ненависти - всех против  всех!  На генетическом уровне  передалась от  «бандеровцев» их детям.   Не все «власовцы» уехали с родителями из Сибири  на родину.  Годы шли мирные в СССР. Ужасы Великой Отечественной войны остались в памяти старшего поколения. Рожденные после войны люди   уже не жили воспоминаниями о войне. Послевоенные  поколения вырастали, учились, строили города и осваивали космос. Но жила – жила под спудом звериная ненависть и месть за дедов – «власовцев»,  и отцов – «бандеровцев» - в детях «власовцев» и в отпрысках «бандеровский рогулей». В советское время зверские убийства были редкостью в сибирских краях.  Но минул двадцатый век. Иные времена настали. Потомки «власовцев» и «бандеровцев»  набрали силу, тихой сапой оплели своими  звериными удами  Советскую исполнительную и законодательную власть. Сговорились  в Беловежской пуще иуды  -  предали СССР!  Расчленили  Родину: на Украину – Белоруссию и Российскую Федерацию. Остальные  двенадцать республик и не спросили. И началась «гражданская» война, страшнее которой, может быть, только ядерная. Человек переродился в  зверя.

Деревня  Тайна  поставлена переселенцами в конце девятнадцатого века на  реке Кордон. До Революции в семнадцатом – до гражданской войны в двадцатых  годах двадцатого века деревня Тайна  легла и укрепилась одной улицей по правобережью Кордона. Левые пойменные низкие берега и луга  заливались полой водой,  и для жизни людей не годились. В Гражданскую  войну деревня Тайна стала центром партизанского движения Восточной Сибири против белогвардейских войск адмирала Колчака. Колчаковцы  сожгли непокорную Тайну. Народ отстоял Советскую власть. А на месте сгоревшей деревни Тайны советская власть вновь построила жилое поселение уже с новым названием Кордон. Мудрить не стали при выборе имени для новой деревни, ставили дворы на берегах реки Кордон. И многолюдная – красивая строениями  родилась  деревня. И  жила до войны с фашистами  в 1941-м году деревня Кордон молодая  народом и многолюдная. Сибирские дивизии набирали  из таких деревень, где молодцы были сильные до работы. А война – тяжкая работа по защите Отечества. Фашисты стояли под Москвой. Полегли  в боях, защищая Москву, сибирские дивизии в снегах под  Волоколамском, но не допустили врага к столице Родины СССР. С  военного времени  затихла деревня Кордон. На третьем году войны  ушли  на фронт и средовеки. Некому стало  преумножать  село  людьми – бабы да подростки тяглом  в колхозе «Таёжном» и хлеб сеяли, и  коров доили на колхозной ферме.  Вымывалась деревня, не восполнялась новыми  поколениями. И к началу двадцать первого века  совсем опустел Кордон.  Несколько семей доживали свой век  в Кордоне. Люди крепкие, рожденные  от поколения «победителей»,  на их детских  и женских плечах послевоенная вся забота о хлебе насущном и держалась. Старшая  в Кордоне  жила  Фима Белоусова. В этот года Фиме исполнилось в мае девяносто лет.

2. Выродки
Ночь Фима спала неспокойно. Поднималась от тёплой печи и шла в остывшую кухню к окну, будто кто её туда звал. Яркими замытыми бусинками виделись звезды на морозном небосклоне. После дневной оттепели мороз давил прикордонную тайгу, река Кордон подо льдом грелась, ворочала плечами, лед лопался. Фима не слышала этого ворочанья Кордона, но с молодости знала – при таком батюшке так бывает, лед дыбится, сухо выстреливает.
    - «Как там Зорька? Тепло ей в хлеву? Голодная корова, теленочек под сердцем». - Фима жалела кормилицу, плакала, качала головой, слезы замывали глаза. Оттого и звезды в небе росисто подрагивали при взгляде на них.
     Обильные капли обжигали морщинистые худые щеки, затекали в беззубую ямину на месте рта. Фима умывалась и упивалась слезами, слизывая  кончиком языка их в уголках губ. Потом возвращалась, от окна  с видом на огород, обратно, на кровать под теплый бок кирпичной печи. И опять дремала без сна.
     Блазнились далекие молодые годы. События минувшего дня она могла запамятовать, но вот дальность лет и счастливая молодость, каждый раз возникали в сознании будто бы только что минувший день. Молодой Васей Белоус. Голодные предвоенные годы, вши и похлебка из лебеды от бескормицы в войну. Она боронит вспаханные поля верхом на лошадях. Ноги избиты от  негожей обувки. Она еще в девках, не замужем за Васеем.
      Ночь. Полевая бригада из одних девчат. Черная ночь над полями и лесами. Огромный костер на полевом стане. Над артельским котлом, огибаемом пламенем, высоко в темноту устремляется огненный язык. В котле кипятится одежда работниц, кипятится от вшей. Вши заедают молоденьких девчат на весенней пахоте, сколько не вываривай их. Вши и в соломе, на широких нарах вагончика, где девчата зорюют. Сейчас, пока одежда кипятится в артельском котле, девчата, словно русалки, нагие и с развитыми волосами, отплясывают хоровод вокруг костра. Чужих глаз нет, взрослые мужики давно воюют. А подростки и малолетки из соседней бригады, только поддразнивают девчат своим подглядыванием из темноты. Такое водилось. Зналось всеми. Мысленно девчатами звались эти подростки.  Манились песнями, жадными женскими губами рвались сердца подростков. Норму выполняли «взрослую» и девчата и подростки. И по-взрослому крутили любовь. Одежду вываривали раз в три дня. На большее не хватало терпения. Вши одолевали от бескормицы. От голода и бессонницы девчата падали в борону.
     Не хватало терпения более трех дней и подросткам. Они являлись крадучись от своего стана и выскакивали на свет неожиданно, когда девчата заводились до истерики в огненной пляске вокруг костра. И хохот, визг. Подростков пленяли за руки за ноги и кидали в реку, искупаться, чтобы знали,  как зариться на взрослых девок.
     Что делать, война? А жизнь властно брала свое. Песни, казалось, спасали от всех бед. Сейчас Фиме не шли они на память, выветрились за дальностью лет. Фиме девяносто  второй год, и крепкая еще старуха для своих годов. Но память человеческая ослабла. Знала она песен много. За голосистость и выбрал Васей Белоус неутомимую в работе Ефимью Скорнякову.
     Вот Васей и она, Фима – во главе   свадебного стола. Она в беленьком и простеньком платьишке, венок полевой вместо фаты. Васей крутоплечим валуном рядом в черной косоворотке под костюмом, сшитым отцом  еще до войны.
     За свадебным столом все ведают, что забирают на фронт уже и ровесников Васея. Война явилась в Отечество тяжелая и затяжная. Мужиков бьют на фронтах бесчисленно, вся молодежь деревни почти уже выбита, во многих избах получены «похоронки»,  и стоном стоит плач. Забрали и зрелых совсем мужиков. Отец Фимы полгода назад ушел в пятьдесят три года. Погиб  зимой под Москвой. В семье Скорняковых одни девки. Фима старшая из дочерей. И решили они с Васеем, пусть хоть дитя останется, если  Васея убьют. Родила она Антона. Бог уберег от пули Васея, вернулся с фронта одним из немногих мужиков из Кордона. Всю работу тащили на себе бабы и в войну, и после войны. Вспоминать тяжело, но душе от этих воспоминаний сладостно. Горько одно: не было больше у Фимы с Васеем детей. Покалечила война мужика.
     Поблазнилось, калитка стукнула. Радио в центре деревни гремит. Еще не поздно по часам, но темно по зимнему времени. Для Фимы день и ночь теперь мало имеют значение.
    Опять себя Фима видит молодой. Но даль эта расплывчатая.  Далёкая даль – молодость, девчонкой  себя  помнит уже плохо.  Только в девках. Любовь  Васея будто бы и есть начало жизни.
      И показалось Фиме, будто взмыкнула Зорька. И очнулась от грез Фима, и упало сердце, остановилось. Показалось? От кровати, через дверь в избу, минуя высокие сенцы, с улицы  слышался странный звук, идущий от хлева. Из окна кухни двор не увидать. Ночь хоть и звездная, но темная. Задрожали у Фимы ноги. Остыли, как в смертный час,  не слухаются. Казалось ей, спешит быстро она делать, а пошла шаркая галошами мелко. Придерживаясь ладонью о стену. У дверей облачилась в телогреечку, повязалась шалью. В уголке и батожок. По дому Фима передвигается, опираясь на предметы и стену. К Зорьке на двор в хлев шла с батожком.
     Сил кричать у Фимы недостало. С высокого крыльца она увидела  в темноте двора страшную картину: беда под навесом хлева творится, люди чужие там, не деревенские…
    - «Зорька?!» - Корову вывели из теплого хлева под навес и зарезали. Теперь свежевали, не обращая внимания на хозяйку на крыльце. Было их двое, этих молодцов. Днем они заходили в избу, предлагали Фиме продать стельную корову на мясо. Кормить корову Фиме все равно нечем. Остатки закупленного сена неожиданно быстро подъелись Зорькой незадолго до Нового года. Оттого и горевала, плакала Фима, жалеючи голодную корову, на соломе долго не протянет. Фима была согласная отдать корову даром старикам Еремеевым, крепким еще по годам и живущим в достатке. Но не резать корову. Стельная Зорька, грех  резать корову с теленком в утробе.
    Ноги у Фимы отказали, и она опустилась медленно на приступок крыльца. В молодые годы Фима крупной «молодухой»  была. Женщина в  кости широкая. Сильные  натруженные руки легко поднимали и кидали навильник  лугового пахучего сена на вершину зарода. Но старость никого не щадит. И силу  заберет, и болезни, что стерегла старость для такого возраста, вернет. Нутром  небольная, Фима мучалась ногами.
     - Та шош вы, ироды, наделали?! – только и вышептала Фима бандитам.
    «Ироды», будто так и положено, будто по согласию и полюбовно решен вопрос с коровой  Зорькой, похохатывая, стали дразнить беспомощную старуху. Деревня пустая от жителей, кричи, не докричишься от людей помощи: пять семей всего живут в разных концах  протяженного села. Все старики. Сотня домов пустует без хозяев.
     - Тебе же, бабка, предложили хорошую цену, а ты заупрямилась. Сами возьмем. Тебе деньги уже не нужны.
     В центре села, в столбовом и гулком морозном воздухе, в ночи при ярких звездах, запикало радио на высоком столбе. Колокол хрипнул и замолк.  
    Тишина, как при сотворении мира. Днем бандиты все расчитали. Знали, куда ехали. Фимин двор по эту сторону села крайний у прикордонной тайги. Днем приходил с центральной усадьбы грейдер, улицу от снега разрыл лопатой на две безжизненные половины с рядами изб без следов и тропинок ко дворам.  Новый год осталось ждать недолго, и для пенсионеров председатель Сельсовета нашел возможность очистить дорогу до села и улицу. Центральная усадьба в восьми километрах на берегу Кордона. В советское время там базировался  леспромхоз «Таежный». Леспромхоза лет  двадцать  как не стало. Деревня на берегу реки Кордона осталась без работы. Кормятся  люди  доходами с подсобных хозяйств и огородов; кормит, не даёт умереть голодной смертью тайга. Глухой угол на стыке двух районов. А дальше – до Енисея! Триста верст петляет шиверами река Кордон  в дебрях непроходимой тайги.

    - Я вот щас до Еремеича дойду. – Поднялась Фима, намериваясь пройти к открытой  калитке, за которой в кузовок «иноземного головастика»  - «ироды» укладывали коровье мясо.
   - Тарас! Граби, бабку. Закатаем её в коровью шкуру, - прохрипел пропитым голосом  старший из бандитов
    Фима все поняла, но кричать о помощи на все село сил уже не осталось.
    Фиму Белоусову бандиты свалили на мягкую Зорькину бело-пегую шкуру, сноровисто закатали в ней старуху. С головой, так что валенки едва видны остались. Мороз быстро схватил остывающую колом сырую кожу.

3. Кросна
    Петр Еремеевич  ждал ранних гостей. Сын должен приехать из Красноярска. Письмом сроки сообщил. Стоял Петр Еремеевич у распахнутых ворот, опершись на снеговую лопату, снежный вал от грейдера раскидал, освободил проезд к воротам. О Фиме Белоусовой в добрый час вспомнил. Обещал ей копешку сена подтянуть со своего огорода. Кормами он запасся на две зимы за глаза. Не задаром, конечно, он сено отдает. У Фимы пенсия, деньги старухе тратить не на что. Время такое. Трактор «Беларусь» солярку жрет, сено сам косил, хоть и трактором, все же труд. А корову бросать Фимину на голодный постой над соломой тоже не дело. Старуха на одном молоке и держится. Сейчас, пока корова стельная, молоко ей носит его хозяйка Дарья Митрофановна.
      Воткнув лопату череном в сугроб, Петр Еремеевич подался к Фиминому двору. В такое время утра Фима всегда топит печь и дым от крайней избы у леса, как бы знак, что изба жилая и хозяйка в ней живая. Множество примет для себя старики держали в уме. И помочь им здесь, в глухом краю, кроме самих себя некому. Пронька Вертолет и его заполошная Автолавка Верка самые и есть молодшие из всех пяти семей  деревни.
      Одинокими бедовали только Фима да Катька Прибылиха, бабенка еще не старая,  но  родом не из Кордона. Сама пьет, «стеклорез» возит из города. Пенсию ей почти всю до рубля  старики отдают за спирт. Одной ногой в могилу смотрят, а будто с ума посходили к концу жизни.
     Пьют все дворы. Все, кроме двора Петра Еремеевича. Хозяин он крепкий всегда был, сын выучился на художника. Дочка директор школы на центральной усадьбе. У других стариков тоже дети в городах живут, кто-то выбился в учителя, кто-то рабочей косточкой пробивается.
    Необычней всех дети у Проньки Вертолета и Верки Автолавки: «зубные врачи». Родители – алканавты распоследние, а дочери высоко взлетели.  Девочек после окончания школы - в деревне у родителей!  Уже более десяти лет  никто и не видел. Но верили на слово Верке Автолавке. В Канске кто-то в районной больнице зубы рвал. Подтвердил: «работает, зубы вставляет». В деревне ты хошь профессором в прошлом будь, все едино. День текущий кормиться надо. Огород посадить и выкопать картошку. Без мяса тоже не жизнь. Для себя и кабанчика, и бычка на мясо ростишь. Петр Еремеевич с женой в годах, многого им не надо, но для сына в город стараются, пока силы и возможность имеется. Не сидеть же, сложа руки, как другие делают.
     Пронька Вертолет с Веркой Автолавкой тоже не сразу и не в один день превратились в деревенских выпивох. Пронька всю жизнь отработал в леспромхозе, лихие перемены в 90-е годы встретил пенсионером. Верка дояркой вкалывала, пока всех коров на ферме не порезали. Совхоз был подсобным хозяйством Леспромхоза «Таежного». Жили богато и многодетно, с думами и планами на будущее. А вышло вон что от «перемен к лучшему»? Смерть одна народу  досталась. Хорошо еще электричество не обрезали на столбах. В других местах и провода поснимали и продали.

     Размышляя, таким образом, развалисто в мягких валенках, Петр Еремеевич достиг двора Фимы. У ворот остановился, попинал носком валенка умятый колесный след к воротам. Ночью кто-то был, определил.
      Побоище с Зорькой белым днем смотрелось страшным сном. Скаток коровьей шкуры – с Фимой внутри – поверг Петра Еремеевича  на колени. Сырая коровья шкура задубела на морозе, и раскатать ее оказалось не так просто. Петр Еремеевич по годам на пятилетку младше Фимы. После войны  войну вместе подростками боронили, Васей Белоус сродником ему по материнской линии приходится. Дружили дворами всю жизнь. И какая смерть?
    Будто и не жила, Фима на свете белом долгий свой век вечной труженицей; будто не на Фиме и таких как она женщинах держалась вся Россия, когда мужиков побили на фронтах. Будто не Фима родила и отдала своего сына Антона далекому Афганистану. Целый век жил человек и обустраивал землю своим трудом и милосердием. И такая кончина.
     Петр Еремеевич сокрушенно по-стариковски бормотал, распаковывая Фиму из этого злосчастного кокона. Умерла, задохнулась,  Фима в тот же час, когда бандиты завершили свое чёрное злодеяние.
    «Это,  какими  выродками  надо быть, чтобы совершить подобное убийство немощной старухи. Кто их родил, этих выродков? Когда они успели такими стать?»
     Подобные мысли не в первой раз приходили Петру Еремеевичу в голову. Телевизор Дарья Митрофановна не выключает почти круглые сутки. Далёкая Украина, её регулярная армия, будто страшное «кино» из «Голливуда» - украинцы   бомбят из пушек русских мирных людей  на Донбассе и в Луганске. Война из Европы вползает  стоглавым зверем НАТО на просторы России неминучая. Петр Еремеевич это понимал. Но от таёжной деревни Кордон, казалось,  что убийства мирных людей из танков и орудий так далеко, что с трудом верилось в реальность происходящих событий в Киеве и на Донбассе. Но это  декабрьское утро зримо обозначило неразделимость далекого Донецка  с деревней Кордон  в  енисейской тайге.  Война  на Украине – далёкая и близкая! Война   рядом – в городах  и весях готовится мобилизация  России.
    
     
4.  Покой и воля
Хоронили Фиму Белоусову на  Шише волглым тихим днем. «Шишой» звалось кладбище, пологое место на холме, высокое над деревней; и  полноводный Кордон  летом,  зимой виделся  далеко внизу белоснежной  лентой  замёрзшего льда,  и заметенный в русле снегом.  Деревня Кордон по эту сторону холма. Широкая долина  полноводной реки  лесистым перевалом от деревни отделена. С кладбища взору открываются и хлебные поля, в снегах по такому времени. Видится хорошо и центральная усадьба в восьми километрах. Хорошее место для вечного отдыха. Простор и воля от всех плохих и хороших дел и мыслей. Рядом с Богом, под Его приглядом.
    Сырой снег приставал к подошвам валенок.  Дарья Митрофановна как бы успокаивала себя и стариков своими выводами о «вечном отдыхе». Недолго и им осталось смотреть на это вольное небо, дышать вольным воздухом тайги. Век свой они прожили, худо - бедно, в глаза Богу не стыдно будет взглянуть.

     Декабрь вольничал оттепелью в завершение Рождественского поста. Метели закружат из Саян по Кордону в Сретенье. До перелома февраля покуражится еще зима, а там до масленицы, до сырной недели – белый день силы наберет. Тогда можно и считать, что  год прожит.
     По хозяйской деревенской  привычке Дарья Митрофановна год распределяла по делам - по крестьянскому календарю. Пока же до Нового года дожили. Фиму хоронили теплым днем, Господь на ласку людям старым не поскупился. Обмывала летней водой покойницу и обряжала в черное шерстяное платье, приготовленное Фимой на смерть Дарья Митрофановна. Петр Еремеевич  открепил с дверей в горницу пригвоздоханное рейками ватное одеяло. Дом  построен в свое время просто, за прихожей горница. Чтобы экономить тепло, по просьбе Фимы, после смерти Васея Белоуса, Петр Еремеевич и забил одеялом проход в горницу.
     За русской печью на кухне лежанка Васея, туда и перебралась Фима после смерти старика мужа. Жизнь распорядилась так, что и наследников у нее не остается. Сын  в Афганистане  погиб. Жениться не успел. Родные сестры думать о Фиме забыли, раскидала жизнь каждую куда. И будто нарочно, никого не оставила рядом, в Сибири. За мужьями уехали в свое время на Украину. Теперь доживают век одна - в Луганске, младшая -  в Донецке под бомбежками  и артобстрелами бандеровцев с Украины. Не приехать к ним не ухать от них. Разорвали бездумно и безумно Россию на куски, разъединили силой русский и украинский народы и родственников. Лишь Белоруссия, Богом хранимая, живет в мире и согласии со всеми родственными ей народами.
     В старости уже нет  злобы  в душе на время и на плохих  людей. Покорно и смиренно принимала  Фима разлуку с сестрами.  Васеевы родственники в городах и никто стариками последние десять лет не интересовался, в гости не приехал. Старость обременительна для самого человека, но еще большим бременем эта старость для тех, кто обязан  старикам своим появлением на свет.

     Покойница Фима скорого конца своего не предвидела. Жить она еще могла самостоятельно  до весны. Гроб пришлось делать  Петру  Еремеичу. Об убиенной односельчанке немногочисленные жители села уже к обеду  узнали. Горе сплачивает русских людей. Старухи прибрали от многолетней пыли горницу, протерли влажной тряпицей стекло иконы Казанской Божьей Матери, в красном  углу горницы, покрыли  поверх рамки белым рушником.  Икона,  старого письма,   досталась Фиме от бабушки, которая привезла икону из «Расеи, когда ехали на новые земли  обживаться».
    После смерти старика Белоуса,  в забитой горнице за дверями,  простояла  икона при  плотных  ставнях в темноте пятнадцать лет. Круглый стол на точеных балясинах с центра  горницы  отодвинули.  Поставили две табуретки под  гроб.
    Лампадку под иконой Дарья Митрофановна заправила подсолнечным маслом. И затеплилась лампадная светлица в полумраке над покойницей, над скорбными ликами стариков и старух.
    Связи с центральной усадьбой нет никакой. Гнать свой трактор «Беларусь» Петру Еремеевичу времени не оставалось. Все заботы с похоронами легли  на его плечи. Он руководил  Пронькой Вертолетом  во время копки  неглубокой могилки на Шише. Старикам долбить мерзлую неподатливую землю в декабре не под силу.
    И гроб тесовый сколачивать, кроме Петра Еремеевича  тоже оказалось некому. Старики, конечно, запаслись каждый для себя домовиной  заблаговременно. Но свой гроб никто не пожелал жертвовать  покойнице Фиме. В голову никому не пришло.
   Петр Еремеевич много лет работал управляющим отделения совхоза, строить умел, землю знал, тайнами  тайги ведал, добывал и тайменя в Кордоне, когда был годами моложе. Остальные старики тоже не безрукие, но гроб сладить не каждый возьмется.
    В заботах с похоронами Фимы, Петр Еремеевич не забывал ждать сына. Не хватало его молодых рук в столь скорбном деле.


5. Шиша
    Похоронили Фиму на другой день после ее гибели. И как  водится, вечером  приехал сын. Привез Павел и гостя. Дарья Митрофановна сыну рада, гостя постороннего не ждала. Умаялась Дарья Митрофановна с похоронами и поминками в доме Фимы. В своем доме некогда было приготовить. Но дом Петра Еремеевича полная чаша. Из погреба поднялись и груздочки и домашняя колбаска. Картошку отварить недолго. Перед ледоставом Петр Еремеевич сеть ставил в протоке. Рыбы  набилось, спасаясь шуги, плотно. Попалась и щука, и харюзья, сорога крупная. Ведро рыбы засолил для сына Павла.
    Сына расстраивать убийством Фимы, старики, решили, не станут. Ночевать сын не оставался, привез матери и отцу новогодние гостинцы, да спешил увезти таежные гостинцы в Красноярск. Все как-то бёгом, не по-людски, но спорить с сыном Петр Еремеевич не стал. Машина у Павла добрая, «иномарка», утром в Красноярске будут. Последний день старого года сын желал дома быть.
     - Мама, ты нынче из бранки ткала? Мой товарищ купит у тебя твое рукоделие. У него свой антикварный магазинчик в городе, иностранцы с руками отрывают старинные вещи. Рассказал ему, что ты по старинной технологии, из конопли, на ручных домашних кроснах ткешь ткань, да еще шабуры шьешь. Он даже сам вот приехал.
    - Полотенчики есть, - отозвалась от плиты Дарья Михайловна.
    Лен в предгорье Саян в начале двадцатого века не знали, как он и растет. Сеяли коноплю. Из конопляной бранки волокна теребили, потом сучили в нить на прялках. ткали из витой кудели на кроснах ткань. Ткали на кроснах из разноцветных тряпиц половики в горницу на полы. Красиво получалось. "Ткалось" полотно жизни.  Домашний ткацкий станок  - кросна.  На котором  в прошлом веке  крестьяне  ткали себе ткани и половики. Староверы  в таёжной глубинке на  Кордоне  жили обособлено  в деревне  Федино!  На кроснах ткалась ткань, как человеческая жизнь  - нитка за ниткой. Узоры на ткани разные, замысловатые ткались  - на это уходили  дни  и  годы. На это уходила вся жизнь. Из конопляной бранки получалось нежное волокно, нежная и ткань, шили из такой ткани поденные женские рубахи, полотенца. Беда и выручка была конопля  в крестьянском хозяйстве, без мешков  под  картошку при копке огородов, тканых  из конопли,  в хозяйстве и с места в делах не сойти.
    По родителям до замужества Дарья Митрофановна была Коноплёвой. По роду передавалось «конопляное» ремесло. В «коноплю» и одевались. И масло конопляное сбивали. Шабуры  шились  из самой грубой конопляной ткани, с открытым воротом без рукавов. Одевались через голову и при ходьбе шуршали – «шаборшились». Оттого и шаборами звались. Терли  эти шаборы   мужика во всех местах до крови.   
    Убирали коноплю, когда начинала поспевать лесная земляника. Желтенький, тонкий и долгий стебелек без семени звался бранкой. Бранку эту от конопляного ****** обрывали, вязали в снопы и до первого снега снопы с бранкой проветривались стоймя.
    В августе конопля созревала, ее тоже убирали серпом. Обмолачивали семя, толкли из него масло. Стебель конопляный обрабатывался одинаково с бранкой, из волокон его ткали мешковину.
    Технология изготовления из конопляных стеблей – ткани, секрет передавался детям  в семьях. Хитрости свои. Обязательно на Покров, и обязательно первый снег таяли в чанах в бане, вода колодезная и речная для такого дела не годилась. Снопы из бранки и стеблей рассыпали и заминали в чаны со снеговой водой. Квасили две недели, «отбеливали». После чего вынимали и «сажали снопы в горячую баню». После бани мяли костру на деревянных мялках. Чесали деревянными гребнями. Из грубых волокон конопляного ****** ткали на кроснах мешковину; из грубой бранки получалась ткань для шабуров; тоньше волоса наческа из бранки шла на прялку для полотенец и исподних женских поддевок. Вышивала цветными нитками шабуры и полотенчики из бранки Дарья Митрофановна – глаз было не оторвать.
    Павел учился в Художественном училище, забирал ее изделия в город. В «лихие 90-е», когда все рушилось, а деньги цены не имели, изделия матери Павел продавал через знакомых художников иностранцам за доллары, японскую валюту. В немалой степени Дар Божий матери и ее изделия помогли Павлу и выучиться, и стать на ноги, когда человеческая жизнь перестала стоить и копейку. А «шабуры» ценились. Отец купил старый трактор «Беларусь», подвеску с плугом для пахоты, сенокосилку. За горло взяло лихое время людей. Не пропадать же даром, на «голую» пенсию. Таежники, народ бывалый. От тайги кормились. Выжили. Сына выучили. Людьми остались. Не все рублем измеряется.

    Гость решил прогуляться по завечеревшему селу. Родным есть, о чем поговорить без посторонних ушей.
    Ушел.
    Мешок кедровых орехов Павел брать отказался. Дарья Митрофановна  отсыпала ведро орешек в плотную наволочку и завязала концы  узлами. Тем временем Павел Еремеевич поднял из погреба и отнес в багажник машины замороженную бруснику в картонном ящике, ведро рыбы соленой, угнездили  с сыном задок кабана. Мать принесла мороженое в чашках кругами жирное молоко, упаковали в коробку от импортного цветного телевизора, который привез в подарок родителям Павел.  Старый «Рекорд» давно просился на двор. Успели  поговорить без постороннего человека. О смерти Фимы так и не заикнулись старики.  Ночь впереди, дорога дальняя за рулем сыну. Когда еще дома будут.
    Смеркалось. Вернулся из похода по селу гость. Шабур и полотенчики из конопляной бранки он купил, не поскупился  на  деньги.  Дарья тут же сыну и отдала. Гость поездкой доволен. Гостеприимство требовало и гостя без деревенских гостинцев не отпускать. Петр Еремеевич выделил гостю и ореха кедрового, и мороженой брусники, и добрый пласт домашнего соленого сала.
     Долгие проводы, долгие слезы. Раз надо, поезжайте. Уехали.

    Подозрительной показалось веселость в госте после прихода его из села.
   «Пронька, сукин сын?! Неужели продал…» Петр Еремеевич направился к Фиминому двору в край темной улицы.
     Замок на сенцах и гвоздем открывается. Был Пронька! Замок в пробое на раздвинутой дужке. Дверь в избу, забитую Петром Еремеевичем парой гвоздей, Пронька взломил топором. В избе Петр Еремеевич запалил спичку. В горнице в красном углу на месте иконы просторно.  «Ушла Богородица из села».

5. От войны до войны умирало село
    В обед последнего дня старого года все население таежного села  Кордон собралось у заколоченного  бесхозного магазина. Традиция такая появилась с началом «третьей мировой войны», так обозначил   войну на Донбассе Пронька Вертолет. В  лихие 90-е  годы он и прозвище свое «Вертолет» получил, за свое «летание» по селу с новостями. Верка стала «Автолавкой», она первой начала возить спирт из Канска и продавать односельчанам. Потом этот промысел перешел к Катьке Прибылихе. Жила баба в Красноярске всю жизнь в общежитии, работала на заводе. Получила пенсию и уехала в глушь, чтобы в городе окончательно не спиться. В деревне хоть молоко беда и выручка  для пьющих людей. Все болезни молоко коровье лечит. Оттого и трудно всегда было крестьянина споить. Дома  нежилые, без хозяев  пустые  в Кордоне  - все село. Разъехались люди, вымерли. Выбирай дом и живи. Катька обжила небольшой домик, курей в стайке держала, поросеночка стала ежегодно выращивать, молоко купить в деревне не проблема, пока хоть в одном дворе корова останется. Так все и жили, выживали.  При наступившем капитализме человек стал не интересен власти.  Доживали крестьяне век двадцатый при огородах и молоке, на скудные пенсии. Не заметили в Кордоне  люди, как набрал силу и жестокий двадцать первый век. Война  с бандеровцами - фашистами на Украине.  Война на Донбассе. Теперь круглые сутки по телевизору  дикторы говорили о войне.

     Высокий серебристый радио колокол на столбе  гремел музыкой. Ночью навалило снег на штыковую лопату. Белизна сугробов у ворот нежилых дворов пригасла при хмуром дне.  Снег поскрипывал под валенками людей. Люди стоят черными  семечками горсточкой  под столбом, беседуют, сводку с войны на Донбассе обсуждают. Петру Еремеевичу помнилась война с фашистской Германией и в сорок первом году. Также вот собрались люди со всего села в центре у колхозного правления. Только от народа в улице тесно  было. Ныне Пронька Вертолет и Верка Автолавка  отсутствуют. День теплый и хмурый. Необычный для сурового сибирского декабря  весь месяц отстоял. Корова орет, не доеная на дворе Проньки Вертолета – возле магазина этот трубный и зовущий рев коровы слышно.
    - Им что, одним днем живут, - покачала головой на рев коровы Дарья Митрофановна.
   - Сегодня в России многие так живут. Обнищали люди. Просвета впереди не видно. Войну развязали со всем вражьим миром.
   - А какой ты хотела просвет от олигархов? Кто сегодня правит Россией? Олигархи  и  есть враги народа. Уж, какая  была богатая деревня Кордон?! Сто дворов! Две тысячи коров на фермах. Жили, как у Христа за пазухой.
 
     Говорить о смерти Фимы  избегали. Помянули вчера сдержанно, да из сердца вон такую горькую надсаду.
    Пронька Вертолет с Веркой Автолавкой выклинились из ворот своего двора, матрешками пометелили к людям у магазина. Люди ждали их. Осуждай, не осуждай, а чужая жизнь потемки. Односельчане - родные, как бы все от самого детства. Не всегда Пронька был «Вертолетом». Хоть и пьют с Верой, хозяйство не изводят. Другой раз и корова вот не доена, и поросенок, наверное, доски грызет, требуя комбикорма с водой.
     - Автолавки, мать их так! – волоча еле ноги в черных подшитых валенках-бахилах, заорал еще издалека Пронька Вертолет.
     - Все, брешут? – показал на макушку столба с колоколом репродуктора. – Я бы им яички поотрывал и покрасил, этим кремлевским мироедам. Сколько не говорят «халва» -  а пенсия всё такая же – восемь тышш! И слаще жизнь не становится.
       Автолавка шибче своего Проньки Вертолета мотыляется, одетая в длиннополую, искусственную рыжую шубу. Падает, встает, гребёт-таки упорно к народу.
      Дым над сенцами из избы Проньки Вертолета не сразу люди приметили. А когда дошло, что изба горит, как ахнет столб огня над крышей, будто в избе газовый котел взорвался.
      - Корову спасай!
     Успели выгнать корову из хлева, поросенка из стайки. Хорошо, что, хозяйственные надворные постройки для скотины  за широким  двором  к огороду поставлены. Зарод сена далеко в огороде стоит, искры не долетают. Избу тушить никто и не пытался. Нечем! Мигом изба сгорела, остов кирпичной печи только и остался.
     - Украл, продал,  сукин ты сын,  икону Казанской из Фиминой избы. Вот теперь всем нам и наказание, - шипел на Проньку Вертолета Петр Еремеевич, так чтобы люди не услыхали.
      Пронька и не отнекивался. Попутал его бес с этой иконой, продал приезжавшему с Павлом человеку. И хошь бы за деньги? За водку, которую тот принес из багажника машины. На поминках не хватило, пили с Веркой эту водку почитай всю ночь. Час назад глаза  продрали, опохмелиться не успели, как  понесли ноги к Прибылихе за «стеклорезом». Забыли и про Новый год, что и тридцать первое число уже на дворе. У  магазина на людях только и вспомнили, что Новый год на носу.
    - Та шошь это, Божечка! Та как же мы жить таперь станем? – Запела – запричитала Верка Автолавка. Пьяненькая, она  повесила из безалаберности махотку для рук над вкюченой электроплиткой с открытой спиралью. Для сковороды гвоздь в стене.  Махотка  сорвалась  с гвоздя на красную спираль электроплитки от хлопка двери в избу, когда хозяйка удалилась из кухни на двор. Сухой избе много ли надо – искры достаточно.
      - Баня  не загорелась, в ней перебьетесь. А то и домов пустых, вон сколько. Растопляй печь и живи. Или вон в дом Фимы поселяйтесь, - рассудил здраво Петр Еремеевич.
     Рассудил и пошел в сторону своего двора. В хмурых небесах дым от пожарища  в деревне черным змеем вытянулся к Шишиной горе. Там, над Фиминой свежей могилой дым обдался о невидимую преграду, заклубился, круто пополз выше Шиши грибом в небеса над долиной Кордона. И Петр Еремеевич ахнул: в небесах дым стал терять черноту, обращаясь на глазах в паровое облако очень похожее очертаниями на Богородицу с младенцем на руках. Небесная икона поволновалась скорбно, будто жалея неразумных людей, и медленно растворилась в заоблачной выси.
 «Спаси, Господи, люди  Твоя, и благослови  достояние Твое, победы на супротивные даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

3 декабря 2022 г.




     










Войдите, чтобы оценить

Комментировать
5
Пожаловаться

Валерий Николаевич ,посмотрел, что пишете, хотел почитать. Вопрос - как скачать, чтобы читать в Покетбуке - с экрана утомительно. Да и всё вместе хочется. Или напишите, где взять, или мне на почту: Orlovskiysergey@mail.ru.

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Валерий Шелегов

ответил Сергей Орловский


04.12.2022 17:36

https://proza.ru/2022/12/03/493 это ссылка на Прозу.ру. Найти легко - автора "Индигирка". Можете здесь оставить свой электронный адрес, вышлю файлы с книгой, печатать нет денег. Пишу,  составил книгу до лучших времен. Правда, нет уверенности, что эти лучшие времена настанут.

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Валерий Николаевич, нашёл, скачал - корме Кросны. Спасибо. Сергей Николаевич

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Валерий Николаевич, один вопрос: в те же годы в Канске была малолетняя писатесса Валя Васильева. Не знали? Юнкор, в газете сидела после школы, статьи писала. Смотреть приходили, как на диво, печатает, во рту сигарета, всё в дыму, стихи писала, прозу, жила на берегу, дом 23. Отец - у геологов слесарем, его судьба интересная . 

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Валерий Николаевич, прочёл, понравилось. В Таёжном был. Всё так. Сравнил с Беловым (лучший писатель) - Ваши жизненнее. Спасибо. 

Пожаловаться

Войдите, чтобы пожаловаться

Напишите свой комментарий

Гость (премодерация)

Войти

Войдите, чтобы добавить фото

Впишите цифры с картинки:

Войти на сайт, чтобы не вводить цифры

Другие публикации в разделе
«Взгляд»

Самое читаемое

Вы рассказали, мы написали

Живая лента

Красноярский бар оштрафовали на 450 тысяч за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений

С решением суда согласен, а владельцев бара почему не посадил . Это же пропаганд...

В Красноярском крае рядовой ушёл в самоволку и до смерти забил инвалида

Дикарь какой-то. Зачем? Ни за что. Это просто мрак. Я бы таким только расстрел д...

В Красноярске жители Академгородка протестуют против установки сотовой вышки

Гостю один вопрос: я представился, можете и связаться. А Вы чего боитесь, скрыва...

В Красноярске участника банды Малиновского будут судить за хулиганство

Не понял - зачем постороннего бить? Это же садизм. Что, других дел нет?

Двое подростков за 15 тысяч хотели совершить диверсию на ж/д в пригороде Ачинска

Я по подобному вопросу в школу обращался. Внучка и её подруга (9 кл) не знали, с...

Риелтора из Минусинска подозревают в обмане наркоманки при продаже квартиры

У меня такое в соседнем подъезде было. В СК написал - ответили: криминала нет У ...

Риелтора из Минусинска подозревают в обмане наркоманки при продаже квартиры

Знаю одного местного жителя, любителя выпить. Так он за ящик водки подписал доку...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Посмотрел биографию Митволя Обе диссертации на пустые темы- шелуха словесная. Пр...

Экс-замначальника полиции краевого Главка Привалихина будут судить за вымогательство взятки

Этот человек имел серьезный допуск к гостайне, и генерал Речицкий в него верил.....

В Красноярске участника банды Малиновского будут судить за хулиганство

Не понял. Избиение ногами - разве это хулиганство? Не правы они.

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

У меня и отец доктор наук, и многих знаю. В отличие от Митволя, у них на лицах и...

Двое подростков за 15 тысяч хотели совершить диверсию на ж/д в пригороде Ачинска

Гость
27.03.2024 18:03
Так и мать родную продадут. Так где школа, это потенциальные предатели-террорист...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Гость
27.03.2024 17:57
Однозначно и вор, и агент ин. разведки и... 

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

Жена прокомментировала - Митволь не местный, откуда-то с Запада к нам воровать п...

Суд отказал в смягчении приговора проектировщику красноярского метро

На сайте написано: арестованы квартира, нежилое помещение в Москве и 2 автомобил...

В Красноярске мужчина избил чернокожего студента, потому что не понял, о чём он говорил

Я бы нашего за глупость строго наказал. Подумаешь - извинился. А потом на другог...

Двое подростков за 15 тысяч хотели совершить диверсию на ж/д в пригороде Ачинска

Срок по полной, а отсидят - я бы их из России изгнал. Просто до границы с Монгол...

Пользователи